В сознание резко повзрослевшего ребенка.

«Беги прочь, Дилан!»

От лица Эмили.

Мне не удалось его найти. Да, я бродила по этажам, взглядом изучая коридоры. Быть может, он ушел. Такое уже было раньше, но от чего тогда мне не по себе? Думаю, всё дело в выражении его лица. Оно было не просто напряженным. Его будто застали врасплох, увидев в нем то, что не стоит видеть чужим.

Поднимаюсь на крыльцо своего дома, не в силах убрать хмурое выражение со своего лица. Вставляю ключ в замочную скважину, никак не могу вернуть себя из своих мыслей. В последнее время я много думаю о других людях. Точнее, об одном человеке, и это должно настораживать, но даже для подобного нет времени, ведь я только и делаю, что фильтрую мысли, касающиеся Дилана.

Если так подумать… Я ведь ничего о нем не знаю.

Замок щелкает, когда поворачиваю ключ. Толкаю дверь, делая шаг за порог, и буквально получаю удар в спину, по уже больному месту. Не падаю, только отскакиваю вперед в коридор, обернувшись, и сильнее хмурю брови, уставившись на вошедшего за мной «гостя», которого никто не приглашал в мой дом:

— Шон?

***

От лица Дилана.

Три ночи. Пустой магазин. Пустое место возле автомата с горячими напитками.

Я стою здесь уже двадцать минут, чувствуя себя настоящим кретином, осматриваюсь по сторонам, рассчитывая, что не зря трачу свое время, но лишь больше убеждаюсь в обратном. Успеваю выпить банок три колы, после чего сдаюсь и направляюсь обратно к выходу, ворча под нос. Охранник провожает меня недоверчивым взглядом, будто вместо обычного продуктового магазина под его охраной чертов банк находится.

Покидаю душный зал, выходя на свежий ночной воздух, который тут же проникает в мои легкие, помогая немного расслабиться.

Расстегиваю кофту, из-под ткани которой выглядывает Засранец и смотрит на меня большими глазами, так же вопросительно, как и всегда, поэтому понимаю, что мне нужно провериться у врача, ведь говорю с ним:

— Нас сегодня продинамили? — подношу палец к его холодному мокрому носу, устало вздыхая. — Давай-ка заглянем к этой бабе с поехавшей крышей и потребуем объяснений?

Засранец чихает, словно соглашаясь с этой мыслью, так что усмехаюсь краем искусанных губ, пряча его мордашку под кофтой, ведь ночью на улице холодно, и опускаю скейт на асфальт, встав одной ногой, а другой отталкиваюсь, трогаясь с места в сторону улицы, на которой живет Эмили.

========== Глава 14. ==========

Женщина пинается ногами, пытается вырвать руки из крепкой хватки, ерзает под тяжелым телом мужчины, который прижимает её к поверхности пола. Мычание и крики канут, ведь незваный гость прижимает локоть к губам женщины, которая выгибается, слыша дверной скрип.

Что угодно, но только не это.

Только не видеть лицо сына, не видеть эти полные страха глаза. Этот ужас, который отражается в их блеске. Женщина кричит ему, просит уйти, не в силах даже вырваться из хватки, просит мужчину прекратить, ведь её ребенок смотрит.

Он не должен видеть подобное.

Именно этого типа, мужчину ребенок не запоминает. Ему чертовски всё равно на то, кто он, для него все люди, без разбора, без определяющего пола — они становятся в один ряд с ним. С человеком, который повторно ломает жизнь.

Дилан ОʼБрайен сломался дважды. И больше не намерен давать кому-то возможности рушить его вновь.

Иду по дороге, не заходя на тротуар, ведь улицы давно уже пусты. В окнах домов не горит свет, на дворе как ни как почти пол четвертого, так что время не для прогулок. Не для нормальных людей. Засранец чихает у меня под кофтой, поэтому начинаю жалеть о том, что решил взять его с собой. Сделал это только потому, что Эмили он нравится, а так я бы давно уже избавился от него. Ага, конечно. Засранец слишком мил, чтобы пытаться игнорировать его.

Дом Хоуп уже в поле моего зрения, поэтому замедляю шаг, рассматривая темные окна. Электричества нет, горячей воды нет, еды нет. Как она выживает в таких условиях и при этом совершенно не жалуется? Не скажу, что я материалист, но без теплого душа не перенесу и дня. Рыжий комок шерсти кое-как цепляется за кофту когтями, чтобы не свалиться вниз, хотя мне специально пришлось заправить футболку в джинсы, чтобы, в случае чего, он просто улегся внизу. Чувствую себя беременной бабой. Толкаю калитку рукой, входя на участок, и осматриваю сухую траву, уложенную на землю, листья, разбросанные по газону, и треснувшую плитку, которая уже неровно лежит. Никаких звуков со стороны дома. Только природный шум — ветер и шелест. Походит на начало какого-то фильма ужасов, где один из второстепенных героев — самый глупый и наивный — лезет вперед и погибает. Только у меня беременный второстепенный герой.

Оглядываюсь по сторонам и наступаю на ступеньку крыльца, внезапно услышав скрип. Дверной. Поднимаю глаза, и сказать, что я опешил — это ничего не сказать. На меня, так же замерев на месте, уставился Шон, правда его взгляд куда испуганнее моего, а прерывистое дыхание говорит о том, что он бежит. От чего?

— Так, — парень не успевает молвить, явно желая что-то мне сказать, но я уже миную ступеньки, схватив его обеими руками за ткань куртки, и, прежде чем впечатать спиной в стену, толкаю вбок, чтобы парень как следует треснулся головой о дверной проем. Шон издает полустон, но не более. Он так же пытается ухватить меня за одежду, но я уже прижимаю локоть к его глотке, сильно нажимая, давя всем телом, и парень кашляет, пытается сделать вздох. Сохраняю спокойное выражение лица, но всё равно хмурюсь от злости, когда вспоминаю, какой застал Эмили после визита тех ребят, и повторно, сжав губы, впечатываю Шона в стену, отчего он бьется затылком, но вдруг находит силы высказать:

— Я ничего не сделал! — пытается не кричать, но его голос оглушает. Исподлобья смотрю на него, усмехаясь:

— Так, какого хера, ты там забыл? — пытаюсь скрыть свои настоящие эмоции за приторной ухмылкой, сильнее сдавливая рукой шею Шона, который вжимается в стену затылком, поднимая голову:

— Я-я пришел поговорить! Я всего лишь рассказал ей!

Мои глаза становятся больше, хотя мне самому с трудом удается понять, что только что вызвало во мне легкое напряжение, сравнимое с первой стадией страха. Открываю рот, выпустив судорожный от злости вздох:

— Что ты ей сказал? — не сдерживаюсь. — Что?!

— Это её дело! Тебе незачем знать! — кричит в ответ, пихая меня руками в плечи, отчего делаю шаг назад. — Отвали, черт подери!

Я напрягаюсь и хватаю парня за ворот, развернув в сторону ступенек, толкаю в спину, но, к сожалению, он не катится вниз, просто спотыкается, оказываясь на лужайке быстрее, чем мог. Шон дергает плечами, желая без рук поправить съехавшую ткань куртки, и поворачивается ко мне, тяжело дыша:

— Я ничего не сделал, — повторяет, хрипя и глотая ночной воздух. — Но… — бросает взгляд в сторону дверей, после чего вновь возвращает его на меня, щурясь. — Она сделает. Теперь, она точно сорвется… — практически шепчет. Сжимаю ладони в кулаки, делая большой шаг к краю крыльца, и Шон отступает назад, качая головой с усмешкой:

— На твоем месте я бы не заходил внутрь, — теперь в его голосе слышится что-то иное. Волнение? Чертово подобие того, что люди называют «предупреждением», от которого мне хочется блевать, поэтому делаю ещё шаг, но уже короче, опустившись на одну ступеньку вниз, и не свожу взгляда с парня, который пытается казаться собранным и уверенным, но в его глазах всё отлично читается. Чертов слабак.

— Если я ещё раз увижу тебя здесь… — говорю спокойно, без злости и напряжения, чтобы запугать, люди боятся тех, кто не выказывает эмоций, ведь не знают, чего от них ждать. — Я тебя сломаю, — киваю головой, будто соглашаясь со своими же словами, и усмехаюсь, в то время как ухмылка Шона исчезает с потного лица. — Уничтожу, — холод. Я должен проявить больше холода, яда, дав этому типу подавиться моими словами, захлебнуться, задохнуться. — Проваливай.

Шон качает головой, отступая назад: