Он спросил разрешения развить эту тему в газете, и Джордж Манфред не стал возражать.

Леон вернулся под вечер: американское правительство поручило ему раздобыть точные сведения относительно некоего груза, прибывшего на лихтерах в лондонский порт.

– Сырье, которое может доставить много неприятностей нашим друзьям в Америке, – доложил он.

Манфред рассказал ему о находке.

– Дориан приходил… Я разрешил ему написать об этом.

– Хм, – задумчиво протянул Леон, читая надпись. – Вы сказали ему, что здесь написано? Хотя с арабским у вас, кажется, туговато, верно? Правда, вот одно слово, написанное латинскими буквами: «Konnor»… Вы заметили его? Konnor… Konnor… Что такое «Коннор»? – Он посмотрел в потолок. – А, понял, «англичанин Коннор» – так звали хозяина этого любопытного предмета. Просто написано неправильно: вместо «Connor» – «Konnor»!

Следующим вечером в ежедневной колонке «Человек и город», которую Дориан вел в своей газете, Леон прочитал о находке, однако немного рассердился, когда увидел, что правдолюбивый мистер Дориан упомянул о его копилке историй. Честно говоря, он не очень-то гордился свой копилкой, ему казалось, что она воплощает в себе романтику и сентиментальность – два качества, которые, как он искренне полагал, были чужды его возвышенной натуре.

– Джордж, вы превращаетесь в вульгарного газетного осведомителя, – упрекнул он. – Я чувствую, мне теперь не избежать предложения от какой-нибудь воскресной газеты написать десяток статей под общим названием «Истории из моей копилки». Учтите, если такое случится, я буду злиться на вас три дня, не меньше!

Тем не менее браслет был отправлен в черную железную коробку. Что было написано на пластинке и каким образом в арабскую надпись угодил «англичанин Коннор», Леон отказался рассказывать.

Все же от внимания двух его компаньонов не укрылось, что Леон занялся какими-то новыми поисками, чему посвятил последующие дни. Несколько раз он наведывался на Флит-стрит и Уайтхолл и даже съездил в Дублин. Однажды Манфред поинтересовался, чем он занимается, и с дружелюбной улыбкой Леон пояснил:

– Дело оказалось весьма любопытным. Как выяснилось, Коннор даже не ирландец. Может быть, даже и не Коннор, хотя я знаю наверняка, что какое-то время он носил такую фамилию. Я обнаружил ее в списках личного состава одного из отборных ирландских полков. Скорее всего, он родом из Леванта. В ателье Стюартов, дублинских фотографов, есть снимок, на котором он изображен среди однополчан. Чтобы взглянуть на него, я и ездил в Ирландию. В Дублине один крупный букмекер, бывший офицер того же полка, сказал мне, что «Коннор» разговаривал с иностранным акцентом.

– Но кто же он такой, этот Коннор? – спросил Манфред.

Леон довольно улыбнулся, показав ровные белоснежные зубы.

– Одна из моих историй, – коротко ответил он.

Спустя три недели Леон Гонзалес угодил в приключение.

Надо сказать, что он обладал некоторыми кошачьими качествами: спал бесшумно, дыхание его было таким тихим, что даже самому чуткому уху нужно было напрягаться, чтобы расслышать его, и просыпался он также совершенно беззвучно. От полнейшего забвения до абсолютного пробуждения он переходил мгновенно. Как кошка, едва открыв глаза, Леон смотрел совершенно ясным настороженным взглядом.

Еще он был наделен редкостным даром запоминать свои ощущения во время сна и понимать причину пробуждения, поэтому в ту ночь, даже не задумываясь, он мог сказать наверняка, что проснуться его заставило не обычное для ветреной ночи дребезжание покачивающихся проводов, а звуки, издаваемые движущимся человеком.

Для сравнительно небольшого дома комната Леона была весьма просторной, и все равно он постоянно жаловался на духоту и твердил, что ему не хватает воздуха, поэтому не только окна, но и дверь здесь тоже была приоткрыта… Он очень выразительно посопел, изображая спящего человека, потом пробормотал что-то нечленораздельное, будто спросонья, и повернулся на бок. Однако едва закончив этот неуклюжий разворот, он молниеносно и бесшумно выпрыгнул из кровати и выпрямился, поддерживая рукой тесемку пижамы.

Манфред и Пуаккар на выходные уехали, поэтому во всем доме он был один… Леон был рад этому, предпочитая разбираться с такими ситуациями в одиночку.

Чуть склонив голову набок, он замер и через какое-то время вновь услышал подозрительный шум. Звук последовал сразу за свистом ветра, который мог бы заглушить его. Это был скрип. Лестница в их доме издавала семь различных скрипов. Такой скрип могла издавать только вторая ступенька снизу. Леон накинул халат и, поискав босыми ногами тапочки, выскользнул на лестничную площадку и включил свет.

Внизу на лестнице стоял человек. Его преисполненное страха, удивления и ненависти желтое чумазое лицо было обращено к Леону.

– Выньте руку из кармана или я выстрелю вам в живот, – хладнокровно произнес Леон. – Вы будете умирать четыре дня, проклиная каждую минуту.

На середине лестницы стоял не шевелясь еще кто-то, невысокий и тонкий. Видно, ужас парализовал человека. Но, когда Леон направил ствол браунинга в его сторону, человек вжался в стену и взвизгнул.

Леон улыбнулся. Последний раз он встречал женщину-вора много лет назад.

– Повернитесь оба, и спускайтесь, – приказал Леон. – Попытаетесь бежать – я выстрелю.

Они повиновались, мужчина пошел вниз, набычившись, а девушка на подкашивающихся ногах.

Через какое-то время они оказались на первом этаже.

– Налево, – сказал Леон, быстро подошел к мужчине, ткнул ствол ему в спину и запустил руку в карман его пиджака. Вынул оттуда короткоствольный револьвер и положил к себе в карман халата. – Входите в комнату. Выключатель слева, зажгите свет. – Войдя вслед за ними в маленькую гостиную, Леон закрыл за собой дверь. – Теперь садитесь. Оба.

Мужчина для него не представлял загадки: типичный тюремный завсегдатай, неправильные черты лица, нездоровый вид – недалекое существо, которое короткие промежутки жизни на свободе проводит в ожидании следующего заключения.

Его спутница молчала, и пока она не начала говорить, Леон не мог отнести ее к той или иной категории.

– Прошу нас простить… Это все моя вина, – наконец произнесла она, и Леон облегченно вздохнул.

Голос образованного человека. Такой голос можно услышать на Бонд-стрит, таким голосом велят шоферу ехать в «Ритц».

Она была симпатичной, впрочем, большинство женщин казались Леону симпатичными, что говорило о его рыцарской натуре. Карие глаза, нежный изгиб бровей, яркие чуть припухлые губы. Нервные белые и ровные пальцы с хорошим, но броским маникюром то сжимались, то разжимались. На одном из пальцев багровел след от широкого кольца.

– Этот человек ни в чем не виноват, – негромко произнесла она. – Я наняла его. Один мой… друг когда-то помог ему, на прошлой неделе он снова пришел, и я попросила его сделать это для меня. Поверьте, это правда.

– Вы попросили его забраться в мой дом?

Она кивнула.

– Если бы вы отпустили его… я бы смогла с вами поговорить… и чувствовала бы себя спокойнее. Он совершенно ни в чем не виноват, поверьте. Вся вина лежит на мне.

Леон выдвинул ящик маленького письменного стола, достал лист бумаги и штемпельную подушечку и поставил их перед небритым спутником девушки.

– Приложите пальцы к подушечке потом к бумаге.

– Зачем это? – хриплым голосом с подозрением спросил мужчина.

– Мне нужны ваши отпечатки пальцев на тот случай, если вы мне понадобитесь. Пошевеливайтесь.

С неохотой вор подчинился, оставил отпечатки сначала одной руки, потом другой. Леон осмотрел их и остался доволен.

– Ступайте сюда.

Он вывел непрошеного гостя в прихожую, открыл дверь, выпустил его на улицу и вышел следом.

– Нельзя разгуливать по ночам с пистолетом, – сказал он и коротким, но мощным ударом в челюсть сбил человека с ног.

Поднимаясь, тот жалобно всхлипнул:

– Это она меня заставила взять его.

– Значит, ее благодарите за этот удар, – бросил Леон, после чего спросил у мужчины имя и, услышав в ответ простое «Джон Смит», захлопнул дверь.