Да, подсознание борется с «раздражителем» — воспоминаниями об ОʼБрайене. Это единственный выход — уничтожение, дробление памяти и составление «идеальной» картинки.
И внутренний голос беспощаден. Его не интересует отношение самой Эмили к подобному, словно это происходит на автомате по особому замыслу. Программа, единственная цель которой — сохранить здравомыслие Хоуп.
От лица Дилана.
Быстро спускаюсь по лестнице, надевая на себя кофту, поправляю её капюшон, натягивая на бейсболку. У меня горит все лицо, видимо, температура повышается, кашель так и рвет глотку, но сдерживаю его в себе, ведь с кухни выбегает Софи. Она держит телефон возле уха, после чего кладет на тумбочку, поставив обе руки на талию.
— Что-нибудь? — такой странный вопрос со стороны Томаса, который идет за мной, словно утенок за мамкой-уткой. Софи кусает ногти, пытаясь кое-как скрывать свое волнение:
— Я обзвонила соседей, описала то, в чем она была одета, но похожую девушку видела только одна моя знакомая, и то утром, понимаешь? — выдыхает, приложив ладонь к лбу, прикрывает глаза, усмиряя поток безумных и страшных для неё мыслей. — Быть может… Быть может, она на ярмарку пошла? В парк? — смотрит на нас с Томасом, и тот топчется возле меня, кидая в мою сторону строгий, недовольный взгляд, от которого мне впервые хочется провалиться сквозь землю. Будто ему всё известно. Знает, что причиной такого поведения «тихой» девушки, которая боится даже вздохнуть в незнакомом месте, могу быть я. И сейчас сон, наконец, покидает меня окончательно, уходит без остатка, ведь это правда.
Я виноват. Ищу лишь оправдания самому себе, обманываясь.
— Может, она пошла в парк? Ей там нравится, — Томас уже пытается вывести меня из какой-то напавшей апатии, от которой голова идет кругом, а к горлу подступает тошнота. Нервно оттягиваю шнурки кофты, качая головой, при этом ощущая, как мысли, подобно камням, бьются о стенки черепа:
— Нет, она, скорее всего, пойдет туда, где меньше людей, — моргаю, смахивая каплю пота с лица, чтобы Софи не видела мою несобранность. Она поймет, что со мной что-то не так.
— Берег, ближе к морю, она… — мой язык заплетается, а боль в голове растет, пульсирует в висках, так что делаю глубокий вдох, хрипло заглатывая кислород, и отворачиваю голову, пряча лицо от остальных, кто находится в комнате.
— Ты в порядке? — в голосе Софи есть тревога. Нет.
— Она любит море, так что… — выпаливаю из себя, обойдя бледную женщину. — Пойдем, посмотрим там, — не поднимаю глаз на Томаса, который срывается за мной, ведь перебираю ногами быстро, желая вовсе скрыться от чужого внимания.
— Позвоните мне! — Софи кричит в спину, но ответ дает Томас. Я не могу заставить себя говорить.
Пар льется изо рта, на небе сгустки черных туч, сквозь которые не виден лунный диск. Холодный ветер подгоняет, толкает, качает деревья в стороны, заставляя их гнуться чуть бы не до земли. И я готов так же свалиться.
— Дилан! — Томас нагоняет меня, и его громкий голос отдается звоном в ушах, которые хочется закрыть ладонями, чтобы хоть на секунду прекратить слышать этот чертов мир. — Что ты сделал?!
Иду дальше. Игнорирую.
— Что ты, блять, сделал?! — Томас хватает меня за рукав кофты, грубо разворачивая, и я не нахожу сил противостоять этому тощему ублюдку, который тяжело дышит, не скрывая своей злости. Смотрит мне в глаза, режет меня морально на части, хмурясь:
— Что ты сделал? — говорит уже спокойней, а я скольжу кончиком языка по сухим губам, сунув руки в карманы кофты, отвожу взгляд в сторону, пытаясь сообразить, какой именно из моих поступков мог вывести Хоуп из себя:
— Мы, — хмурюсь, сглатывая воду во рту, ведь не привык с кем-то обсуждать то, что меня беспокоит. — Мы немного поговорили.
— И? — Томас ждет конкретного ответа на поставленным им вопрос. — Ты ей что-то сказал? Что-то про её прошлое? Про мать? Что ты сделал?! — меня бросает в холод от такой эмоциональности со стороны Томаса. Его даже трясет. Неужели, так сильно переживает за Эмили? С чего бы…
«Она прошла мимо меня», — его слова проносятся в голове, ударом, подобным электрическому. Делаю короткий шаг назад от парня, который с прежним напряжением всматривается в мои глаза.
«Был человек, который мне нравился», — Эмили говорила об этом. Что, если…
Моргаю, щуря веки, начинаю так же всматриваться в лицо парня напротив, который нервно облизывает губы, с волнением глотая половину букв:
— Ты же знаешь, сейчас осень… Прекрати уже издеваться над ней, — процеживает с какой-то явной и сильной обидой и разочарованием. Отступаю назад. Какого черта? В носу начинает колоть. Всё разом набрасывается на меня, все проблемы, скопившиеся за столько лет жизни, все неозвученные мысли, что так яро ищут выход. Мне нельзя срываться, но…
— Пошел ты! Черт! — от злости пинаю небольшой камень, что летит в забор дома соседа. Томас молча смотрит на меня, продолжая глубоко дышать через нос, пока я снимаю бейсболку, запуская пальцы руки в волосы. Хожу кругами на месте, вновь обратившись в парня, уже не в силах скрывать эмоции:
— Закрой свое хлебало! Черт возьми, какого хера я вообще обязан таскаться с вами?! Блять, какого черта я должен подбирать слова и волноваться о том, задену ли кого-нибудь?! И к чему, мать вашу, это может привести, да?! — подхожу к русому парню, тыча в него пальцем. — Не смей осуждать меня! С ней тяжело!
Томас вдруг усмехается:
— С ней тяжело? Или проблема в тебе? — меня бесит, что он так внезапно переходит на спокойный тон, ведь я уже «загорелся». Хочу вновь начать ругаться на парня, но тот перебивает:
— Может, всё дело в твоем внутреннем сопротивлении? Было бы проще, если бы ты начал доверять ей. Борешься с самим собой, а потом лишь орешь на всех, ищешь виноватого, в то время как он, — парень сильно тыкает пальцем меня в плечо, отчего приходится сделать шаг назад, — это ты сам, — оглядывается по сторонам, будто думая, что кто-то подслушивает, и вновь смотрит на меня, вдруг шепча. — Просто, — пожимает плечами. — Просто, признай это.
Делаю ещё шаг назад. Если бы я не был болен, то скорее всего принял бы невозмутимое выражение лица, не кричал, а просто ушел искать дальше, но… У меня всё чертовски болит. Не физически. Я болен морально. Отвожу взгляд, продолжая делать шаги назад, дышу громко и хрипло, не могу ударить по уверенным высказываниям Томаса, который сжимает губы:
— Я всё-таки пойду и поспрашиваю в городе. Наверняка кто-то видел, а ты… — замолкает, когда я отворачиваюсь, надевая бейсболку на голову. Мне жарко. Ветер так и бьет по щекам, но мне не хватает кислорода. Грудная клетка не расширяется, чтобы дать мне вдохнуть со всей полнотой. Кашель дерет горло. Ускоряюсь, сворачивая к тропинке, что ведет вниз, к берегу. Сбегаю от Томаса, скрываюсь от его осуждения, которое оседает на языке. Привкус горечи. Прижимаю ладонь к шее, растирая кожу. Болезненные ощущения не уходят, и осознаю, что больше боли приносит не першение. Это ком. Огромный комок в моей глотке. В чертовой. Глотке. Чертов. Комок.
Сжимаю пальцами кожу шеи. Давлю, лишая себя воздуха. Смотрю на грозовой горизонт впереди и спешу к нему. Рвусь на берег, истязаемый своими мыслями, самим собой, своей внутренней войной.
Никакой привязанности. Никаких эмоций. Никакой Эмили Хоуп. Никакого Томаса Сангстера.
Ступаю на каменный берег, тут же тормозя, ведь в лицо бьет соленый ветер. Устало опускаю руки вдоль тела, смотря перед собой, и делаю вздох. Колоть в носу не прекращает. Глаза горят так, будто я провел без сна всю свою жизнь. Черт, а когда я спал вообще? Стискиваю зубы, шмыгая носом.
Вот причина, по которой я обязан держаться. Эмоции. Даешь им выход — и тебя нет. Ты захлебываешься, и я давлюсь. Самим собой.
Я задыхаюсь.
***
Тяжелая мужская рука давит на спину, направляя, указывая путь девушке, которой не важно направление, важно отдаление, всё время повторяющееся действие — шаги. Она не поднимает головы, поэтому не видит морской горизонт. Не слышит, как гремит где-то высоко в черном небе, не слышит, как бушует соленая вода, как дико кричат чайки. Её взгляд направлен под ноги, на скользкие черные камни, но она не видит их. Не чувствует отвратительного запаха табака, что окружает её, впитывается в волосы, под кожу, в ткань тонкой одежды. Не может расслышать хриплый голос, который что-то шепчет ей на ухо, прижимаясь мокрыми от алкоголя губами к коже, касаясь колкой щетиной виска. Пальцами, покрытыми грубыми мозолями, убирает пряди растрепанных волос за ушко, чтобы как следует разглядеть лицо. И улыбка растет на покрытом тонкими морщинами лице:
