Ночами они неизменно трахались, а потом, с синими кругами под глазами, возвращались за свои столы, чтобы внести в списки поступающих ещё двадцать человек.

Даже самые желанные и заветные слова во время кульминации не имели большого смысла, когда завтра приходилось возвращаться к той же точке.

А потом начался «она приедет через два часа» синдром.

– Она приедет через два часа, – Доминик едва смог придать воздуху, покидающему его глотку, звуковой окрас.

– А ты скачешь на моём члене. Как некрасиво.

Всё это зазвучало бы великолепно, если бы Мэттью и сам не был таким же беспомощным перед своими страстями. Они сбились со счёту, это был пятый или шестой выходной, они канули в омут выходных. Все планы поездить по Англии или посмотреть/показать Кембридж затерялись где-то между смятых простыней.

– Ваша правда, мистер Беллами, – сказал Доминик, облизав губы. Ему казалось, что Мэттью либо вот-вот сломает его своими отнюдь не сильными руками, либо прожжёт в его лице пару дыр.

Но ему хотелось делать это быстрее, сильнее, изнасиловать его на прощанье, он глушил стонами и стрелял бёдрами, и ничто, даже искры в глазах, не могло ему помешать.

– Мистер Беллами.

Стон.

– Стоните для меня. Soupirez pour moi. Je veux ça!

– Bebe, – возможно, вырвавшийся из его рта воздух был чем-то другим. Доминик напридумывал. Ладони Мэттью нашли его поясницу. – Continuez! De grâce…

Когда он говорил это за кафедрой, никто не мог вообразить себе, что этот человек – сумасшедший, когда дело касается телесной близости. Он просто невообразимый собственник и предаётся подобным чувствительным припадкам раз в вечность.

Как чертовски обидно было уезжать, когда всё только начало складываться так, как хотелось. Но как приятно было высовываться наполовину из окна легендарного Рено, на встречу оглушающему ветру и слепящему солнцу.

Мама сидела на заднем сиденье, закинув ноги на бесконечные сумки, и разгадывала кроссворды на своём смартфоне, который ей недавно подарила Марина. Хорошо хоть самой Марины не было. Хотя мистер Беллами как-то даже обмолвился, что хотел бы ещё пообщаться с этой поистине железной леди.

Удивительно, но когда в уши лился очередной микс грехов и песен веры, песен насилия, Доминику было так несравненно хорошо, всё это было так правдиво, и его восторг, и его томная грусть, и это сжавшееся в груди нечто. Ему казалось, что они едут, как и когда-то мечтали, пьяные, лёжа на ковре в прихожей, поехать по матушке Британии а после покинуть её навсегда, наглотавшись соли.

– Я хочу выпить, – честно сказал Доминик. Бледная и тонкая рука перекинула пластиковую бутылку через его плечо.

Доминик внимательно посмотрел на сок.

– Я имел в виду… а, ладно. Пей сама свой сок.

– Это водка.

Пьяные согласные в слове водка убедили Доминика в том, что мама не шутит.

– Знала бы Марина.

– Она запрещает мне пить после работы. Ты знаешь…

– Знаю.

– Тем более, – начала она, вздыхая так громко, – меня трясёт. Мой мальчик, ты едешь в…

– Я знаю! Знаю я! – закричал он и рассмеялся. Мэттью рядом явно не желал вникать в происходящее, возможно, даже был напуган таким количеством эмоций вокруг себя. Он уже третий день находился в таком состоянии.

Доминик знал, что глупо допытываться у неё, почему он всё время молчит и грустно хмыкает раз в часа два, не больше.

Солнце слепило.

Именно солнце входило во вкус этой так-сяк смешанной отвёртки, солнце, водка и мякоть. Через ещё час Доминику стало так весело, что он чуть не вывалился из двери на ходу, и после этого Мэттью спокойно защёлкнул кнопку. С кнопкой Доминик уже не мог справиться, и только услышал «сынок, не шали» от спящей преспокойным детским сном мамы.

И снова грех, и снова мир, и снова любовь и поклонение, и всё это мелькало перед глазами. Стоило только закрыть их, под веками гуляла такая бешеная анимация, такие импульсы, ниточками и фигурами расширяющиеся и извивающиеся, что становилось страшно. Доминик ехал в машине с двумя самыми любимыми своими людьми в мире, и он хотел бы ехать бесконечно.

Именно поэтому он хотел немедленно устроить сцену и стоять с оскорблением в глазах. Его клинило от всех этих слов и от приконченной бутылки с отвёрткой. Мэттью даже не отбирал у него, даже не пытался отобрать бутылку. Если бы он мог, Доминик знал, он бы тоже с радостью бахнул.

Мэттью едва сумел припарковаться, накрыл рукой руки Доминика, пытающиеся вырвать кнопку замка двери с мясом, и глянул на сладко спящую Мэри.

А затем потянулся прямо к губам.

– Я буду скучать, моя радость.

– А я-то как буду, мой мистер Беллами, – Доминику хотелось рыдать и материться очень громко, но он боялся даже дышать, пока его целовали сами, после всех этих безумных приёмов и сортировок, и комиссий, и экзаменов. Всё это безумие, все эти песни, танцы, алкоголь, учёба, работа, травка, друзья, обиды, недопонимание, поцелуи – оставалось за чертой, которую он проводил, выходя из авто и доставая свои вещи.

Когда Доминик со слезами в глазах стоял на перроне, а перед ним в обнимку Мэттью и мама, такие нерешительные с виду и такие сильные внутри, Доминик сильнее сжимал свои вещи, вспоминая всех, с кем ему довелось пройти этот отнюдь нелёгкий путь.

– Я люблю вас, мистер Беллами. Люблю больше жизни.

– И я вас люблю, мистер Ховард, моя радость, – сказал он на прощанье, и Доминик развернулся, приняв на себя прощальные объятья.

Его глаза были необычайно чистыми, светлыми. Они были раскрыты широко, это придавало его лицу невиданной открытости, которую пожелал бы увидеть любой, кого когда-либо мучил вопрос: какой же он на самом деле, этот хладнокровный мистер Беллами.

Слёзы текли по щекам Доминика не когда он расставался, а когда он уезжал. Только пейзажи за окном видели эти слёзы. Париж ждал его. Его ждал мистер Беллами. Его ждала мама.

Он уезжал, боясь даже представить, сколько перемен наступит во время его отъезда.

Комментарий к О летнем

Этого достаточно. Следующий.

Переведите эту фразу на французский, пожалуйста.

Это всё. Спасибо.

Завтра будет новый день. (нем)

Мы опоздаем, если не поторопимся. Ну же.

Стоните для меня. Я хочу этого.

========== Аутро: о ваших вопросах и их ответах ==========

Пространства не существует. Зато существует полосатый диван.

Эдвард улыбается, но получается неважно.

Э: не ожидал.

Вопрос: Что вы чувствовали с утра, когда проснулись после той ночи с Домиником и мистером Беллами?

Э, прячет взгляд: плакал, как девчонка. Из моей жизни ушли два человека, которым я доверял больше всего, предварительно вытерев ноги. (продолжает улыбаться) В жизни всегда есть потребители и потребляемые, мне просто очень повезло.

Вопрос: Имели ли вы когда-нибудь сексуальное влечение к Доминику?