Таким образом я, споря с самой собой, делаю первые пару шагов, надеясь, что поступаю правильно, но не успеваю даже отдалиться от автоматов, как мой капюшон под давлением слетает с головы, освобождая копну темных спутанных волос. По спине бежит табун мурашек. Непонятный холод оседает внизу живота, заставляя глотать комок, мешающий мне дышать всё то время, пока топчусь на месте, всё-таки вынуждая себя обернуться. Но ОʼБрайен уже уходит. Ко мне спиной. В противоположную сторону, при этом движения его не скованы, словно то, что он сделал, вовсе не является чем-то странным, но только не для меня. Мне не нравится, когда меня касаются, трогают, и не важно, как именно. Смотрю ему вслед, едва хмуря брови, после чего неуверенно продолжаю идти, пытаясь понять, что это может значить?
Глупо, но такое чувство, что парень дал понять, что заметил меня.
Он меня видит.
Запись №89
5:09 a.m.
Ваш мир когда-нибудь падал? Корабль сознания терпел крушение, бессильно потянув на самое дно? А ведь именно это читается в глазах, видится в улыбках.
И она улыбается.
Хотя эмоции, переполняющие её в данный момент, не имеют никакого отношения к радости. Безумное моральное возбуждение, от которого кружит голову. Девушка сидит в позе йога перед ноутбуком, но в обзор камеры всё так же не попадают её глаза, лишь черные волосы, локонами липшие к потному лицу, холодные капли стекают по коже, по вискам, по губам, отчего кончиком языка чувствует соленый привкус. Тонкие руки истерзаны ногтями, губы искусаны зубами, мягкая кожа лица растерта до красноты, а пальцы сжимают железную зажигалку, огонек которой весело искрится, словно являясь единственным источником света в темном мире, в котором существует девушка. Но даже свет готов ранить. Язык яркого пламени вот-вот коснется щеки, по которой текут слезы. Капли, одна за другой, но не слышно горького мычания, ведь губы сжаты, растянуты.
Нужно больше боли.
Пожалуйста, дайте больше.
***
Мне нравится предмет обществознание, который ведет мужчина лет тридцати. Он недавно устроился в нашу школу, но уже смог занять особое положение среди преподавателей. Отличается своим сарказмом и простым отношением к ученикам, объясняя это тем, что всю жизнь мы только и делаем, что пытаемся занять какое-то положение в обществе, в котором являемся лишь песчинкой, поэтому он не видит смысла стараться вызывать симпатию у кого-то, кто не имеет к его жизни отношения. Кажется, он по-прежнему одинок, поэтому все девушки только и делают, что слюни пускают, ведь выглядит он довольно привлекательно. И я не спорю с этим.
В кабинете постоянно пахнет влагой, окна нараспашку, так что голова проветривается после тяжелых первых уроков, которые оставляют внутри меня осадок, и от него мне стоит избавиться хотя бы сегодня вечером, чтобы завтра заставить себя выйти из дома. Не хочу, чтобы родителям показалось, что со мной что-то не так. Им нельзя волноваться или переживать. Не помню, с каких пор или даже причину тому, что они принимают успокоительные препараты, прописанные нашим семейным доктором. Родители не хотят говорить об этом, так что я остаюсь в неведении, правда, такое чувство, что Элис хорошо понимает их, так как недавно я видела, как она закидывала в рот белую капсулу, с отвращением проглатывая.
Мне хочется помочь. Проявить заботу по отношению к тем, кого люблю, но как это сделать, если они сами не позволяют понять их. Словно меня нарочно не посвящают в проблемы.
Смотрю в стол, рисуя круги на листе тетради, исписанной разными словами, не имеющими отношения к обществознанию.
Мужчина стоит спиной к учащимся, не видя, как мои одноклассницы буквально раздевают его взглядом, стягивая пиджак и галстук. Мистер Алан Рилман всегда отмечает, что внешние данные так же играют роль как в преподавании, так и в современном мире в общем, ведь, как ни крути, но «книгу принято оценивать по обложке». Эта правда задевает меня каждый раз, стоит мне взглянуть на себя в зеркало, что я делаю не так часто. Иногда забываю, какой цвет у моих глаз, как выглядит мое лицо, когда я улыбаюсь, сколько эмоциональных морщинок покрывают мою кожу, а та бледная или здорового оттенка? Не помню. Знаю лишь то, что сейчас на моей правой щеке пластырь, под которым я скрываю легкий ожог.
— Итак, — мужчина с темными волосами, слегка взъерошенными, отряхивает ладони от мела, сев на угол своего стола, и смотрит на класс, продолжив. — Мои ярые любители обществознания. Сегодня тема, — тычет пальцем в потолок. — Не менее важная, и зовется она: «Психология социальной коммуникации», то есть общения, — внимательно оглядывает присутствующих, оценивает, решая сразу перейти к сути дела. — Думаю, все хорошо осознают, какую роль играет взаимодействие людей в обществе. Так, что по вашему такое общение? — Начинает расспрашивать класс, чтобы узнать мнение большинства, а я молча пялюсь в свою тетрадь, прислушиваясь к тихому, медленному дыханию парня, который вновь сидит рядом, стуча карандашом по столу. Он не заинтересовано смотрит в окно, вовсе не желая участвовать в обсуждении темы, которая очень даже актуальна как для меня, так и для него. ОʼБрайен не похож на того, кто горит общаться с другими.
Я немного поддаюсь вперед, чтобы прижаться грудью к краю парты, но при этом сама того не осознаю, как попадаю в поле зрения парня, который ерзает на стуле, отворачивая голову. Позади меня свободная парта, так что в следующий раз сяду туда. От ОʼБрайена тянет легким запахом никотина, интересно, почему он курит? И как часто он это делает? Задумывается ли о последствиях этой вредной привычки?
-… Вы отчасти правы, но что для вас значит общение? Я спрашиваю не материал из википедии, а именно ваше мнение, — учитель встает, сунув одну руку в карман темных брюк, а другой начинает жестикулировать. — Лично для меня общение — это способ стать ближе с человеком, к которому, допустим, имею интерес. Мне хочется узнать о нем, понимаете? Общение приводит к доверию, а это не мало важно…
Алан Рилман продолжает говорить, но, к сожалению, после его слов я углубляюсь в себя, пропадая в собственных рассуждениях. Чувствую, как поверхность нашего мира начинает давить на меня, нарочно заставляет сутулить плечи, уже уставшие глаза прикрываются. Мне не нравится вот так выпадать из реальности на людях, ибо в этот момент я становлюсь уязвимой. Меня подавляют внутренние толчки к какому-то действию, поступку, после которого я, возможно, буду чувствовать себя жалкой, но речь учителя лишь добавляет масла в огонь, давно горящий в груди. Мне жарко. В горле становится сухо только от одной мысли о том, что можно было бы сделать. Краем глаза смотрю на ОʼБрайена, но кроме безэмоционального выражения ничего на его лице не вижу. Он пальцами поправляет бейсболку на голове, упершись локтями на стол, чтобы сгорбиться, будто под чьим-то давлением. Словно чувствует то же, что и я.
Нервно кручу в руках карандаш. Мои губы уже плотно сжаты от волнения. Подношу пишущий предмет к краю листа своей тетради.
Хоуп. Прекрати.
Рука дрогнула от неприятного чувства, от которого скрутило живот. Это неправильно, Хоуп, черт, хватит делать то, что вызывает внутри такой дискомфорт. Ты выбиваешь саму себя из колеи. Этого нельзя делать, пока ты не в своей комнате, помнишь, к чему это может привести? Опасно. Играешь с огнем.
Но я двигаю карандашом, игнорируя внутреннюю панику, которая растет с каждой секундой, пока вырисовываю заглавную букву «Э».
И в этот же момент мой внутренний мир переворачивается. Рушится. И я сама подтолкнула себя к этому.
Хоуп, оставь это.
Замираю. Застываю в своем времени, понимая, как глупо себя веду в данный момент. Кому-то это покажется пустяком, но мне неприятно даже писать свое имя. Когда все вокруг произносят его с таким отвращением, то и ты на автомате начинаешь воспринимать его таким образом. Господи, Хоуп, чем ты занимаешься?
Над тобой будут смеяться, разве нет?
Кончик карандаша трясется, ведь рука дрожит, мешая принять какое-либо решение. Но его приходится временно отложить, ведь замечаю, как парень подносит карандаш к полям своей тетради. Мои веки широко раскрываются от смятения и растерянности, когда он медленно, словно проверяя мою реакцию, вырисовывает заглавную букву «М», — и сердце пропускает удар. Мощный, сокрушающий мой мозг вместе с сознанием. Чувство тошноты подкатило к горлу, заставляя согнуться пополам, чуть было не коснувшись лбом поверхности парты. Короткие, тихие вздохи срываются с губ. Эта необычная реакция была отмечена мною еще в седьмом классе. Когда мне хотелось поговорить с кем-то о личном, то я бежала к маме, но всегда после беседы начинала чувствовать тошноту и отвращение к самой себе, словно то, что я раскрывалась кому-то, было неправильным, неестественным. И сейчас я чувствую себя ужасно.
