– Я беру свои слова обратно, – даже не понижая тона сказал Доминик, будто докладывал прогноз погоды. – Даже сейчас у меня стоит.

– Так что там тот… Морис, – выдавил Мэттью, закусив губу.

– Он начал прижимать меня к любой стенке и шептать, что мне на самом деле нужен тот, кто будет драть меня каждую ночь как в последний раз.

– Самоуверенно, – поддерживать разговор в таком ключе и размазывать смазку пальцами, это было нечто.

– Он надоел мне. Он позвал меня напиться, но я больше с ним не пойду.

– Не изнасилует же он тебя. Ты умеешь бить в челюсть.

– Да, но…

– Но? – простонал он.

– Идите к чёрту, мистер Беллами, – зашипел Доминик. – Я из-за вас не могу даже домой спокойно доехать.

– Я…

Он сплюнул в ладонь.

– Одной мысли о тебе хватает, – сказал он.

– Раз так, – Доминик вздохнул, – он говорил, что не отпускал бы меня, пока я не вырублюсь.

– Мм.

– И что стоит мне хоть раз быть размашисто выебанным посланцем божьим в его штанах, я буду ползать за ним и просить ещё. Он отвратителен.

– Точно, – но мысли опережали Мэттью, и его ответ Доминику, и тем более его руку. – Но что, если я хочу того же.

– Это не включает в себя обряд ползания по-пластунски, правда?

– Правда. Только вылизывание спермы из твоей задницы.

– Ты невыносимый эгоист, – Доминик смеялся, вопреки всему. А потом скромно замечал: – Я скучаю по тебе. И не только по твоей постели.

Мэттью пробормотал что-то невнятное, прежде чем его самого скрутило вдвое и он согнулся на диване, сжимая бёдрами свою же руку. Застонав, он опорочил свою домашнюю одежду за пару секунд и рвано выдохнул.

– Как же я хочу тебя, Доминик.

Молчание показалось чем-то нехорошим.

– Разве ты не этого добивался? Чтобы я изнывал по тебе, как ебучая пустыня по воде.

– Я не знаю, чего я хочу.

Прелестный Доминик. Никогда не отказывал ему в желаниях.

Успокоившись, Мэттью наконец-то додумался спросить.

– Что-то не так?

– Я чувствую себя плохо, – сказал он, – морально.

– Прости меня, – Мэттью потёр лицо. Мокрое пятно в трусах было отвратительным, но он не мог и пошевелиться. – Ты же знаешь, что…

Он хотел это сказать, но ему казалось, что возбуждение возвращается. Чёртов стакан пива.

Поясницу сводило от желания. Взять его, сжать в руках и увидеть в глазах желанное разрешение, двигать бёдрами без остановки, и далее по списку.

– Я переживаю за тебя, Доминик.

– А я за тебя. Келли сказала, ты с виду сам не свой.

– И даже не подошла ко мне. Ох уж эта миссис Уолстенхолм.

Договорившись продолжить разговор после того, как Доминик доберётся до общаги, Мэттью побрёл приводить себя в порядок, и даже не глядя на стены представлял себе, как Доминик цепляется пальцами в подоконник, дрожит от холода и от того, что вот-вот кончит, и эти картинки уже достали.

Спермотоксикозник, поставил себе диагноз Мэттью. Ничего, стоит ему увидеть Харрисона снова, его потенция упадёт ниже нуля от чувства вины.

Убаюкав его своими рассказами о всякой бытовухе, Доминик даже поцеловал трубку – это было слышно – и заставило улыбнуться, прежде чем погрузиться в тяжёлый сон.

Капли на лобовом стекле повторяли рисунки их жизней, стекали вниз, пока дворники не сметали их в сторону. Они снова, точно так же, как эти капли, стремились вниз по ледяному стеклу, даже не подозревая, что кто-то обводит их следы с другой стороны стекла пальцем. Эдвард зашёл, попросил проверить его первый месячный отчёт, с которым он уже опоздал – мистер МакСтивен не третировал его со сроками. Словно принёс папку с мероприятиями.

Октябрь-близнец уже подходил к концу. В этом году история повторялась даже больше, чем во все предыдущие – и Доминика снова не было в его жизни. Только Эдвард заходил чаще положенного, смотрел безумно светлыми глазами. Мэттью иногда пытался подобрать название этому лазурному цвету, но не выходило, и скуку приходилось подавлять другими способами. За окном ветер сгибал деревья, с которых летели волны капель, раздражая тех редких прохожих без зонта и капюшона, а также студентов, которые вышли покурить без верхней одежды. Хотелось выть. Настолько природа намекала на однообразие жизни. И никуда от неё не деться.

Есть в жизни такой порядок вещей, который не меняется. Как невозможно придумать новый цвет, так и ничего нового, чего отчаянно, может быть, хотелось Мэттью, не происходило. Происходила только нарезка «того, что вы пропустили», как в очередном популярном сериале. Судьба будто подкинула ему шанс сделать всё правильно в этот раз.

Он дёрнулся от такой мысли и затормозил слишком резко. Водитель за ним посигналил, явно недовольный таким поведением, но Мэттью было всё равно.

Происходящее в лаборантской мистера МакСтивена заставило его запихнуть свои же мысли обратно себе в глотку и подавиться ими в попытках проглотить и не выпускать снова. Он надеялся попить чаю во время его перекуса на пике инсулина, но вместо этого замер за углом, будто шпион, наблюдая и слушая. Постоянно повторяющийся хук песни и покачивающиеся бёдра, обтянутые чёрными штанами. Телефон лежал крышкой кверху на столе, а мистер Харрисон раскладывал папки, а после, прижав к груди синюю, с методикой немецкого, развернулся лицом и продолжил медленно пританцовывать. С закрытыми глазами.

Ещё худшей перспективой, чем его открытые глаза, был любой вошедший в аудиторию, заметивший бы, как мистер Беллами подглядывает за кем-то. Развернувшись, он ушёл, даже не собираясь вызванивать мистера МакСтивена. Что имело смысл, потому что он уже пил чай с Капраносом.

– Где вы пропадаете? Мы вас заждались, – он улыбнулся и протянул пакетик с шоколадными трубочками.

Всё-таки, что-то менялось.

– Вы загружаете мистера Харрисона работой, которую вам лень делать самим, мистер МакСтивен, – сказал он вместо приветствия и покачал головой.

– Это такая маленькая вещь, мистер Беллами, я не смог устоять, – мистера МакСтивена просто невозможно было в чём-то упрекать. Он был хорошим человеком, несмотря на детский эгоизм, в его-то сорок с лишком лет. – Вы сочувствуете ему, потому что…

– Нет, молчите, – засмеялся мистер Беллами. Когда-то он считал своей прямой обязанностью делать всё за мистера МакСтивена. Такой вот он был.

– А мы тут планируем небольшую пирушку. Пусть мистер Харрисон тоже присоединяется, – сказал Капранос. – Он заслуживает этого после месяца мук ада. Мне он нравится.

Мистер Беллами вскинул бровь.

– Не думайте, что я не слышу вашей дискотеки, когда читаю лекции.

– Упс, – Алекс прижал указательный палец к губам. – Мы будем не такими громкими в следующий раз.

В следующий же метод день, после последней лекции, которая благополучно закончилась в семь вечера, они собрались у мистера МакСтивена в аудитории. Мистеру Беллами казалось, что вот-вот в дверь постучат, а на телефон придёт сообщение.

С каждым новым тостом становилось всё веселее, и единственным, кто крепко стоял на ногах, на удивление оказался мистер Харрисон. Он улыбался одними только красивыми губами и поддерживал шутки. Никогда ещё мистер Беллами не общался с ним так. Мистер Беллами, честно сказать, и так не особенно общался, даже в хорошо знакомой компании. Вёл себя как и Харрисон – поддерживал шутки, но не более того. Он всё равно чувствовал себя пьяным.