Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Акт четвёртый. О прощении и прощании ==========

Как это часто бывало, когда он работал под музыку, она становилось его естеством и больше не казалась вмешательством извне. Он не замечал её, хотя один и тот же альбом окружал его, обволакивал ватой, заживляя все раздражения и ссадины. Мэттью перебирался с места на место: лежал там, тут, на столе, на тумбочке, на постели, на качелях, на полу.

Даже несмотря на чёртову музыку, в доме было пусто – но хотя бы не тихо. Убийственно наслаждаться тишиной ему было не всласть, как раньше. Хорошо, что по привычке голова блокировала воспоминания.

Вспоминать всех, с кем он когда-либо трахался под эти песни, было бы утомительно.

Мэттью не курил в доме, чтобы сохранять привычный уклад вещей. Ещё рано было окунаться в ледяную реальность, слишком рано. Он не замечал ничего вокруг себя, когда собирался на работу или готовил ужин – пакеты с замороженными овощами и польские йогурты стали его лучшими друзьями. Он подумывал о том, чтобы завести змейку. Его никогда не привлекали собаки или кошки. Никакая кошка не могла сравниться с… сравниться.

Он плавал в болоте своей жизни, точнее, создавал ощущение плаванья, ведь на самом деле вязкий и плотный слой грязи не давал ему и пошевелиться.

Мэттью в миллиардный раз кивнул головой на приветствия, толкая дверь колледжа от себя. В кармане ещё лежала открытая пачка тонкого икс-стайла с ментолом, который он никак не мог докурить. Одна ментоловая, когда разбирал особенно сильный кашель. Чёртова весенняя мокрота.

Высокие бежевые потолки и Шиван в дверях аудитории языка и литературы. Десять ступенек, пятнадцать, двадцать одна – поворот. Руки, дверь, замок, свет.

– Мистер Беллами, – сказал Стивен, как будто обращался к малому ребёнку. – Садитесь.

– Сажусь, – ответил он и в самом деле сел.

Мистер МакСтивен ничего не выпытывал, не спрашивал – он лишь вышел на минуту, сказать, что пара будет посвящена исключительно делам студентов, наказал учить к зачёту избранные темы и вернулся. Вкусный чай, который мистер Беллами купил для них. Пил, не узнавал вкуса. Горячая жидкость смочила разодранное горло.

– Это уже второй раз за год, как-то часто, не замечаете? – обычным тоном заметил он, как если бы обсуждал скидки в Сайнсберри.

– Точно, – хмыкнул Мэттью. – Стиви, кажется, я на пол-пути к могиле.

– Ох, дорогой, – его импровизированные объятья, руки, пахнущие его любимыми сигаретами, вокруг плеч – ещё никогда касания не были такими приятными и не несли в себе при этом никакого подтекста. – Мы ещё всех переживём.

– Переживём, – кивнул Мэттью.

Стивен забрал у него под шумок половину лекций, записал себе на лист, что и где, чтобы не забыть ненароком, и положил упаковку шоколадных трубочек между ними.

Мистер Беллами молчаливо отказался. В знакомой обстановке он чувствовал себя собой, собой недавним, а не тем ублюдком, в которого его превратил Ховард. У мистера Беллами было много работы. И он рад, что все это понимают.

Его даже не удивлял тот факт, что Стивен предусмотрел его ранний приход. Это было логично, а может и не очень. Ещё больше он был рад тому, что не увидит Ховарда ещё месяц.

– Мистер МакСтивен, – Беллами достал тонкую папку из кейса и подвинул её к другу. Тот только глянул на титульник и кивнул.

– Вы собираетесь на упомины? – спросил он.

– Стив, – откуда ты знаешь.

– Я знаю всё. Я просто хочу вас поддержать, мистер Беллами, – он заранее сжал губы, чтобы показать, что он не испугается противостояния Беллами этому его желанию, но у Беллами не было ни сил, ни желания. Конечно, он не хотел больше пить, но…

– Я так виноват, – он покачал головой. Стивен молча пил свой чай, и его молчаливая поддержка нисколько не мешала мистеру Беллами медленно приходить в себя.

Мистер Беллами не любил копаться в своих чувствах, поэтому просто позволил воронке рассосаться, и с нелёгким сердцем пошёл в лаборантскую.

Лицо Капраноса озарила тысяча светил, когда он увидел своего «босса».

– Босс, господи, наконец-то! Милый, дорогой, дра-го-цен-ный! – выпалил он. Когда мистер Беллами не нашёл ни одного язвительного слова, чтобы ответить, он понятливо замолк.

Мистер Беллами раскладывал свои папки и макбук по одному ему известному принципу и не мог не чувствовать ревностно наблюдающий за ним взгляд. Только бы Капранос не вздумал шутя приставать к нему – это могло закончиться скандалом посильнее.

Когда Капранос поднялся по привычке, мистер Беллами задержал его, ухватил за рукав рубашки.

– Расслабьтесь.

– Понял, – он улыбнулся, как блаженный, и заварил чаю.

Работа не хотела быть сделанной, и через каждый лист мистер Беллами потирал плечи, шею: всё на удивление болело и напоминало о том, что всё очень и очень плохо. Он не хотел и думать о каких-то там проблемах, его голова была затуманена странными миражами ощущений, и в таком состоянии он точно не мог сделать никаких толковых умозаключений. Он делал то, чем был обязан университету, и отказывался о чём-то задумываться.

– Идём курить? – спросил Капранос, и тут же получил в ответ кивок. Мистер МакСтивен пока что был занят своими подопечными, отрабатывающими практику, и поэтому Капранос был отличной компанией на это время.

Мистер Беллами задумался: нравилось ли мистеру МакСтивену то, что он читал о Ховарде? Студент стал для него отдалённым, странным призраком воспоминаний. Доминик Ховард, да, да, что-то такое он помнил.

Он испугался зияющей в груди дыры. Нужно было вдуть ещё шишку по возвращению домой. Хоть напряжение снять. Правда, расширившееся сознание никогда не преминет напомнить о том, какой вы ужасный человек, и оставит сидеть наедине с этим осознанием. Но предсказать эффект с точностью от и до тоже было нереально, поэтому терапия не отменялась.

Мистер Беллами жил весь день только мыслью о доме. О спасительной музыке, когда он будет принимать ванну, шуме стиральной машины и прожжённом в паре мест ковре.

Он пообещал себе принести мистеру МакСтивену хоть какой-нибудь презент, когда в конце дня вышел из своей аудитории, обходными путями пробираясь к выходу из здания, чтобы не наткнуться ни на кого из знакомых или преподавателей.

Это было тяжело, но он справился, расправляя плечи на холодном воздухе едва начавшегося апреля, и закурил тонкую ментоловую сигарету, предвкушая то, что почти мог потрогать руками. Он даже не заметил сам, как оказался на ковре у постели с косяком между большим и указательным пальцами.

Закашлявшись, он повременил со второй тягой, но, что удивительно, буря чувств в груди будто распределялась по сосудам. Они были плотным, полужидким маревом – синие, красные и голубые, – растекались по его голове и по телу, каждое занимало свою нишу. Больше было красного – мистер Беллами любил красный цвет – и огня в бёдрах, а синего – ледяного – в голове.

Он больше не думал о потерях. Он снова очутился один, там, где в его распоряжении была дивная свобода, где никто не мог его достать, увидеть или осудить, и он сжал себя рукой.