Доминик уже был готов, когда из школы позвонили. Мама вздохнула и потрепала его по волосам, вызвав недовольную мину.

– Ты куришь? Не кури, – сказала она вместо того, чтобы отчитывать его, и налила себе ещё вина в бокал. – Хочешь?

Доминик кивнул.

– Чтобы пить хорошее вино, нужно знать французский, – заключила она.

– Я обязательно туда уеду, – Доминик отпил прямо из бутылки. Мама смирила его неодобрительным взглядом.

– Ты должен был отказаться.

– Я знаю.

Спать на неразложенном диване с мамой и будить её на работу было уже привычкой, когда наступало лето. И никаких тебе красавиц из параллели.

У Доминика даже не было друзей. Все они меняли круг общения как перчатки, и Доминику очень сильно хотелось уехать куда-нибудь, чтобы подружиться со всеми и начать жизнь заново. В день перед экзаменом по французскому он штудировал все возможные учебники, которые только нашёл дома, но вскоре понял, что французский уже течёт в его венах, после того дешевого пива и Мальборо с ментолом и капсулой, и горьких губ мальчика с абсолютно банальным именем Жак.

Он смотрел на сборник приглашений для собирающихся поступать и сказал:

– Я хочу учиться в университете.

– Ясное дело, милый, тебе уже надоело в старшей школе.

Увидев побледневшее лицо мистера Чертова Уёбка, который объявлял баллы вслух, никого не стесняясь, чтобы не упустить последний шанс почморить выпускников, Доминик понял, будь он на его месте, и в самом деле, а не в иллюзиях, которые витали над ним на уроках, он бы и правда мог научить кого угодно. Это все он был виноват. Если бы Доминик мог, он дал бы ему лично премию «Худший учитель за всю историю существования школы», которая, он не сомневался, была очень, очень долгой.

Но он не собьет Доминика с пути.

Ли было все равно, когда Доминик сказал, дымя сигаретой в лицо своим взрослым друзьям, что он поступит в университет за сорок километров от дома. Единственной, кто переживал, до сих пор оставалась мама.

– Il ne faut pas pleurer, ma mère chérie, – сказал он, прощаясь, – я скоро приеду.

Он не знал, как выживет один в небольшом рыбацком городке, но очень надеялся, что в этот раз удача будет с ним до конца. Что в этот раз, у него будут друзья. Что он будет счастлив.

Комментарий к Интерлюдия: о французских поцелуях или поцелованном Францией

не так ли

мне все равно

не нужно плакать, дорогая мама

========== Акт Шестой. О воскрешении ==========

Листья падали и без него. Жёлтые, красные, смешивались с грязью и дождём на земле, заставляя прохожих чертыхаться про себя. Осень наступила так резво, так самоуверенно, что от холода болела голова. Мистер Беллами ехал на работу.

Он думал о том, что снова отказался от отпуска, и о том, что, наконец-то, всё будет как прежде. Доминик был далеко и счастлив, прилагая к каждому электронному письму небольшой видеоблог. Говорить о том, как у него дела на камеру, мистер Беллами не желал – это бы только, в лучшем случае, вызвало неловкость, в худшем лишь расстроило бы. Утешаясь насилием ментальным и интеллектуальным, он почти каждый день видел перед собой улыбку Алекса, который с головой топил его в своих шутках и прибаутках, а уже дома, с котом, мистер Беллами понимал, что его снова опустошили. Вылили в раковину, как остатки скисшего молока.

Возвращаться в свою колею было странно. Мимические мышцы уже болели от напряжения, а сощуренные глаза делали его слепым в глазах других людей. Некому уже было вкрадчиво говорить, да и нечего.

Мистер Беллами бесил самого себя. Ему было впервые за вечность так дискомфортно находиться в своей же шкуре. Он постарался не копошиться в себе, несмотря на то, что одиночество располагало.

Осень в августе была печальным явлением, хоть и неудивительным. Ничто не могло помочь ему, оставалось только терпеть.

Мистер Беллами был очень грустным мальчиком.

Всё чаще и чаще он смотрел по сторонам, впуская в себя окружающий мир с его пейзажами невзрачного и повседневного. Пустая кафедра и потёртая оконная рама, а за ней ветер сгибает пополам деревья. Да, ветер сегодня и в самом деле сносит голову.

Он мычал что-то родное и откровенное себе под нос, раскладывая уже разложенные документы в десятый раз, улавливал каждый звук, который мог бы значить появление Алекса. Алекс успевал покататься куда ему вздумается и во время работы, поэтому он оставил свои отпускные на чёрный день, несмотря на то, что у него вообще, казалось, не могло быть чёрных дней. Что можно сказать про человека, у которого нет ни одной чёрной рубашки?

– Я готов к труду, время, поторопись, – нараспев сказал он.

Алекс дурил голову профессионально, желание куда-то вложиться било из него ключом, и, несмотря на подобное рвение, он употреблял его в нужных местах и нужных дозах, полностью контролируя только свою территорию. Когда он впервые зашёл в эту лаборантскую, мистер Беллами и подумать не мог, что эта заноза из пальца окажется таким ценным помощником, который, к тому же, никогда не ноет и не жалуется, и всё понимает.

– Так что, можно мне с вашего аккаунта посидеть?

– Какого ещё аккаунта, – пробормотал мистер Беллами. Алекс дёргал бровью с частотой двадцать километров в секунду. – А, студентов?..

– А, студентов, – утвердительно закивал головой Алекс. Он помолчал, крутясь на своём стуле на колёсиках, который едва ли не силой отвоевал, а потом сказал: – Моя любимая киса уехала, да?

– Да, – сказал мистер Беллами и глянул в окно, пытаясь собраться и функционировать как подобает преподавателю.

– Но вы не завидуйте. Ему там хорошо, а мы тут в статусе Мэри Поппинс, это факт. Если где и отдохнём, то только в ближайшей больнице.

Алекс был невероятным утешением.

– Спасибо и идите уже. У меня всё прекрасно.

– Честно, вы выглядите как живая иллюстрация к предпоследнему альбому Элтона Джона. Я говорю это не потому, что он…

– Мистер Капранос, идите уже, – агрессивно пробормотал мистер Беллами.

– Всё, всё, – Алекс с поднятыми руками вышел в дверь спиной.

Мистер Беллами рассмеялся в кулак, когда понял, что Алекс даже не спросил у него пароль.

Декан обрадовал его на совещании, пообещав ещё одного молодого специалиста из магистратуры, но мистер Беллами стрельнул глазами на Капраноса и сказал:

– Я полагаю, что у мистера Капраноса ещё не закончился период стажировки.

– Я вас понял, – мистер Андерсон оперся обеими руками на столешницу. Он всегда почему-то вставал со своего места. Видно, стул декана был не очень удобным. – Мистер МакСтивен?

Серый свет за окном сменился солнцем, из последних сил сияющим из-за облаков, листьев деревьев и жалюзи в конференц зале.

Только вот лицо мистера МакСтивена не сияло, как это самое светило.

– Не безвозмездно, конечно, – но радости от этих слов на лице у мистера МакСтивена не прибавилось. Он кивнул.