Продолжаю открыто смотреть ей в глаза, тем самым заставляя её отвести их. Это впервые. Впервые на моей памяти, что мне даже неловко. Но рыжая бестия быстро берет себя в руки, шагая ко мне, и я немного мнусь, с опаской отступая назад, когда Джизи роется в кармане, вынимая тюбик с кремом. И выражение лица у неё при этом мраморное, мол, она делает мне одолжение. А как же иначе?

— Ничего личного, — сухо бросает, протягивая мне тюбик, и ждет, пока я его возьму, так что медлю, явно принося девушке дискомфорт, ведь продолжаю сверлить её спокойным взглядом, полным моего внутреннего непринуждения. Единственный, кто сейчас идет против своего внутреннего «я», — это Джизи. Так что у меня нет причин теряться рядом с ней. Теперь эта роль отведена ей. Но я не из тех, кто любит издеваться над другими, так что беру крем, с улыбкой поблагодарив, как ни в чем не бывало:

— Спасибо.

В ответ получаю презрительное хмыканье. Гордая. Рыжая разворачивается, оглядываясь по сторонам, а то не дай Бог её заметят здесь со мной. Ещё немного, и она бы натянула на голову капюшон ветровки. Со стороны выглядит смешно, и я бы посмеялась, если бы мой взгляд случайно не задел бы силуэт. Моргаю, щурясь, ведь свет бледного неба бьет по глазам, мешая разглядеть четче. Хмурю брови, делая шаги к краю бассейна, и всматриваюсь в человека на крыше здания, который медленно переносит одну ногу за перила, и у меня замирает сердце. Невольный шаг назад, и дикий скачок давления в легких. Глотаю воздух, как рыба, не понимая, почему не могу вдохнуть полной грудью. Парень. Худой парень. Сжимаю телефон в руке, не в силах шевельнулся с места и отвести глаз. Полная парализованность тела. Страх, необъяснимая паника при виде человека на такой высоте. Глубокий вдох — и резкий удар по вискам. Срываюсь с места, мчась к аварийным дверям школы, которые приоткрывает Джизи. Девушка испуганно отступает назад при виде меня, а я лишь пробегаю мимо, прося её:

— Там человек на крыше! — я не называю имени, ведь оно не должно быть важно для неё. Одна новость, что кто-то стоит там, высоко, на самом краю, должна уже толкнуть девушку к действию, но я пробегаю, поднимаясь по лестнице, а Джизи продолжает стоять на месте. Черт, отомри ты уже.

Поднимаюсь выше. Миную один этаж за другим. От боли во всем теле и давления в голове перед глазами всё плывет, но какое сейчас это имеет значение? Мое состояние — ничто. Но пытаюсь успеть набрать номер Дилана, пока другой рукой хватаюсь за лестничные перила, чтобы не упасть обратно вниз. Ступени словно пропадают из-под ног, и с каждым пролетом становится тяжелее держать контроль над собой. Гудки в трубке. С Трудом дышу через нос, выжимая из себя все силы, и буквально кричу, когда Дилан берет трубку:

— Ты где?! — знаю. Наш разговор не должен был начинаться с этого. Сегодня всё идет не так.

— Черт, чего кричишь? — голос Дилана устало удивленный, но я не могу понизить тон, ведь говорю, задыхаясь:

— Там Томас… Он на кры… — кашляю, хрипло давясь, и я почти узнаю настоящего Дилана:

— Блять, да что с тобой?! — кричит, но я продолжаю говорить о Томасе:

— Томас на крыше! — кричу в ответ, взбираясь на девятый этаж, и безумно радуюсь, что он — последний. Лестница на крышу. Последние рывки даются с трудом, но я сжимаю в руке телефон, убирая его от уха, и толкаю дверь, замок от которой лежит в ногах рядом.

И морозный воздух бьет в лицо с новой силой. Куда мощнее, чем прежде. Мой напуганный взгляд быстро привыкает к бледному свету, начиная исследовать плоскую крышу школы, пока не натыкается на парня, стоящего ко мне спиной. Сердце в груди больше не колотится. Я не чувствую его бешеного биения, ощущая лишь пронзающий кожу холод. Ветер, который способен сорвать с меня одежду и вырвать волос клочьями. Хочу прижать телефон обратно к уху, но теряю способность понимать речь людей, ведь ни черта из того, что кричит мне Дилан, не разбираю.

Медленными шагами по холодной поверхности плоской крыши со специальными перегородками по краям. Медленными шагами под давлением бледного неба, затянувшимися местами темными дождевыми облаками. Медленными шагами к худому парню, который продолжает стоять спиной ко мне, сжимая в одной руке бутылку. Задыхаюсь, опуская телефон от уха, мобильник выскальзывает из мокрой от волнения ладони, падая на жесткую поверхность, но я продолжаю слышать эхом голос Дилана из динамиков. Сангстер стоит за перегородкой на самом краю, его тонкие пальцы в белом порошке, тонкие руки под тканью тяжелой кофты трясутся, но вряд ли от холодного ветра, что силой качает меня из стороны в сторону, так что представляю, как тяжело удержаться парню, тот даже не шатается. Я чувствую, как все внутри живота сжимается от боли, ведь здание высокое, а от высоты мне становится жутко. Ноги уже ватные, непослушные руки дрожат, когда сжимаю пальцы, еле заставляя себя дышать:

— Томас? — Шепчу, но парень даже не реагирует. Он продолжает стоять спиной ко мне, смотря перед собой. Подносит бутылку к губам, отпивая, и тревога в груди растет, горит, вызывая тошноту. С опаской оглядываюсь по сторонам, подходя ближе, но не впритык к спине парня, стою у железной перегородки сбоку, на расстоянии не меньше метра, боясь спровоцировать Томаса к действию.

— Том, — повторяю, с ужасом слыша страх в собственном голосе, который дрожит, звуча слабо. — Томас, что ты делаешь? — Добиваюсь ответа, но боюсь давить на русого парня, который выглядит хуже, чем когда-либо. Его кожа лица бледна, усыпана ссадинами и синяками, но самое страшное — это взгляд. Этот безжизненный, обреченный взгляд в никуда. Совершенно пустой. Томас Сангстер окончательно выжат, морально истощен. Аккуратно протягиваю руку, желая достучаться до него через прикосновения, но Томас делает шаг в сторону, от меня, сильно качнувшись, заставив меня вскрикнуть и вжаться пальцами в ледяную перегородку, будто это я нахожусь по ту сторону. Ветер гудит, воет в ушах, треплет волосы, путая локоны, а на кожу ладони падает одинокая дождевая капля. Поднимаю глаза на Томаса, с надеждой смотрю на него, умоляя:

— Давай вернемся в школу, — не нахожу лучших слов, ведь понятия не имею, что делать в такой ситуации. — Томас, пожалуйста, поговори со мной, — слышу боль в своем же голосе. — Посмотри на меня.

Сангстер хмурит брови, вновь отпивая из бутылки, так и не поворачивает голову, поэтому продолжаю:

— Прости, что задержалась. Давай поговорим, — он должен открыться, должен довериться мне, должен избавиться от накопившегося внутри дерьма, ведь всё это привело его сюда. Довело до края. Ему тяжело нести всё одному.

— Томас, поговори со мной, — ему обязательно станет легче. Только дай мне понять тебя, Том. — Я, — нет, — мы с Диланом сможем помочь тебе, — всматриваюсь в профиль уже морально мертвого парня, который внезапно хрипло шепчет:

— Устал, — тихо. Без сил. Он явно не спал несколько дней. Мы, конечно, замечали, что с ним что-то не так, но парень умело скрывал всю глубину и масштаб проблемы. Томас умеет лгать с улыбкой. Умеет терпеть тяжесть. Как давно он чувствует себя подавленно? Парень постоянно говорил то обо мне, то о Дилане, но никогда о себе. Я даже предположить не могу, что творится у него в душе.

— Ничего, отоспишься, — черт возьми, что за чушь я несу?! Ясно же, что он не имеет в виду физическую утомленность!

— Томас, идем со мной, — протягиваю руку, глядя в его опьяненные болью глаза, которую подпитывает алкоголь. Парень, наконец, поворачивает голову, но взгляд на меня не поднимает:

— А, может, ты пойдешь со мной? — по спине бежит холодок. С замиранием сердца смотрю на ладонь, которую Томас протягивает мне. В глотке застревает испуг, но понимаю, что неважно, что парень скажет. Я должна держать его руку. Мои пальцы дрожат, предают, демонстрируя всё мое смятение. Я сжимаю ладонь Сангстера, который молча ждет, поэтому стискиваю зубы, борясь с пожирающим мои внутренности страхом, и держусь за перила, перелезая на другую сторону. Осторожно, боясь соскользнуть с края. Постоянно оглядываюсь, ожидая, что кто-нибудь придет на помощь. Джизи наверняка помчалась за учителем, а Дилан, должно быть, уже недалеко от школы. Мне просто нужно протянуть время.