Томасу проще ходить покалеченным, но с деньгами.

По вашему, можно было бы дать отпор? Отпор крупному мужчине, когда сам Томас весит меньше всех своих ровесников? Нет. Его сломают пополам. Именно поэтому Томас не спешит атаковать. Он учится защищаться, уворачиваться таким образом, чтобы получить как можно меньше увечий, чтобы была возможность работать.

Но проблема не только в пьющем и больном отце, не только в матери, которая работает в какой-то столовке, а все деньги отдает мужу, ведь самой ничего не нужно, кроме как сидеть на скамейке с соседками и сплетничать. Томас живет с людьми, у которых нет цели, которые существуют в своей пустоте, без причины. Именно поэтому он такой же. И ему страшно.

Страшно закончить так же, как его родители.

— Вот и наша Золушка, — Томас даже не может объяснит, почему каждую шутку со стороны Дилана воспринимает без агрессии. Нет, почему ОʼБрайен не вызывает в нем злости?

Томас протирает стакан тряпкой от пыли, улыбаясь вошедшим, и старается не демонстрировать своей непривычной растерянности при виде Эмили. Ему пока тяжело привыкнуть к её присутствию, но он уверен, что справится. Он хочет принять её. Облизывает разбитую после ужина с семьей губу и просит:

— Поверни ключ.

От лица Эмили.

Я впервые бываю в подобном месте. Высокий потолок, множество столиков, блестящий, уже влажный паркет. Большая часть мебели из дуба. Выглядит богато, хоть это и просто бар. Пахнет пивом и вином, а так же рыбой. Я невольно морщусь, прикрыв нос рукой. Не люблю всё морское, хотя мать постоянно заставляет это есть. Оборачиваюсь, решив подождать Дилана, пока тот копается с замком. Он возвращается ко мне, хмурясь:

— Ведешь себя некультурно, Хоуп, — улыбается, когда ворчу, складывая руки на груди, но всё равно корчусь от неприятного запаха.

— Вы постоянно бродите после десяти вечера? — Томас стоит за барной стойкой. Мы подходим ближе, чтобы сесть на высокие стулья, и я только сейчас внимательно разглядываю русого парня. Худого русого парня. Могу предположить, что он весит меньше, чем я. Впалые бледные щеки, тонкие руки, темные при таком освещении глаза. Внешность Томаса очень необычная.

Решаюсь сесть на стул, подобно Дилану, чтобы не стоять. Парень, в отличие от меня, чувствует себя комфортно:

— Какая это по счету твоя работа?

Смотрю на Томаса. Он много работает? По нему не скажешь. Уж больно хилый на вид.

Русый парень задумчиво отводит взгляд:

— Пятая. Меня уволили с той, где нужно было травку у себя держать, — спокойно признается, вызвав у меня шок, а вот Дилан вполне спокоен:

— Не прошел тест на доверие?

— Выкурил всего пару штук, — Томас ставит стакан на стол и берет другой, разговаривая непринужденно. — Мне ещё возместить ущерб надо, — косо смотрит на меня, прищурившись. — Что с щекой?

Я специально тепло оделась, чтобы прикрыть как можно больше участков тела, но вот шарф не нашла. Касаюсь пальцами ранки, пожав плечами, и радуюсь, что парень расценивает это, как ответ, поэтому возвращается к Дилану:

— Твой отец тебя не ищет?

А почему он должен его искать?

— Он уверен, что я вернусь, так что искать незачем, — ОʼБрайен стучит пальцами по барной стойке.

— А когда думаешь вернуться? — кстати, Томас стал разговорчивее. Мне нравится такая перемена в нем.

— Мне нужно где-то пересидеть то время, пока он дома, — Дилан роется в кармане, видимо, ищет сигареты. — Он уезжает в эти выходные с Джойс.

— Круто, мне есть, где ночевать, — тут же пристроился Томас, а ОʼБрайен и не отказывает:

— Ага, — сует сигарету в рот. — Ещё попкорн захвати. Будем всю ночь сплетничать и плести друг другу косички.

И они улыбаются. Это со стороны выглядит здорово. Мне нравится такая обыденная атмосфера спокойствия. Никакой агрессии, никаких косых осуждающих взглядов. И что действительно странно — я чувствую себя участником их разговора, хотя толком не принимаю участия.

— А где тот комок шерсти, который вечно у тебя под кофтой? — Томас подносит рюмку к носу и морщится, видимо, запах неприятный, поэтому откладывает в сторону, чтобы повторно промыть.

— Относись с уважением к нему, — Дилан наигранно ворчит, а я изгибаю брови, шепнув, вот только громче, чем хотелось бы:

— Говорит тот, кто дал ему такую кличку…

Томас усмехается, соглашаясь с моими словами, а вот Дилан бросает на меня взгляд, притворяясь, что плохо расслышал:

— Что-что?

Отворачиваюсь от барной стойки, осматривая зал, и замечаю, что на каждом столе есть какое-то устройство с наушниками:

— А это что? — смотрю на Томаса, и тот впервые не теряется при разговоре со мной:

— Это «роскошь», за которую хозяин бара выплачивает кредит, — кивает головой. — Покажи ей, — обращается к Дилану, и тот вновь бросает на меня взгляд, после чего слезает со стула. Немного неуверенно следую за ним, садясь за тот стол, который выбирает парень:

— В баре и без того играет музыка, но если тебе охота побыть одному в шумном заведении, то можно воспользоваться этим, — он протягивает мне одну пару наушников, а себе на шею надевает вторую, начиная что-то нажимать на аппарате, который напоминает большой плеер. Разглядываю в руках крупные наушники, взглянув на Дилана, и тот кивает головой:

— Надевай, — и натягивает на голову свои, оставляя одно ухо открытым, после чего нажимает кнопку со стрелочкой. Я надеваю, невольно дернувшись, ведь музыка заиграла громко, так что парень делает тише, двигаясь на стуле напротив. Держу пальцами большие наушники, уставившись в стол, и начинаю улыбаться, когда неизвестная мне песня становится громче благодаря голосу певца. Поднимаю глаза на Дилана:

— Что за песня? — я не слышу своего голоса, поэтому не знаю, как громко говорю, но, судя по тому, что парень вновь усмехается, делаю я это довольно громко. Он качает головой, видимо, сам не знает.

Опускаю голову, поставив локти на стол, и продолжаю слушать слова, не в силах контролировать улыбку, что так и лезет на лицо при припеве. Мельком поглядываю на занятого своим делом Томаса, убеждаясь в том, что внешность очень даже обманчива. Этот парень довольно сильный. Мне так кажется.

Поворачиваю голову, замерев, когда замечаю, что Дилан щурится, уставившись на меня. Проглатываю ком в горле, пытаясь скрыть напряжение, ведь чувствую себя неловко. Нет, не некомфортно, а именно неловко. Одолевает смущение, не дающее контролировать эмоции на лице. Нервно стучу пальцами по наушникам под ритм музыки, расслабляясь, когда вновь близится припев. Мне кажется, именно он — фишка каждой песни. Без хорошего припева, который обязательно должен вызывать мурашки на коже, и песни нет в целом. Но сейчас мои мурашки вызваны не только хорошим голосом певца, который поет о черном кофе и морском бризе. Меня тревожит то, что мы с ОʼБрайеном уже больше минуты сидим вот так молча и смотрим друг на друга. Мне непонятно его выражение. Лицо парня расслаблено, он не хмур, как обычно. Он не щурит веки, не сжимает губы. Он вполне спокоен. Просто смотрит. Как и я. Ерзаю на стуле, немного наклонив голову к плечу. Дилан наоборот немного вскидывает подбородок, так же шевелясь, но взгляда не отводит. Мне не хочется этого делать, но я шевелю губами, хотя вслух ничего не говорю: «Что?».

«Ничего», — Дилан так же безмолвно отвечает, переплетает пальцы рук в замок и кладет его на стол рядом с плеером. Смотрит. Думаю, я уже свыклась с той мыслью, что могу так долго удерживать с кем-то зрительный контакт. И мне это нравится. Я будто раскрываюсь, становлюсь живой. Такой, как все. И в этом нет ничего странного.

Припев. И я вновь не сдерживаюсь, улыбаясь, но тут же подношу пальцы руки к губам, прикрывая их. Немного опускаю голову, но украдкой продолжаю посматривать на парня, который покусывает внутреннюю сторону щеки, быстро скользнув кончиком языка по нижней губе. Его взгляд становится напряженным, но не хмурым. Его что-то явно тревожит, но вряд ли мне удастся узнать о его переживаниях. Дилан замкнут в себе. Возможно, то и есть его верный способ выжить в этом мире.