– Вам обязательно присутствовать на вручении дипломов?

– Увы, да.

Доминик на секунду представил себе, на что будет похож этот балаган, и усмехнулся.

– Я почти хочу посмотреть на это. Но лучше посидеть на работе.

– Хотел бы я быть в вашем положении.

Как чудно он улыбался всё это время. Будто Нестер успел отсосать ему, пока Доминик слушал песню с закрытыми глазами. Дабы не разрушить волшебство, Доминик предпочёл не вмешиваться в причины сего загадочного явления.

На пути домой в голову Доминику лезли такие картинки, что в штанах становилось по определению жарко. Он укорил себя в этом всём, но думать ему уже было не о чем, а ждать приходилось ещё почти сутки.

Несмотря на то, что они могли делать перерыв даже на три недели, этот день казался ему мучением. Последний презерватив ушёл на капризы мистера Беллами предыдущим вечером, поэтому выбора не было. Доминик теперь и сам хотел, чтобы ему хорошенько втащили, только вот кое-кто ещё не собирался и слушать даже не хотел о тратах на ещё одну ленту презервативов. Или на бензин. Вообще, пообещай он Доминику что угодно, Доминик бы пешком пошёл хоть в Кембридж.

Когда очередной экзамен закончился, Доминик украдкой шепнул мистеру Беллами на ухо:

– Жаль, что я так и не научился надевать презерватив ртом.

Взгляд его был нечитаемым, но на лице отображалось нечто вроде смеси спокойствия и обречённого «за что?». Доминик понял, что и сам-то он недалеко ушёл – мурашки озабоченности бегали по его пояснице. Он всё ещё представлял, как его прижмут к кровати, этот вкус обладаемости с оттенком «вы сами этого хотели». Да, хотел. И в чудесной натуре мистера Беллами была эта незавершённость – он создавал себе иллюзию возможности отступить, когда как на деле отступать было совсем некуда.

Без исчезнувшего декана никто не стал размениваться на повторное рассмотрение протокола, и Доминик закончил вписывать буквы и цифры напротив фамилий, после чего мистер Беллами, Шиван и Лезго расписались в торжественной тишине.

Доминик также понимал, что этот месяц в университете – единственное, что отделяет его от мистера Беллами и от Парижа в то же время.

– Пора уже планировать отъезд, – заметил Мэттью, отпив немного горячего кофе из университетского кафе.

Доминик скривил губы и принялся за свои печенья. Эти самые клубничные печенья, и эта самая слойка с вишней для мистера Беллами.

– Ваша мама приедет к вам, или вы поедете к маме? На чём поедете туда?

– На поезде, – Доминик пожал плечами. – Правда, в прошлый раз мы плыли на пароме. Было весело. Я был немного пьяный и какой-то парень подавал мне неприличные знаки с берега, настолько долго я пялился на него.

Мэттью улыбнулся уголком губ.

– Ого, стерегись, мистер Беллами смотрит в протокол, – раздался знакомый голос сбоку. Доминик даже не счёл нужным поднимать голову от телефона. Не то чтобы его так сильно интересовала лента твиттера. – У этой песни есть чуть более неприличная версия, – Капранос от души плюхнулся слева от мистера Беллами.

– Какая? – с напускным безразличием сказал Доминик.

– Не сейчас, – Алекс приложил палец к губам. Длинные же у него были пальцы. – Я так соскучился. Вы же придёте на вручение?

– Куда я денусь, – вздохнул Мэттью и продолжил есть.

– Всё, я на работу, – Доминик вскочил, отряхнул крошки и смял в руке упаковку от печенья.

– Увидимся… – тут же откликнулся Мэттью, и будто чуть не выдал военную тайну. – … увидимся.

Он кивнул сам себе и продолжил смотреть в пустоту.

– Выйдете покурить? – Доминик предложил ему выход из ситуации, и Мэттью тут же поднялся следом.

– Выйду.

Уходя, Доминик мог спиной почувствовать широкую улыбку Алекса Капраноса.

Доминик был бы самоубийцей, если бы пошёл на следующий день на вручение вместе с мистером Беллами. Он видел ректора всего раз в жизни, и повторять опыт ему не хотелось. Сидеть на улице, обдуваться всеми ветрами и даже унюхивать запашок перегара или, того лучше, вина, он не желал.

Он весь вечер намекал Мэттью, что был бы не прочь повеселиться как следует, выпить или даже покурить, но тот ворочал нос от всего. Будто куда-то откладывал.

Поэтому Доминик оказался один в четыре вечера, дома, танцуя под один из самых потёртых дисков с бессмертными хитами, бесцельно слоняясь по ставшему родным дому и раздумывал о разных вещах, включая то, стоит ли спросить у мамы, приедет ли она в Плимут. В вещах, которые остались дома, он не особенно нуждался – все они теперь, да и уже давно, находились с ним. Ноутбук, новые вещи, любимый ежедневник, в последнее время не открывавшийся, и прочие мелочи.

Музыка умудрялась заполнять каждый уголок довольно просторного дома, который некогда был башней отчуждения, где наслаждаться тишиной и господствовать над собственным одиночеством мистер Беллами мог сколько угодно.

Мэттью, Мэттью, не было таких слов, которые выразили бы без банальности или излишней сладости то, как он был дорог и замечателен, и исключителен.

Поразмыслив ещё немного, Доминик отправил ему пару сообщений из желания осведомиться, долго ли ещё он будет сидеть на вручении, а после решил совершить звонки, которые по непонятным причинам откладывал.

В справочной TEFL ему сказали, что позвонят через неделю, ровно за месяц до заселения, а после вышлют необходимую информацию в электронном письме. Мама с радостью согласилась приехать, чем лишила Доминика потенциальной последней ночи, наполненной сумасшедшим сексом и чем-нибудь ещё. Доминик даже думать не хотел, что каждая их ночь с тех пор, как Доминик закрыл сессию, ощущалась частью одного большого прощания.

Из клиники позвонили сами и уточнили почту, на которую обещали выслать копии результатов, а сами анализы – бумажным письмом через сутки.

Доминик потирал руки, как какой-то воришка, когда открывал почту. Он проверял её каждые десять минут, и когда мистер Беллами, пьяный, ввалился домой, всё отошло на второй план.

– Мистер Беллами, – Доминик дал ему разуться и обнял обеими руками за шею. – Вождение в пьяном виде – ваш худший грех.

– Не худший, – яро закачал головой он из стороны в сторону. – А, вы мой лучший грех, а худший - это совсем другое дело.

Высвободившись, он тут же поплёлся разыскивать бутылку виски, которую ему, видимо, кто-то подарил недавно, и споткнулся на лестнице. Он пел.

– Последняя инстанция, – пробормотал Доминик себе под нос. Пение всегда значило начало эмоционального сдвига для Мэттью. – Идёмте-ка. Я сам схожу за льдом.

Доминик как можно более осторожно уронил Мэттью на диван.

– Будете переодеваться?

– К чёрту, – отмахнулся он.

Когда Доминик вернулся с кое-какой едой и льдом, Мэттью уже откинул пиджак на спинку дивана и расстегнулся едва ли не до пупка. А ещё он смотрел немигающим взглядом в экран ноутбука Доминика и ухмылялся.