Номер Эдварда был первым в списке.

Попросив об одолжении, мистер Беллами едва ли не галопом помчался в администраторский, переделывать отчёт пятилетней давности.

Миссис Андерсон стояла над ним всё это время, успокоившись только когда взяла отчёт в руки.

Она вздохнула.

– Звонок поступил внезапно, я забыла, что предупреждение выслано на факс.

Мистер Беллами не желал разбираться в причинах столь резкой встряски – он чувствовал себя тряпкой, подвешенной за нитки. Более того, грязной, мокрой и протёртой тряпкой. Такие вещи всегда требовали большой затраты драгоценной энергии, которой он дорожил как никто, зная, что собственные мысли могут подвести в любой момент.

– Буду должна, – почти что виновато сказала она, прежде чем удалиться.

Более того, сам Мэттью оказался должен. Эдвард почти весь день занимался уговорами, в то время как Мэттью безвылазно сидел в своём углу, пытаясь сложить два и два, но сделать это красиво и правильно.

– Выпьем? – сказал он в восемь вечера, скорее из солидарности оставшись с Мэттью. Это раздражало. Внезапно нахлынуло океанским приливом.

– Выпьем, – утвердил он и поднялся, отряхивая пиджак.

К чёрту их всех, решил он.

– Как всегда, беспокойства не стоит, – сказал Эдвард и был прав. – Мне только интересно, на кого и сколько лет нужно учиться, чтобы срывать людям головы за пару часов.

– Нужно просто быть женой декана, – хмыкнул Мэттью, вызвав беззащитную улыбку на угловатом лице.

Подумав, что выдержит это небольшое одолжение, Мэттью был неправ. В Лобстере, где когда-то давно Доминик так удивил его, накидавшись с Кейт выпивкой, было тихо и почти интимно. Таким же невыносимым был взгляд Эдварда. Он будто втихаря брал своё, впитывая как можно больше, пока ему это позволяли.

Мэттью злился на самого себя, за то, что ему было так всё равно. За то, что он всё равно, при всём своём каменном и наплевательском безразличии к беспричинной любви Эдварда, всё равно смотрел на то, как Эдвард чуть нагибается, прося у бармена очередную бутылку.

На его походку и его задницу.

Эдвард менялся на глазах, будто зная, что на него смотрят. Он был невообразим. Он бодрил, как неправильно заваренный чай. И раздражал в то же время.

Ещё более стыдно было, что его, не пившего всего месяц, уложили у себя на диване, а перед этим ещё и вели его авто, когда они оба могли разбиться к чертям, а ещё дышали на ухо, спрашивая, можно ли, уже после того, как привезли к себе домой.

Открыв наутро глаза, Мэттью понял, что ничего не произошло, и почувствовал отвратительное чувство дежа вю. Как некогда с Домиником в его доме, интуиция не обманывала его.

Он потянулся и понял, что спит в трусах и рубашке. Какая неловкость.

Натянув штаны, он поплёлся на запах тостов, но не смог даже посмотреть на чашку чая, которую ему заботливо заварили. Эдвард будто издевался наверх, хотя и не пытался выглядеть как-то по-особенному – вряд ли можно было выглядеть так нежно и по-домашнему на зло кому-то.

Эдвард был растрёпанным и помятым, с красными глазами, будто не спал неделю или плакал всю ночь напролёт, в майке с вытертым рисунком посередине, по остаткам краски даже невозможно было угадать, что всё-таки там раньше находилось, и в свободных домашних трениках.

Мэттью давился чаем и выбежал из небольшой квартиры, в которой раньше никогда-то и не был. Пока он пытался добраться домой, на телефон пришло сообщение.

Он вымылся в душе хорошенько, соскребая с себя всё это недоумение. Вся эта ситуация была неправильной. Он снова ожидал чего-то, что сначала не произойдёт, а потом треснет битой по голове и отключит последние части здравости в его уме.

«Простите меня. Я не мог не смотреть. И за штаны тоже»

Сжав голову в руках, Мэттью пытался вспомнить, что было после прохладительной пинты пива, и не мог. Он давно не чувствовал себя таким беспомощным в своей вине. Ему было страшно. Он уже раз пять пытался набрать Эдварду и, набравшись смелости, спросить, что же всё-таки было после той злосчастной пинты и пары сигарет, но не мог.

Эдвард позвонил сам, после рабочего дня, и Мэттью поблагодарил свои тормоза за то, что не дали ему съехать с накатанной дорожки. Его главным правилом было не рваться с места из-за непонятно чего, и это правило всегда работало так, как надо. В отличие от иных вещей в его жизни.

– Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, – сказал он и как на зло закашлялся. – Что было ночью?

– Вы просто пытались раздеться, мистер Беллами, – Эдвард замолчал на секунду. – Мне пришлось помочь. А потом я сидел с вами на всякий случай, чтобы если вдруг…

– Я понимаю, – Мэттью выдохнул. Он и успокоился, и расслабился, и напрягся душевно в одно и то же время.

В итоге, Эдвард наверняка пялился на его отвратительное лицо всю ночь. На губы, с которых не слетало ничего кроме мерзкого алкогольного душка. Мэттью мог отчётливо всё это видеть в своей голове. Он в сотый раз спросил у себя, когда он успел стать таким чувствительным, и снова не смог ответить. Может, его просто взбалтывали все эти годы, а теперь внезапно откупорили?

А потом писал Доминик. Мэттью понял, что ему срочно нужно взять неделю выходных, потому что он больше не мог так. Ему нужно было время, чтобы не видеть никого, кроме себя самого и своего растолстевшего кота. Чтобы найти баланс. А потом Доминик звонил.

А потом Мэттью не выдержал.

– Я говорю ему «подожди, мы провели вместе только пару дней», а он мне в ответ… Мэттью? Мистер Беллами?

– А? – отвлёкшись от своей обнаглевшей руки, сползающей под майкой вниз, он нахмурился, придерживая телефон плечом.

– Ты там… дрочишь?

– Пытаюсь. Ты делаешь всё, чтобы меня отвлечь, – не пожалел сарказма он. Ему невыносимо хотелось сказать Доминику прямо сейчас, что его некогда лучший друг теперь неизменно вызывает ассоциации, даже не прилагая особенных усилий.

– И почему я сижу на остановке в этот момент, – томно вздохнул Доминик.

Пробравшись под резинку ледяными пальцами, Мэттью выдохнул в очередной раз. Так тянуло в паху, что хотелось сброситься с крыши.

Он расставил ноги шире.

– Мне так хорошо, – сказал Мэттью сам себе.

Доминик вздохнул.

– Я держался два месяца.

– А до этого почти пять лет.

– Ты отговариваешь меня?

Помолчав немного, Доминик хмыкнул.

– Мне очень хочется, тоже, но я даже представить себе не могу, что даже себе позволю коснуться.

– Коснуться? – Мэттью сжал пальцы крепче. Шея уже ныла, так сильно он упирался головой в спинку дивана.

Да, он дрочил. Как школьник.

– Хочу раздеть тебя, – туман в голове, будто рюмка водки после десятилетнего перерыва, – провести пальцами по твоим бёдрам. Хочу поцеловать.