Билли вышел на улицу. Голова его шла кругом, в кармашке жилета лежала заветная карточка.

Утро рокового дня, которому суждено было стать свидетелем великих событий, разлилось по Лондону солнечной, ясной свежестью. Манфред вопреки обыкновению провел ночь в мастерской и теперь наблюдал за рассветом с плоской крыши здания на Карнаби-стрит. Когда рассвет озарил его мужественное лицо ярким безжалостным сиянием, оказалось, что оно осунулось, щеки впали, а складки прорезались сильнее. Утренний свет как будто добавил седых волосков в его ухоженную бороду. Выглядел Манфред уставшим и подавленным. Это было настолько непривычно, что Гонзалес, который через люк поднялся на крышу перед самым восходом, встревожился настолько, насколько позволяла его флегматичная натура. Он прикоснулся к плечу друга, и Манфред вздрогнул.

– Что-то случилось? – мягко спросил Леон.

Улыбка и покачивание головы Манфреда его не успокоили.

– Вы думаете о Пуаккаре и воре?

– Да, – кивнул Манфред и спросил: – Скажите, Леон, какое-нибудь из наших предыдущих дел вызывало у вас такие же чувства, как это?

Говорили они очень тихо, почти шепотом. Гонзалес устремил вдаль задумчивый взгляд.

– Да, – признался он. – Однажды… Та женщина в Варшаве. Помните, как просто все казалось сначала, и как потом обстоятельства стали накладываться на обстоятельства, пока… Пока я не начал чувствовать то, что чувствую сейчас. Что наше дело может провалиться.

– Нет, нет, нет! – убежденно воскликнул Манфред. – Мы не должны говорить о провале, Леон. И даже думать!

Он отполз к люку и спустился в коридор. Гонзалес последовал за ним.

– Тери? – спросил он.

– Спит.

Они подошли к студии, и Манфред уже взялся за дверную ручку, когда внизу на лестнице послышались шаги.

– Кто там? – крикнул Манфред и, услышав условный свист, бросился вниз.

– Пуаккар! – взволнованно вскричал он.

Да, это был Пуаккар, небритый, грязный и уставший.

– Ну? – Восклицание Манфреда своей туповатой прямотой могло даже сойти за грубость.

– Поднимемся наверх, – коротко ответил Пуаккар.

Трое мужчин пошли наверх по пыльной лестнице, и ни одно слово не слетело с их уст, пока они не вошли в маленькую гостиную.

Первым заговорил Пуаккар:

– Сами звезды ополчились против нас, – сказал он, рухнув на единственное во всей комнате удобное кресло и швырнув в угол шляпу. – Человека, укравшего мою записную книжку, арестовала полиция. Это известный преступник, из карманников, и, как это ни печально, именно вчера вечером за ним следили. Записную книжку нашли у него. Все бы ничего, да один необычно сообразительный полицейский догадался связать записи с нами. После того как мы расстались, я вернулся домой, переоделся и отправился на Даунинг-стрит. Там я смешался с толпой зевак у охраняемого въезда. Я знал, что Фалмут там, и догадывался, что, если что-то обнаружится, об этом немедленно сообщат на Даунинг-стрит. Я почему-то надеялся, что меня обокрал обычный вор, и нам что-то грозило бы, только если его случайно арестуют. Пока я ждал, к въезду подлетел кеб и из него выпрыгнул взволнованный человек, без сомнения, полицейский. Только я успел остановить хэнсом[40], как Фалмут и тот человек выехали с Даунинг-стрит на автомобиле. Я поехал за ними, стараясь не отстать и давать указания кебмену так, чтобы не вызвать подозрений. Они, понятно, скоро оторвались, но их цель была очевидна. Я вышел из кеба на углу той улицы, на которой расположен полицейский участок, дальше пошел пешком и, как и ожидал, увидел автомобиль у входа.

Мне даже удалось заглянуть внутрь… Я боялся, что допрос может проходить в камере, но, благодаря какому-то поразительному везению, они решили разговаривать в комнате, где составляются протоколы. Я увидел и Фалмута, и полицейского, и задержанного. У этого было злое лицо, вытянутая нижняя челюсть и бегающие глаза… Нет-нет, Леон, не задавайте своих физиогномических вопросов, я рассматривал его лишь для того, чтобы запомнить.

Тут я увидел, что сыщик злится, а арестованный с довольно наглым видом что-то ему отвечает, и понял: вор говорил, что не может описать меня.

– Уф! – вздох облегчения Манфреда прервал рассказ Пуаккара.

– Однако я хотел в этом удостовериться, – продолжил последний, – поэтому отправился обратно, туда, откуда пришел, но неожиданно услышал за собой шум колес автомобиля, и он проехал мимо меня, причем в нем снова был пассажир. Я, конечно, догадался, что они повезли вора в Скотленд-Ярд.

Пришлось мне свернуть с дороги: я захотел узнать, для чего он им понадобился. Заняв удобную позицию, с которой было видно начало улицы, я стал ждать. Через какое-то время этот человек вышел один. Шел он походкой легкой и бодрой, но я успел рассмотреть его лицо, со смешанным выражением недоумения и радости. Он свернул на набережную, и я пошел за ним.

– Полиция тоже могла за ним следить, – заметил Гонзалес.

– Я об этом подумал, – согласился Пуаккар. – Прежде чем начать действовать, я очень внимательно осмотрелся. Полиция явно предоставила ему полную свободу. Дойдя до лестницы в «Темпл»[41], он остановился и нерешительно покрутил головой, будто не зная, куда двинуться дальше. Тут я с ним поравнялся, прошел чуть дальше, потом остановился, повернулся и стал хлопать себя по карманам. «У вас спичек не найдется?» – спросил его я. Он весьма дружелюбно достал коробок и протянул мне. Я взял его, чиркнул спичкой и закурил сигару, держа спичку так, чтобы он мог различить мое лицо.

– Мудрый ход, – рассудительно заметил Манфред.

– Его лицо тоже осветилось, и я краем глаза увидел, что он очень внимательно меня рассматривает. Но, судя по его виду, меня он не узнал, поэтому я начал разговор. Какое-то время мы постояли на месте, потом вдвоем направились к Блэкфрайарзу, перешли через мост, болтая о том о сём, о бедняках, о погоде, о газетах. На другой стороне моста есть кафе. Еще до того, как мы до него дошли, я придумал, что делать дальше. Я предложил ему выпить со мной кофе и, когда перед нами поставили чашки, выложил на стол соверен. Официант покачал головой, сказав, что у него не будет сдачи. «Может быть, у вашего друга найдутся деньги помельче?» – спросил он.

И вот тогда тщеславие этого мелкого карманника позволило мне узнать то, что я хотел. Он с безразличным видом достал из кармана… соверен. «Это все, что у меня есть», – с важным видом протянул он. Тогда я нашел несколько медяков – мне нужно было быстро соображать. Он что-то рассказал полиции. Что-то такое, за что ему заплатили. Что это могло быть? Описать нас он не мог, потому что, если бы он запомнил нас тогда, он бы и сейчас меня узнал, или сразу, когда я зажигал спичку, или сейчас, в прекрасно освещенном кафе. А потом мне стало страшно. Что, если он узнал меня, а теперь с воровской хитростью просто тянет время, пока не появится кто-нибудь, кто смог бы помочь меня задержать?

Пуаккар на миг замолчал, достал из кармана маленький пузырек и осторожно поставил его на стол.

– Никогда еще он не был так близок к смерти, как в ту минуту, – ровным голосом произнес он. – Но постепенно мое подозрение развеялось. Прогуливаясь, мы с ним прошли мимо трех полицейских… Если у него на уме было нечто подобное, он бы это уже сделал.

Он выпил свой кофе и сказал: «Ну, мне пора». – «Пожалуй, мне тоже пора, – сказал я. – Завтра у меня напряженный день». Он покосился на меня и с усмешкой произнес: «У меня тоже завтра полно работы. Не знаю только, справлюсь ли».

Мы вышли из кафе и остановились у фонаря на углу.

Я понимал, что у меня есть лишь несколько секунд, чтобы получить нужные мне сведения. Так что я набрался смелости и заговорил напрямик. «А как вам “Четверо благочестивых”?» – спросил я, когда он уже отвернулся, собираясь уходить. Он быстро повернулся: «А что?» Я незаметно, слово за слово, подвел разговор к тому, знает ли он, кто такие эти «Четверо». Разговаривал он очень охотно, ему было интересно знать, что думаю я, но больше всего его интересовало обещанное вознаграждение. В общем, он увлекся разговором, а потом неожиданно чуть подался вперед, постучал меня грязным пальцем по груди и начал высказывать предположения: «А что если бы кто-нибудь…» и так далее.