– Не буду поднимать.

– Поднимите. Дело может быть неотложным. Всему должны быть свои пределы, – бормотал за спиной голый мистер Беллами, пока Доминик искал свой телефон, – даже эгоизму.

Доминик едва мог собрать свои мысли воедино, они трескались и разлетались остроугольными осколками. Он бы удивился звонку Криса, а не Келли, но Крис говорил с такой расстановкой, так тихо и так сомневаясь, что Доминик чуть не свалился с лестницы, куда присел поговорить. Снизу раздался голос – мистер Беллами пел.

– Наверное, я не вовремя.

– Встретимся сегодня, я подъеду. Когда заканчивается твой день?

– В восемь. Тогда… до встречи, – сказал Крис, и всегда был таким, когда ему нужен был совет. Он пытался как можно более детально обрисовать проблему, по пути вопрошая ещё и собственные выражения, так что к концу его речи можно было уснуть.

Доминик не представлял, как Келли справляется с его срывами. Он частенько слышал о таких, но никогда не видел. Крис настолько держал всё в себе, что даже Беллами был ему не оппонент.

Его единственным занятием до вечера было разглядывание тех засосов и укусов, которые оставил не он. Мэттью замечал эти взгляды, но молчал со скромностью школьницы. Он всё ещё привыкал к уже привычному, да и вообще – был слишком занят собой, чтобы говорить.

Доминик всё-таки вырвал у него бутылку и взахлёб выпил так много, как мог. Подождал немного и выпил ещё. Мэттью дёрнул вино на себя и расплескал немного по плечам.

– Мудак.

Неизвестно откуда взявшаяся сила в руках Беллами снова оказала сопротивление, и стекло должно было бы уже треснуть, но это было вряд ли возможно.

– Подерёмся? – спросил он.

Его голос охладил бы даже раскалённую сковородку.

– Рассказывай, ma joie.

– Вы говорили, что вы другой, – сказал Доминик с детской обидой. – «Я уже не тот, кем был», «я разучился разговаривать», «я посмотрю на тебя, сам всё поймёшь», «мне-то вообще на всё похуй».

– Доминик, Доминик, – Мэттью попытался обхватить его руками. Доминик вырвался и допил вино, а затем показательно выронил пустую бутылку. – Не будь таким гадким.

– Гадким?! – взорвался он. – Доминик, не будь таким гадким?

Принц очень не вовремя начал тереться о ногу Доминика. Дёрнув ею, он очень испугал кота, который тут же сиганул по лестнице на второй этаж, заставляя бутылку прокатиться по полу с оглушительным звоном.

– Это то, чем я больше не хочу быть.

– Кем вы хотите быть, мистер Беллами? – со злобой спросил Доминик.

– Сложно, – сказал он, и его губы изломала улыбка.

– Клянусь, в мыслях я уже на пороге со своим шмотьем.

– Вы хотите уйти, мистер Ховард?

Доминик глянул вверх и шмыгнул носом.

– Не хочу.

– Тогда не уходите.

Доминик понял, что ничем не помогает ему. Нельзя так с ним. Если это все те условия, при которых его прорывает, то его не прорвёт никогда. А одного его, Доминика, вполне достаточно, чтобы подавить любой из этих импульсов.

Мэттью развёл руки в стороны и очень удивился, когда Доминик его обнял.

– Я просто… – похлопав его по спине, мистер Беллами расслабился, позволяя себя обнимать.

– А?

– Неважно, – он замер на целую вечность, а потом сказал: – Я хочу показать вам кое-что.

Доминика не просили, но он пошёл следом за Мэттью на второй этаж, изучая красные пятнышки на его бледных плечах. Порывшись где-то, Мэттью протянул ему чёрную тетрадку, которая истёрлась даже просто лёжа между других забытых бумаг. На некоторых страницах – Доминик тут же пролистал её – даже трудно было разобрать бледный шрифт – он выцвел.

– Только не читайте при мне, – Мэттью едва ли улыбнулся, прежде чем подхватить с кровати кота и уйти.

Доминик присел на край кровати, обводя кончиками пальцев мягкие листы. Он тут же принялся читать, едва касаясь тетради, будто она вот-вот рассыплется в песок.

«Двадцатое февраля.

Сегодня я снова сделал это. Мне кажется, это бездна. Я тону.

Ты можешь говорить прямо, Мэттью. Посмотри себе в глаза.

Сегодня я снова ***. Приступ сильной рвоты спас меня от очередной смерти, так что я в сознании, чтобы написать это. Не могу поверить, что обещал себе больше так не делать. Там был Фрэнки, и мы по-быстрому перепихнулись на счастливой пятёрке. Они были без сознания, и когда я выбрался из комнаты то не поверил сам себе. Мне страшно об этом думать. Возможно, один из них даже был мёртвым.

Что я наделал? Я понимаю, как это плохо только когда тело начинает меня убивать. Я молюсь на любимую маму, которая дала мне достаточно сил чтобы употреблять наркотики и не умирать так долго. Я обещаю себе, что это последний раз, но теперь я хочу записать каждый раз и каждое последствие, чтобы иметь представление.

Я потратил пятьсот фунтов за месяц, нашёл в байке Фрэнки двадцать, потерял три жизни. Я хочу ещё. Я чудовище»

«Пятое апреля.

Я продержался неделю, а потом начал искать деньги. Мне больно лишать себя денег. Я давно ничего не ел, но это не самое главное.

Просто не люблю делать глупые вещи.

Сегодня я получил ещё три таблетки за услуги Джошуа. Мне всё равно и я никогда не чувствовал себя живым. У меня нет эмоций. Я только знаю что темню как дьявол. Я хочу ещё.

Последствия: волосы выпадают. Их и так немного. Я снова вспомнил, что это плохо – хотеть накидаться.»

«Шестое апреля.

Я живой.»

Доминик едва оторвал глаза от исписанных косым почерком страниц. Он никак не мог понять, когда Мэттью успевал усердствовать в учёбе, о чём и говорил Джейми, если он… Это было не похоже на описание борьбы с зависимостью. Она его не беспокоила. Его беспокоили, судя по всему, убытки. Убытки в здоровье, в деньгах, ни слова о родителях. Спасибо любимой маме? Столько вопросов.

Зачем Мэттью дал ему это?

Он додумался открыть последнюю страницу, где, на твёрдой обложке обнаружилось подобие оглавления. Год по-прежнему был не указан, но все записи были рассортированы по категориям. Больше всего записей было под категориями «Странная любовь» и «Вещества».

Это то, чем я больше не хочу быть, сказал голос в голове.

Доминик спрятал тетрадь в полку, в свои вещи, будто Мэттью мог передумать и забрать её. В голове всё ещё роились вопросы, которые он крутил и вертел со всех сторон, пока одевался и спускался.

Мэттью проводил его странным взглядом. Он даже не смотрел, а будто поглядывал, и был готов отвести глаза чуть что. Доминик не хотел оставлять его в таком состоянии, но с другой стороны чувствовал, что ему нужно одиночество сейчас.

Ехать сквозь прохладу наступающего вечера было приятно, и он погрузился в ощущение покоя, чтобы подумать на пути.