— При нашей первой встрече, ты меня во всю игнорила, а ему даже улыбнуться не поленилась, — подносит банку к губам, а я хлопаю ресницами, ворча от растерянности:

— Вовсе не улыбалась, — сую в рот ложку, бубня. — Вовсе нет.

Покончив с подобием обеда, мы покидаем кафе, и я, наконец, осознаю, что ОʼБрайен действительно в последнее время платит за меня. Стоит с этим заканчивать, иначе в долги влезу только из-за йогурта и латте, потом ещё кредит придется взять. Улицы днем шумные, так что дорога домой кажется невыносимым мучением. Даже на наших улицах полно людей. И почему всем так обязательно языками чесать? По мне, молча гораздо приятнее находиться рядом с каким-то человеком.

И да, я вовсе не интроверт — повторяю каждый раз, когда думаю, как бы изолироваться от шума.

— Засранец больше не болеет? — спрашиваю, решая занять себя непринужденной беседой. Дилан пожимает плечами:

— Знаешь, мне кажется, что чиханье — это его фишка. Некая особенность. Понятия не имею, почему он чихает, и это раздражает, так что сегодня заберешь его себе на ночь.

— С чего вдруг? — тихо ворчу, хмуря брови.

— С того, что… — Дилан прерывается, когда позади слышно шум колес. Мы останавливаемся, отходя на бордюр, и я провожаю взглядом блестящий автомобиль с тонированными окнами, который внезапно тормозит, отъехав чуть вперед. Парень вынимает руки из карманов, когда дверца машины открывается, и из салона выглядывает неплохой с виду мужчина в строгом костюме. Похож на бизнесмена. Моя мать так же строго одевается на работу.

— Ты его знаешь? — спрашиваю, слыша, как Дилан вздыхает:

— Папаша мой, — отвечает, не хотя, а я вновь смотрю на мужчину, который… Который выглядит рассерженным:

— В машину, — коротко и строго. — Живо, — смотрит на парня, а тот плюется смешками в ответ:

— А ты забавный, — Дилан цокает языком, продолжая идти дальше, а я топчусь на месте, бросая взгляд то на мужчину, то на парня, после чего последний раз смотрю на отца Дилана, вдруг осознав, что где-то уже видела его, и спешу за ОʼБрайеном, услышав, как за спиной хлопает дверца автомобиля.

От лица Дилана.

В доме царит тишина, когда переступаю порог, совершенно спокойно хлопая дверью, не скрывая своего возвращения. Судя по выражению лица моего отца на улице, мне сейчас устроят неплохой спектакль с примесью драмы. Как ожидалось — отец сидит в моей комнате, его сердитый взгляд пока изучает голые стены, после чего опускается на Засранца, носящегося по полу из угла в угол, ведь видит кого-то чужого, тем более с таким рылом, как у моего папаши.

— Вроде, ты сам говорил, что это мое личное пространство, — напоминаю, но отец не слушает. Он встает со стула, и выглядит всё это удручающе.

— Я ведь просил тебя по-хорошему, даже Джизи пыталась следить за тобой.

— Что ж, плохо следила, — спокойным тоном отвечаю, снимая с плеч рюкзак. — Я устал. Выйди.

— Мне не хотелось этого делать, но, если это поможет мне огородить тебя от Хоуп, то я, пожалуй, решусь, — отец давит. Морально он уже забивает меня ногой, но я лишь вздыхаю:

— Повторюсь, я устал.

— Ты ведь наверняка уже наслышан о матери Хоуп? — он не прекращает, но не смотрю в его сторону, снимая кофту. Не даю ответа. Я много чего слышал.

— Я развелся с твоей матерью из-за неё, — его тон внезапно становится тише, за строгостью в голосе едва прослеживается грусть, а вот я получаю в грудь удар, к которому не был готов, поэтому не успеваю блокировать эмоции и поднимаю на отца взгляд, пока ещё сам не знаю, чем именно он переполнен, но продолжаю смотреть на мужчину, который тяжко вздыхает, с трудом продолжая:

— Мы с ней познакомились на работе, вместе ездили в Англию, тогда… Честно, не знаю, с чего вдруг я взял, что она — та самая. Глупо, наверное, да?

Смотрю не на него.

Смотрю сквозь него.

И мужчина это видит. Он мешкает, пытаясь собрать всю свою былую строгость, но та разбросана по полу в темной комнате, так что ему остается только сильнее надавить, чтобы получить нужный эффект:

— Я был так охмурен ею, что вовсе бросил всё, рванул сюда, а в выводе — ничего не получил. Эта женщина — просто дьяволица — вот, в чем я убедился, — смотрит на меня тяжелыми от усталости и изнурения глазами. — Надеюсь, ты…

Я слышу, как стучит скачет давление в висках, чувствую бешенный пульс, но молчу, продолжая тупо пялиться на отца, который вытирает мокрые от напряжения ладони о ткань штанов:

— Надеюсь, ты теперь понимаешь…

— Что я должен понимать? — это внезапно. Просто, ни с того, выплевываю вопрос, который, словно помогает мне очнуться. Хмурю брови, сердито смотрю на отца, который проглатывает тревогу:

— Что не должен контактировать с Хоуп.

— С чего вдруг? — добиваюсь ответа, который он так сдерживает в себе, ведь эта причина — причина обиженного и обманутого ребенка.

— Потому что она — больная дочь этой суки, Дилан! — наконец, мужчина не сдерживает, выкрикнув, но я остаюсь без эмоций, только слегка подняв брови:

— То есть, ты не хочешь, чтобы я контактировал с Эмили только потому, что ты не смог удержать свой член в штанах при виде её шибанутой мамки? — судя по виду, отец отгрыз себе язык, ведь теперь, когда я расшифровал его слова, ясно, что ведет он себя, как ребенок, оставшийся без конфетки. — Думаю, вопрос исчерпан, — хватаю обратно кофту, натягивая на плечи, и забираю испуганного Засранца, направляясь к двери.

— Дилан, послушай, я… — слышу, как отец идет за мной, но не останавливаюсь, а лишь прибавляю шагу.

Он совсем срехнулся. И хочет, чтобы я уподобился ему, но этого никогда не случится. Именно поэтому я сдерживаю себя. Поэтому ухожу, пытаясь не думать о том, что сейчас чувствую то же, что и другие дети, когда узнали, что Эмили — дочь бизнес-шлюхи. Я стараюсь. Я, блять, стараюсь мыслить не как мелкий сопляк, а как взрослый человек, который не винит детей в грехах родителей, но не могу полностью закрыть глаза на то, что это её мать.

Это. Черт. Возьми. Всё. Её. Мать. Чертова сука, из-за которой мои родители разошлись. Из-за которой моя мать и дня не могла провести без рыданий. Из-за которой мы остались в нищете. Из-за которой моей матери пришлось быть сильной. Из-за которой она пошла… Нет, она была вынуждена пойти работать в этот чертов бар, где наткнулась на этого гребаного ублюдка. Из-за которой моя мать подвергалась насилию в течении нескольких лет. Из-за которой она терпела побои и издевки, а мне через силу улыбалась и готовила завтраки. Из-за которой моя мать…

Выхожу из дому, сунув Засранца под кофту, отчего он начинает громко мяукать, ведь я явно делаю ему больно, спешу быстрее покинуть территорию участка. Внутри бушует шторм из разных эмоций, которые у меня нет сил подавить. Иду по тротуару, задевая плечом какого-то человека, и смотрю под ноги, шепча: «Один, два, три…» — это должно помочь. Всегда помогало, но не сейчас. У отца получилось. Я запутался, потерялся, начал сомневаться.

Ведь мать Эмили та…

…Из-за которой моя мать убила себя.

***

От лица Эмили.

Уже три ночи. Я успела сделать всю домашнюю работу, которую на меня навалили учителя, поэтому со спокойной душой одеваюсь, чтобы выйти на улицу и немного прогуляться. В целом, ничего нового, правда, сегодня я возьму с собой книгу. Надеюсь, Дилан не станет мне мешать. Хочу немного почитать.

Накидываю кофту, уже спокойно ориентируясь в темноте, и хватаю со стола книгу, промчавшись мимо зеркала.

Мимо. Зеркала.

Возвращаюсь спиной вперед, окинув себя взглядом с ног до головы, и с обречением вздыхаю. Сойдет.

Покидаю комнату, шагая к лестнице, и сбавляю темп, слыша мяуканье и грохот снизу. Не хмурюсь, но напрягаюсь, хотя, судя по этому милому чиханью, волноваться не о чем.

Спускаюсь на первый этаж, взглянув в сторону входной двери. Неужели, опять не заперла? Никак иначе они бы не попали в дом.

Останавливаюсь, медленно поворачиваясь лицом к кухне, и вижу, как Засранец носится по полу за каким-то жуком, а Дилан наливает себе воду из-под крана. И первое, что замечаю тут же, — банка пива. Стоит на столе рядом с колой. Хмурю брови, когда Дилан возвращается к столу, ладонью потирая лоб.