– И я.

– Почему не спишь?

– Я в клубе, вышел покурить.

– Гламурная жизнь, – съязвил Мэттью.

– Она самая, – Доминик усмехнулся.

Морис зашептал снова:

– Поехали, – и закивал головой.

Доминик резко покачал своей и поднялся, пряча пачку сигарет, которую Морис оставил на асфальте, в карман.

– Что расскажете?

На удивление, Мэттью рассказывал. Рассказывал о новой песне, которую придумал Капранос, о том, что студенты этого года были отчаянными ботанами, отвечали на каждый риторический вопрос, который он задавал на лекции, что миссис Шиван скоро уйдёт на покой (пенсионный, конечно), и закончил всё это тем, что он хочет уволиться.

– Что?!

– Я больше так не могу, – в трубке послышался хлопок; наверное, Мэттью тоже вышел покурить. Доминик же шёл, куда глаза глядят, даже не боясь быть обокраденным, убитым или изнасилованным. Было в этом что-то такое свободное, необычное.

– Но вы обещали руководить моей научной работой, мистер Беллами, – вырвалось у него. Он улыбнулся. – Конечно, вы нужны мне не только поэтому.

– Хитрец, – Мэттью шумно выдохнул. Точно курил. – Возможно, ты будешь зол на меня потом, но я едва держусь.

– Стоило только мне уехать, – посмеялся себе под нос Доминик.

Это было и грустно в то же время.

– Хочу обнять тебя и заснуть прямо на диване.

– Не трави душу, – сказал Мэттью и замолчал.

– Ты пил?

– Пил.

Но ведь это неважно, докончил за него Доминик.

– У меня садится телефон, и, кажется, заканчивается трафик, – сказал Доминик, сморщив нос.

– Спокойной ночи, моя радость.

– Спокойной ночи, mr. je-sais-tout.

К счастью, Марту удалось его найти, и уже через три часа Доминик преспокойно спал на диване в его уютной однушке, совсем позабыв, что в свой выходной ему не помешало бы сходить и на одну единственную лекцию на неделе. В голове переливались слова «как сильна твоя любовь», наверное, даже сквозь сон.

От нехватки общения с Мэттью спасала только музыка. Так надоевшая унца во время работы сменялась размеренными битами, классикой попа, которая так приятно охлаждала мозг. Доминик даже не надеялся, что в его отсутствие Мэттью тоже может слушать бесконечные гигабайты музыки, которые он оставил на его макбуке. Было приятно, однако же, понимать, что же так нравилось Мэттью в этой музыке.

День ото дня, Доминик чувствовал в себе перемены, капля за каплей, что-то менялось в нём. Глупо было взрослеть в двадцать пять лет, но в последний раз такие чувства обуревали его именно когда он побыл сам по себе в сотне километров от дома.

Его спасением от мнимого одиночества стали разговоры с мамой. Марина помогла ей разобраться, как же всё-таки пользоваться вайбером, поэтому теперь его иногда затапливали стикерами с котами и прочими мелочами, что невероятно грело душу. В течение долгого разговора на выходных, Доминик всю душу излил маме, и нисколько об этом не жалел. Ему казалось, что он приедет обратно, и всё будет иначе. Они с мамой будут как можно чаще пить вино и разговаривать целый вечер, пока она не заснёт и её не придётся тащить в кровать на руках через весь дом.

– Как там Мэттью?

– Не знаю, мы уже неделю не разговаривали, – сказал Доминик. Он не желал жаловаться, или даже намекнуть хоть ноткой, что хотелось бы пожаловаться, но его мама вздохнула и наверняка сделала свои собственные выводы.

– Я позвоню ему. Может, приглашу его на Рождество к нам? Кто знает, вдруг согласится. И нам будет веселее.

– Можешь попробовать.

– Ты приедешь на Новый год, сын?

Мэттью тоже задавал ему этот вопрос. Доминик чуть не разразился речью, в которой мысленно предлагал Мэттью приехать, остаться где-нибудь за пятьдесят долларов на ночь, да, это было много, но к любимому студенту… Конечно, Доминик промолчал.

Конечно, Доминику ведь проще было приехать обратно.

Представив себе свой потенциальный Новый год, возможно, даже с Мартом и ещё кем-нибудь, кто не любил справлять праздники с семьёй, Доминик подпёр подбородок кулаком и отчего-то расстроился.

Разве ты не хочешь меня? Разве, разве ты не хочешь?

Доминик пританцевал к холодильнику, даже не снимая наушников – некого ему было стесняться, в общаге жили десять тысяч людей на метр квадратный, каждого стесняться не хватило бы нервов.

Даже Джессика с бесконечным запасом денег не могла жить в другом месте. Гребаный Париж.

Выглянув на привычную уже улочку из окна, Доминик вздохнул. Ему вдруг захотелось посидеть под Эйфелевой. Возможно, в субботу вечером это была не самая лучшая идея.

– Эй, – Джесс вырвала наушник из уха, – мы собираемся сегодня устроить повсеместное спаивание.

– А что с интендантом? А старшая на этаже?

– Старшая уехала на выходные, – Джесс подняла обе руки в воздух и затанцевала. – Остальное не касается никого! Я уже всех позвала.

– Ты самоубийца, – Доминик покачал головой, доставая из шкафчика чайник.

– Ну, это не тот Дом, с которым я познакомилась два месяца назад, – начала причитать она в шутку. – Ну же, повеселись! Мальчик скучает по мамочке?

– Иди к чёрту, – он посмеялся в нос и слабенько толкнул её.

– Если захочешь помочь, приходи мазать закуску на куски багета. Можешь даже позвать этого своего извращенца.

– Ещё чего, – поставив чайник на подставку, Доминик уселся за стол. – Он только остыл.

Посмотрев ещё немного на Доминика, мина которого наверняка отличалась крайней степенью кислости, Джесс смоталась, видимо, «мазать закуску».

С другой стороны, Доминику некуда было идти субботним вечером, поэтому на халяву выпить в принципе было не такой уж плохой идеей.

Как только погасли огни в соседних домах, музыка начала играть из соседнего коридора. Доминик знал, что, хотя внутри помещения было не так уж и громко, зато каждая собака на лестнице знала, в какой именно части общаги и даже на каком этаже находились неуёмные патимейкеры.

Даже не желая запоминать чьи-либо имена, Доминик только просил подливать ему и вливался в компанию, которой очень понравился. На стене висел плакат Heaven 17, это было последним, что он запомнил, прежде чем всё происходящее превратилось в радужный фильтр для обработки фотографий. Алкоголь был хорошим, все приносили кто что мог, и впервые с Домиником случилось такое – он абсолютно всё забыл. Он звонил каждому в своей телефонной книжке, курил в окно, несмотря на угрозу быть выселенным, стоило только кому-нибудь застать его за таким делом, а потом кто-то убедил всех, что во всём виноваты огнетушители.

После началась игра в прятки – кто кого незаметнее засосёт, зажмёт в углу или ещё чего похуже. Доминик смеялся над всеми и каждым, представляя последующие взгляды всех этих скороспешных любовников, а после его и самого чуть не вовлекли в оргию какие-то подозрительные ребята.

Он смылся вовремя – последним, что он услышал, была отборная ругань интенданта, которая, несмотря на свою хрупкую комплекцию, обладала хриплым раскатистым голосом, а после наступила невыносимая тишина. Еле выполз за водой в коридор, схватил первую попавшуюся кружку, помыл её, пару раз уронив в раковину, и судорожно глотал воду, пока чуть не свалился там же, где и стоял.