— Увидимся, — разворачиваюсь, толкая калитку, и спешу к крыльцу, не оборачиваясь. Не слышу шагов за спиной.

***

Вновь стоит. Вновь ждет. Но уже пускает смешок.

И только после щелчка замка продолжает идти, откашлявшись и повернув бейсболку козырьком назад.

Эмили Хоуп, кажется, действительно чокнутая.

По крайней мере, в хорошем смысле.

***

Холодная вода продолжает капать в наполненную до краев раковину. Плитка местами треснула, но не от времени, а от внешнего воздействия со стороны девушки, которая сидит, прижимая колени к груди, и стучит зубами от холода, что окутывает, вместе с водой сочась в самые укромные уголки её тела и сознания. Её черные, будто уголь, волосы липнут к лицу, скрывая голубые глаза, которые сейчас смотрят в одну точку. Бесцельно. В помещении темно. Электричество не работает, отопления нет. Осень. Время, когда все «болячки» обостряются, и Эмили не хочет признаваться в том, что именно весной — во время пробуждения природы, и осенью — во время гибели, она прекращает быть собой. Это неправильно — врать самой себе.

Хотя, это вовсе не ложь, ведь Хоуп даже не вспомнит…

Вечер в «семье» ОʼБрайена не может быть неидеальным. Джойс, несмотря на свое положение, о котором уже догадывается каждая соседка, любящая трепать языком, носится по светлой, теплой кухне, накрывая на стол, пока её муж торопится домой с работы. В воздухе витают приятные ароматы, и скрыть тот факт, что это место действительно полно теплоты и миролюбия — грех. Всё в этих стенах построено по особым правилам, чтобы сохранить комфорт каждого жильца.

Только Дилану никак не оценить подобное.

Он выходит из комнаты, чтобы почистить зубы в ванной. Обычно парень проводит время в ванной, когда уже далеко за полночь, но сегодня ему охота лечь спать пораньше, чтобы завтра не проспать первые уроки. Задача не из легких, но ОʼБрайену необходимо получить нормальную дозу сна, которой он лишен на протяжении последних… нескольких лет.

Дилан закрывает дверь без замка, оставляя спящего котенка, занявшего его кровать. Идет по коридору, не прислушиваясь к тому, что происходит в доме, правда, всё равно догадывается, что через пару минут внизу, за столом на кухне начнется «пиршество идеальной семьи». И он чертовски рад, что не относится к числу тех придурков, которые видят мир через розовые очки.

Но парень имеет привычку ошибаться в людях. Особенно в тех, кому не дает второй шанс…

…Эмили тихо дышит, сжимая дрожащие губы, и прислоняется виском к плиточной стене, продолжая сверлить неизвестную точку взглядом. Одну рука прекращает обнимать колени и поднимается из-под воды вверх.

Размах — удар. Сильный, сразу поражающий цель. Девушка бьет себя по голове, стискивая зубы. И с каждым ударом её сила растет, а с губ слетает глухое мычание. Хватает за волосы, сжимает локоны, дергая, после чего вновь кулак прилетает по виску. Безумные действия будут продолжаться до тех пор, пока она вновь не забудется.

Настоящая Эмили Хоуп.

…Оборачивается, когда слышит знакомые голоса. Много голосов. ОʼБрайен делает шаг назад, останавливаясь напротив комнаты Джизи, в которой сидят порядка десяти человек. И их парень знает. Он щурит веки, изучая выражение лица каждого, после чего замечает, что Джизи внезапно вскакивает, спеша в его сторону. Нет, она мчится к двери, чтобы закрыть её перед носом Дилана. Но тот постоянно пользуется одним и тем же методом. Он вытягивает ногу, не позволив девушке выполнить желаемое. Она поднимет на него большие глаза, хмурится и взглядом приказывает ему сделать шаг назад. Но ОʼБрайен грубо толкает ногой дверь, вынуждая Джизи сделать шаг назад. И Дилан окидывает всех присутствующих, что отвлекаются от разговора, вниманием одарив нежеланного гостя, который по-настоящему сражается с самим собой, с собственными противоречиями, но всё равно переступает порог комнаты, не обращая внимания на ворчание Джизи, и берется за ручку двери, непринужденно захлопнув её за собой.

========== Глава 12. ==========

Белые стены, бледные, к которым невольно хочется прикоснуться виском от усталости, дикого изнеможения, окружают со всех сторон женщину, сидящую возле кровати. Её мокрая ладонь сжимает запястье, обтянутое холодной кожей. Такой чужой, не родной, не знакомой. Подносит к губам влажный от слез платок, еле подавляя в нем свое мычание, вызванное страданием, от которого её сердце слабнет. С каждым днем, с каждым сделанным вздохом, женщина осознает всю тяжесть происходящего, всё то, что можно было бы избежать, если бы она согласилась тогда. Если бы помощь оказали, когда ещё присутствовала возможность, а что остается теперь? Ничего. Перед ней «родной» незнакомец. Лежит на кровати, веки закрыты, а бледное лицо… Оно выражает такое умиротворение, будто это то самое, что так было необходимо, словно только сейчас она смогла обрести покой. Покой, застряв между двух миров. Она не здесь, но женщина по-прежнему может касаться её руки, чувствовать пульс на изрезанном запястье, слышать дыхание.

Дверь в палату скрипит, и в помещение заглядывает медбрат. Он оглядывается, откашлявшись, чтобы женщина обратила на него внимание, но та продолжает поглаживать руку «спящей».

— Простите, но… Но он опять пришел, — выговаривает мужчина, ожидая реакции со стороны измученной матери, которая даже не смотрит в его сторону, холодно шепнув:

— Не впускайте его.

Мужчина топчется в проеме, но не возражает, разворачиваясь, и прикрывает дверь, оставляя женщину наедине с душевной болью и моральной смертью.

***

Шумно. Людно.

Школьные коридоры во время перемены постоянно раздражают, и сегодня намного сильнее обычного. Голоса учеников бьются о стены, отражаются, проникая именно в голову ОʼБрайена, который уже пару минут стоит неподвижно у своего шкафчика, сунув руку на полку, чтобы взять блок с листами. Его взгляд уперся в корешок какого-то учебника, а в голове тысячи муравьев-мыслей копошатся, пролезая всё глубже, не давая разложить информацию, которая не давала уснуть этой ночью, по местам. Хотя, места свободного в голове нет. Дилан даже не находит сил, чтобы хмурить брови, мускулы лица болезненно воспринимают любое движение, изменение, так что внешне парень выглядит таким же, как и обычно — неинтересующимся окружением, равнодушным к происходящему за спиной. Как глубоко он способен запихнуть собственные эмоции?

«Тебе всё равно не понять, но мы рассказываем только то, что знаем сами», — Джизи держится ближе к друзьям, чтобы чувствовать себя в безопасности.

«То есть, вы, не зная сути проблемы, действуете вслепую? На чем строятся ваши предположения?» — Дилан не определяет точно, от чего начинает злиться — от тупости своих собеседников, или оттого, что сам не может понять происходящего.

Нет, Дилан не вздрагивает, но лишь резко дергает рукой, захлопнув дверцы шкафчика, когда оборачивается, встретившись взглядом с Эмили, которая, в отличии от него, продрогла, отступив назад. Парень не расслышал, как она подошла. И в этом нет вины толпы и шума. Хоуп очень тяжело «слышать». Девушка явно набиралась храбрости подойти первой, а Дилан уничтожил всю её собранность одним лишь неосторожным движением.

— Привет, — он находит правильным заговорить первым, поэтому пытается не подавать виду и следить за тоном своего голоса, при этом впервые держать зрительный контакт с Эмили, которая кивает, поправив ремень рюкзака, который сползает по хрупкому плечу:

— Как… — замолкает, немного покосившись вбок, качаясь с пятки на носок. — Как Засранец?

— В норме, — ОʼБрайен продолжает всматриваться в глаза Хоуп, пытается найти хоть намек на ту жестокость, на которую, если верить словам Джизи и остальных, она способна, но девушка слабо, искренне улыбается, вновь кивнув головой, отчего пара прядей темных волос падают ей на лицо, касаясь щеки. Дилан немного никнет, видя, как она осторожно убирает пальцами локоны за ухо, не скрывает того, что всё ещё боится делать резкие движения при парне.

«Все мы на вид невинны», — Джизи стучит пальцами по столу, демонстрируя свою нервозность.