— Я… — Томас подносит пальцы к сжатым векам, нажимая, и делает глубокий вдох, вновь опустив руки и сунув сигарету в рот. — Это сложно объяснить.

Вновь усмехаюсь, но уже не скрываю своей злости, вызванной поведением практически всех знакомых в этом городе, включая отца, которые тянут кота за яйца вместо того, чтобы открыто все пояснить.

— Почему вы ненавидите её? — Решаю задать вопрос в лоб, так что Томас переводит на меня взгляд, поправив светлые взъерошенные волосы.

— Они не ненавидят её, — мне не под силу передать то, с каким трудом ему удается выдавливать каждое слово, так что не анализирую поведение парня, продолжая слушать. — Они боятся.

Щурюсь, на секунду подняв глаза в небо, после чего скольжу языком по губам, уточняя, ведь не вникаю:

— Почему боятся? Что за ересь? — Второй вопрос озвучен в никуда, ведь отворачиваю голову, взглянув в сторону маяка, будто способен разглядеть Эмили на другой стороне.

— Ты ведь…ты ведь новенький, так? — Томас задает вопрос, который больше раздражает, так что ворчу:

— Не перескакивай с темы…

— Так что ты не знаешь, — перебивает уверенным тоном, что заставляет меня временно умолкнуть. — Тебе не нужно знать.

— Причина, — требую жестко, видя, что Томас вовсе не думает нарушить зрительный контакт. И его внезапная улыбка сбивает меня с толку:

— Ты должен сам у неё спросить. Я ничего тебе не скажу, как и остальные. Вряд ли кто-то захочет даже тупо заикнуться о случившемся, — курит, делая шаги от меня. — Но, знаешь, я не боюсь её, — тушит сигарету о свое запястье, сжав губы в бледную полоску. — Тогда она прошла мимо меня.

— Чего? — Окончательно сбит с толку, поэтому приоткрываю рот, желая ругнуться на Томаса, но тот имеет привычку перебивать, так что без труда затыкает меня:

— На твоем месте, я бы уже поспешил вернуться к ней, — улыбается шире. — Сейчас ведь осень, — и вот мой мозг сдох. Абсолютно. Томас разворачивается, быстро перебирая ногами, идет к дороге, поднимаясь на холм, оставляет меня в еще большем помутнении, чем до этого.

Что он имел в виду, говоря об осени? Что значит его «она прошла мимо»? Чертов дрыщ, толком ни черта не объяснил. В этом городишке принято говорить загадками?

Серьезно. Бесит.

Плюю в землю, бросая пустую пачку в неизвестную сторону, и быстро перебираю ногами, возвращаясь на то место, где была оставлена девушка. Но невольно замедляюсь, уходя в свои мысли, ведь пытаюсь собрать хоть что-то в голове, но целой картины мне не рассмотреть.

С чего всем боятся Эмили? Что эта размазня могла сделать, заставив всех боятся даже говорить об этом?

Бредятина.

Такое ощущение, что все просто издеваются надо мной. Демонстрируют коробку с секретом, но не дают взглянуть на её содержание.

Останавливаюсь, взглядом врезаюсь в спину девушки, которая открыто улыбается, держа Засранца под лапки, и поднимает, касаясь своим носом его.

Хоуп — это коробка.

Эмили — её тайное содержимое.

Девушка поворачивает голову, видимо, слышит мои шаги, и ее улыбка резко пропадает с лица, после чего она опускает голову, принимаясь гладить макушку Засранца пальцами. Сажусь обратно, свесив ноги к воде. Душно. Солнце продолжает шпарить, слепить в глаза, а молчание внезапно создает неловкость, хотя до этого меня вполне устраивала атмосфера. Вздыхаю, понимая, что сигареты кончались, а жара начинает сводить с ума. Можно, конечно, разбавить скуку и методом давки и принуждения вывести Эмили на чистую воду, но… Черт, но это меня не касается. Хорошо, что осознаю это раньше, так что не делаю того, чего не должен.

Потираю лоб, смахнув пот, и поправляю козырек бейсболки, невольно взглянув на Эмили, которая поднимает ладонь, прижимая её к, наверняка, горячей макушке. Она поправляет ворот кофты, скрывая ткань майки. Сегодня солнечно, к чему было одеваться тепло? Опускаю взгляд на её ноги, обтянутые темными лосинами. Синяки. Быть может, именно их она скрывает. Правильно, зрелище не из приятных.

Хоуп потирает колени, прижимая котенка к груди, и ерзает на пятой точке, явно нервничая. Боится, что продолжу свои расспросы, но я уже успел привести мысли в порядок и прийти к тому, что это не моё дело.

А я не лезу в чужое дерьмо.

Своего предостаточно.

Эмили пыхтит, заставив меня вновь начать скрыто наблюдать за ней. Она поднимает голову, закидывает, смотря в небо, и щурит веки, приложив ладонь к макушке.

И, если честно, вряд ли я в этот момент спешу оценить свои действия, скорее делаю это, потому что подобное нормально. Ведь так?

Снимаю со своей головы бейсболку, повернувшись к девушке, и надеваю ей на голову, приглаживая перед этим густые, непослушные волосы. Эмили моргает, косо и с нормальной для неё опаской смотрит на меня, пока пытаюсь нормально натянуть на неё бейсболку, после чего стучу пальцами по макушке, опустив руки, и вновь поворачиваюсь лицом к горизонту, чувствуя, как мне не хватает никотина. Черт.

Краем глаза вижу, как Эмили подносит пальцы правой руки к козырьку, скользнув по его поверхности, и чешет висок, скрывая от меня половину своего лица.

Если так подумать, она часто так делает.

Скрывается.

***

От лица Эмили.

Когда мы, наконец, решаем направиться домой, на небе сгущаются облака, темнеет, а где-то вдалеке начинает греметь. Думаю, скоро придет конец жаре, и эта мысль радует как никогда, ибо сегодня я провела слишком много времени под солнцем, боясь получить удар.

Пытаюсь лишний раз не касаться бейсболки, что по-прежнему находится на моей голове. Мы большую часть пути молчим, хотя, кого обманываю? Мы не перебросились даже словечком после того, как он вернулся. Если честно, в тот момент мне показалось, что он решил свалить и оставить мне котенка, так что я позволила себе расслабиться, именно поэтому Дилан застал меня врасплох. И мне до сих пор не по себе.

Но, признаюсь, Засранец компенсирует всё выше сказанное. Я прижимаю его к своей груди, наслаждаясь тихим урчанием, которое вызывает приятную дрожь внизу живота. Понятия не имею, сколько времени мы провели на берегу, но мне даже понравилось какое-то время проводить вне стен дома, стоит как-нибудь повторить. Кхм, конечно, уже без присутствия ОʼБрайена. Мне до сих пор тяжело смириться с тем, что рядом со мной вышагивает человек, который не пытается меня ударить. В прямом и переносном смысле.

Торможу у калитки своего дома, повернувшись лицом к Дилану, который протягивает руки, чтобы я вручила ему питомца, как я и поступаю, продолжая молчать. Парень удивляет тем, что вновь не пытается установить зрительный контакт, берет Засранца, смотря исключительно на него, после чего так же молча, сжав губы, отворачивается, собираясь продолжить идти. И я понимаю, чего он добивается. Уверена, что Дилан помнит про бейсболку, но не говорит, так как хочет, чтобы я первая вышла на контакт. Его метод ещё давно стал известен для меня, но сейчас, спустя какое-то время после нашего знакомства, я могу уже спокойнее реагировать и выполнять его прихоть.

— ОʼБрайен, — обращаюсь именно так, ведь ему не нравится, когда кто-то называет его имя. Думаю, для этого стоит приобрести особое разрешение. Желательно в письменном виде.

Дилан поворачивает голову, окинув меня взглядом, к которому я уже привыкла, так что спокойно подхожу к нему, снимая с головы бейсболку, и останавливаюсь напротив, вынуждая себя, закусив губу, подняться на носки, чтобы самой натянуть головной убор на темные волосы, слегка взъерошенные на затылке. ОʼБрайен, видно, немного мнется, но не делает шаг назад, пока приглаживаю ладонью его жесткие волосы, смотря исключительно на них, чтобы не смутиться. Пальцами скольжу по линии от лба до виска, и отряхиваю бейсболку, натягивая на голову парню, и тот хмурит брови, хотя до этого мог держаться без эмоций. Знаю, что делаю неправильно, ведь надеваю козырьком вперед, хотя он носит наоборот.

После проделанной работы, стучу пальцами по его макушке, до которой еле дотягиваюсь, и опускаю глаза, слабо улыбнувшись котенку, который любопытно наблюдает за мной. Делаю шаг назад, переплетая пальцы за спиной, и не нахожу слов лучше, чем: