– Помогите мне, – прошипел он, – мистер Беллами. Я умираю.
Он усмехнулся и схватил его рукой один раз. Доминик ещё долго не мог прийти в себя. Шумное дыхание вырывалось из груди, словно одышка после десяти лестничных пролётов.
– Что это блять было?
– Анальный оргазм, – Беллами вдруг сполз с кровати и начал прохаживаться по комнате, потягиваясь. Как можно было просто сморгнуть стояк Доминик тоже понять не мог. – Мне даже немного завидно.
– Вы выпили?
– Капельку.
Доминик вздохнул.
– Вся ночь впереди.
– Со мной такие вещи не случаются просто так, – сказал Мэттью, поводя бёдрами и будто проверяя, не исчез ли его стояк никуда вдруг.
– Если бы вы меня любили, они бы случались, – фыркнул Доминик и перекатился на живот, чтобы поискать в штанах, лежащих на полу, зажигалку и пачку.
К счастью, Мэттью решил сделать вид, что не понял намёка. Доминик начинал находить это удобным. И забывать.
– Что вам подарить на день рождения? – спросил он, закурив.
– Курсовую.
Доминик фыркнул дымом.
– Каждый день рождения я провожу одинаково, – вкинув это, Мэттью будто подготавливал себя к дальнейшим объяснениям. Он вскоре продолжил: – Я добросовестно делаю свою работу, если это будний день, покупаю огромный «Наполеон» и играю сам с собой в три глотка, пока смотрю «101».
– Каждый год? Может, посмотрим что-нибудь другое?
– Нет, – отрезал Мэттью и прошёлся в другой конец комнаты, чтобы тоже закурить.
– Это вы меня ждёте? – Доминик указал пальцем на его «недоразумение» между ног.
– Да.
– Понятно. Не знаю, как я вольюсь обратно в колею завтра, – начал болтать Доминик. – Будто из другой вселенной ввалился. Келли и Крис женятся, мы не ругались больше суток, что это за чёрная магия?
– Кстати о магии. Теперь у меня есть день видеоигр.
– Какой же это день?
– Вторник, – сказал он.
– Пока я на работе, значит. Ясно.
Нарочито строгий тон смешил Мэттью.
– Давайте уже. Мне же не всю ночь тут стоять, – через улыбку сказал он.
После того, как Мэттью засопел рядом, так и не получив свой анальный оргазм, Доминик выудил из сумки чёрную тетрадь и отправился на кухню, чтобы спокойно завершить там чтение пятого отрывка из жизни одного очень занятного преподавателя.
Кофе помешивался сам собой, пока Доминик безо всякой спешки водил глазами по рядам кривых слов. Он выбрал самый большой, похожий на мини-очерк, и приготовился читать.
«25 апреля. Майк.
Жизнь давно уже потеряла все свои краски. Этот комок стереотипов о гомосексуальности рядом не делает жизнь ярче. Она просто из серой превратилась в выцветшую сепию. Его мягкие тёмные глаза никогда не оставят меня в покое. Со мной раньше такого не случалось, чтобы один человек вызывал постоянное вожделение.
Он с намёком спрашивает у меня, каждый раз осведомляется, можно ли, хорошо ли, нормально ли. Это приятно, но откуда мне знать? Может, он послан мне за святую выдержку, а может чтобы испортить все мои старания. Он не даёт ни единого повода себя ненавидеть, не солнце, а тёплая батарея, согревает всё вокруг себя, наполняет теплом, собой.
Я люблю трахаться с ним. Он не подавляющий, но и не направляющий, и всё-таки в нашей паре я есть тот самый маленький нимфоман.
(разрыв)
Вчера я пытался сказать ему, чтобы он убирался. Мы потрахались на столе. С мыслью пойду убьюсь, посмотрим, как тебе это понравится, я пошёл и убился, но он только постель мне согрел. Согрел мне. Ёбаную. Постель. И поставил у изголовья кровати тазик. Как мне избавиться от тебя, я тебя не достоин. Как и ты меня.
Урод.
Я хочу быть один. Блять. Что здесь непонятного? Хватит со мной трахаться.
(разрыв)
Вчера он сказал мне, что хочет поехать со мной куда-нибудь. Когда об этом думать, как не в мае. У меня поджилки трясутся от предвкушения защиты, а он говорит поехать. Почему я пишу это всё сюда, когда мог бы сказать это вслух, хотя бы находясь в одной комнате с ним. Мой милый Майкл. Уходи пожалуйста, я больше не выдерживаю собственной ничтожности»
Доминик уставился в темноту кухни. Он ушёл? Что дальше случилось?
Пролистав ещё записи в поисках этого имени, он наткнулся на маленькую пометку, но это был не тот парень. Какой-то проходящий персонаж. Доминик решил нарушить правило и прочитал следующую заметку под номером 31 в «оглавлении».
«9 июня
С днём рождения, пидор.
Я так сильно набухался, когда смотрел 101, что это привело меня к траве. Или траву ко мне. Я чист, на мне тут ничего нет. Он собрал свои вещи и свалил, потому что приревновал. Почему я не сделал этого раньше?
И почему мне от этого так больно»
Последняя буква тянулась закорючкой за пределы страницы. На стол, может, на чистое постельное бельё, каплей чёрного чернила осталась там, в прошлом, где Доминик всё равно мог её видеть.
Мэтт наверное уронил голову на страницы, откинув ручку в сторону, а может, позволил ей скатиться самостоятельно. Со стола, с постели, с ковра. Упасть.
А потом, спустя долгие годы, пришёл попить водички среди ночи, застав тень за столом, читающую при свете фонарика не самую радостную часть его жизни.
– Интересно? – прошелестел он сухим ото сна голосом.
– Он ушёл?
– Кто?
– Майкл.
Мэттью вздохнул.
– Да, через три месяца. Это было сложно.
– Вы записывали что-нибудь, когда уходил я?
– Нет.
– Жаль, – сказал Доминик, закрывая тетрадь. – Устного повествования от вас не дождёшься.
Стакан клацнул о столешницу. Мэттью сказал:
– Идёмте спать, – и ушёл, не дожидаясь ответа.
Новый день ждал их за окном, он сменил оттенок неба, намекая на скорое утро. И уже тогда Доминик чувствовал разбитость, которая и правда будет преследовать его последующие дни.
Он бросил попытки проникнуть в его голову, эта самая голова была тем ещё ящиком Пандоры. Анализ написанного породил понимание того, что Мэттью не записывал то, что он уже знал – он писал, чтобы понять себя. Наверняка перечитывал по пару раз совсем недавние строчки, а может, нашёл как-нибудь потом эту тетрадь, и поверить не мог, вспомнить, что же это было такое, что казалось тогда настоящей катастрофой.
День ото дня Доминик вспоминал разные мелочи, которые узнал случайно. Удовольствие ловил от того, что Беллами умудрился подрочить на него до того, как Доминик начал на него вешаться. Понимал, как крутятся шестерёнки в его уме. Зазубрил наизусть руководство пользования Мэттью Беллами.
Доминик усмехнулся, сидя за столешницей в пустой кофейне. Он занимался пересчётом денег, и это ему наскучило. Он достал новый бланк и написал крупными буквами: