— Эй! — хочу схватить её за шиворот, но отец перехватывает мою руку, прося:

— Успокойся.

Отдергиваю её, делая шаги в сторону матери Хоуп, но отец вновь тащит меня обратно, продолжая настаивать на моем успокоении, а женщина повторяет одно и тоже, подбираясь к двери своего дома.

— Эй! — кричу ей, паникуя, ведь она так и не дала ответ. Она не сказала, где мне искать Эмили. Я не могу терпеть это. Не могу больше сидеть в неведении. Я сойду со своего чертова ума, если она не скажет! — Блять, ты… — женщина открывает дверь, уже переступая порог дома, и я не выдерживаю, выхватывая из рук отца термос, и размахиваюсь, бросая в сторону двери, но он влетает рядом. В стену, со звоном падая на крыльцо.

Чертова… Чертова дрянь.

Дерьмо.

***

В палате поддерживают нормальную температуру, но её кожа всё равно мокрая. В холодном поту, ведь перестройка организма вновь запущена. Процесс идет, и доктор Харисфорд не думает на этот раз терять время. Он сидит напротив её кровати, пытаясь говорить медленно, ведь зрачки девушки не реагируют на свет, медленно расширяясь, когда его выключают, а затем так же медленно сужаются, когда комната вновь озаряется светом. Реакция не нормальная.

— Эмили, — мужчина снимает очки, недолго крутя их пальцами, после чего кладет на столик рядом, взяв в руки папку с именем пациента. — Ты меня помнишь? Я — доктор Харисфорд. Мы с тобой дружим уже больше десяти лет.

Девушка сидит на кровати, вжимаясь в угол. Бледная кожа лица влажная. К ней липнут локоны волос. Голубые глаза не светятся, не блестят, как обычно. Вид болезненный. Хоуп смотрит в потолок, медленно, но громко заглатывает воздух носом, пока доктор пытается вытянуть её на контакт:

— Я могу помочь тебе, но для начала, тебе нужно немного успокоиться, понимаешь?

Девушка опускает на него свой взгляд, медленно моргая, и шепчет мокрыми губами:

— Я ничего не чувствую.

— Это из-за препарата, завтра тебе будет легче, — объясняет Харисфорд, опуская заинтересованный взгляд на темно-красную кофту, что девушка всё это время сжимает в руках, никому не отдавая. — Чья это вещь? — спрашивает, а Эмили долго думает, опуская голову, чтобы взглянуть на кофту, и морщится, качнув головой. Она в ступоре. Сбита с толку. В груди пусто. Нет больше тепла. Ничего не осталось.

— Эмили? — мужчина добивается ответа, а Хоуп лишь хрипло шепчет, вновь ударяясь головой о стену, будто бы болью хочет пробудить в себе воспоминания:

— Я не знаю, — тихо. Слишком тихо, но с особой болью. — Я не могу вспомнить.

========== Глава 29. ==========

Солнечный день удивляет. Осень в самом разгаре дарует жару и приятный ветер, будто сейчас самая середина лета. Голубое небо безоблачное, поэтому солнечный диск постоянно греет макушку головы русого парня, который идет, не спеша, к зданию школы, чувствуя, как на него «опадают» взгляды. Сутуло держит спину, сильнее натягивая на голову капюшон, и игнорирует внутреннее желание скрыться с чужих глаз. Он продолжает ходить на занятия только потому, что хочет встретиться с Эмили. После произошедшего она отсутствует около месяца, и это беспокоит. Сангстера беспокоит её состояние, ведь подобный срыв пугает.

Эмили Хоуп стала зверем. И теперь всеобщее подавление возрастет, так что парень должен быть рядом, чтобы поддержать её.

И он видит. Видит эти растрепанные темные волосы, эту неуверенную походку и опущенную голову, поэтому, не задумываясь, ускоряется, подбегая к воротам, ближе к девушке, и натягивает улыбку на лицо, откашливаясь:

— Привет.

А она смотрит с недоверием. Поднимает голову, вцепившись в него взглядом, полным тревоги и непонимания, что заставляет Томаса замолчать и с таким же волнением смотреть в ответ. Девушка щурит опухшие веки, шепча тихим голосом:

— Кто ты?

***

Сколько прошло дней? Два, может, три? Отныне Дилан ОʼБрайен не следит за временем. Ему это без надобности, ведь многое становится бессмысленным, когда ты теряешь. Каждой больной клеткой своего организма понимаешь, что теряешь не просто дорогих людей. Ты теряешь буквально себя, ведь, несмотря на собственную замкнутость, каждый день ты что-то вкладывал в них, отдавал, при этом сам не замечая, как тепло воспринимаешь их личные победы над собой. Видеть, как близкие люди выходят из своей клетки — незабываемо, но не замечаешь того, как ты сам становишься узником одной из таких.

Без еды, без воды. История повторяется. Как и после смерти матери, Дилан заперся в себе, в своей клетке, не выходя наружу, будто бы думает, что это и есть — его безопасная зона, но нет. Питается лишь иллюзиями, которые ведут его к ещё одной крайности, постепенно поглощая остатки здравого сознания.

Он сидит на кровати, прижимаясь затылком к стене, и сморит перед собой, никак не реагируя на котенка, который уже который час сидит без еды, поэтому жалобно пищит, вызывая хозяина на контакт. Тщетно. Дилан в себе. Он поглощен собой, своими мыслями. Опять. Не отвечает, когда в дверь стучат, игнорирует попытки отца вывести его на диалог. ОʼБрайена будто не существует в природе, а его мир ограничивается стенами небольшой темной комнаты с пыльными подоконниками. Холодные руки напряженно лежат на коленях, а хмурый взгляд упирается в потолок, когда ладони медленно поднимаются выше, еле настигая его шеи. Дилан чувствует, как сердце в груди начинает биться в два или три раза быстрее, когда пальцы сильно сжимают кожу его шеи, сдавливают, лишая возможности глотать воздух. Котенок сидит на столе, внимательно наблюдая за действиями парня, который явно не в себе. Он сжимает шею, веки прикрывает, а зубы стискивает, ведь инстинкт самосохранения берет вверх, вынуждая его вновь глотать воздух и кашлять, раздирая сухую глотку. Руки вновь падают на кровать, без сил. У него не хватает смелости на безумный поступок, который полностью противоречит внутренним принципам. Он не может. И не должен.

Вдох, выдох. Смотрит в потолок, всё ещё ощущая давление в глотке, пульсацию стенок, что медленно сжимаются при попытке сглотнуть. Дыхание болью отдается под ребрами. Дилан не может убить себя. Он не такой. Опускает взгляд на стол, внимательно смотря в темные глаза котенка, который продолжает наблюдать, но уже с какой-то озадаченностью. Или парню опять кажется, что это создание хорошо всё понимает?

ОʼБрайен знает, что должен что-то делать, но идей нет. Ему нужна помощь. Подсказка. Намек на то, что есть ещё выход. Выход всегда есть, так? Тогда, как поступить Дилану? Парень медленно роется в кармане, вынимая мятый листок бумаги, что он вырвал из блокнота. Записка, оставленная Эмили для него. Дилан пару минут мнет её пальцами, не желая раскрывать и вновь читать послание, которое только усугубит его состояние.

Ему нужна помощь. Прямо сейчас, как никогда раньше. И ему не под силу признаться в этом самому себе, в том, что ему нужен кто-то.

Стук в дверь. Дилан хмурит брови, продолжая глядеть на сложенную в несколько раз записку, не дает ответа, поэтому тот, кто находится за дверью, берет на себя смелость зайти без позволения. Джойс. Девушка, чей живот слегка увеличивается со временем, ведь теперь под сердцем она носит маленького человека, и что-то внутри неё меняется. Она по-прежнему чувствует страх, идя против себя, но с другой стороны прекрасно видит, как мучается Дилан, поэтому не может сидеть на кухне, сложа руки. Девушка держит кружку с кофе — почему именно кофе? — и подходит ближе к кровати, смелясь заговорить первой:

— Тебе стоит спуститься и поесть. Отец с ума сходит, — ставит кружку на тумбочку — и знакомый аромат кофе разносится по комнате, вызывая у Дилана смешанные чувства внутри. Так пахла Эмили. Кофе и аромат моря. Такого вкуса были её губы. Горько-сладкие. Парень невольно сглатывает, вновь пропуская через себя то тепло, которое возникает в груди, когда их взгляды с Хоуп пересекаются, когда она касается кончиком своего пальца его шеи, когда он держит её за руку. Эти ощущения куда сильнее простого поцелуя. Дилану никогда не нужны были эти страстные языковые пляски. Черт, ему просто нужно видеть Эмили, и этого будет достаточно, чтобы вернуть телу тепло. Но оно уже будет не таким, как раньше, ведь Томаса нет с ними. И не будет.