Больше никаких Эдвардов. Никакого панибратства, решил он. Глупости.

Доминик присылал какие-то сообщения, описывая своё похмелье в мельчайших подробностях и сожалея о решении продлить вчера своё знакомство с неким молодым человеком. Очередной надоедливый кавалер, а то и девушка, что только не случалось с Домиником. Он заслуживал внимания.

Доминик стал для Мэттью каким-то непостижимым идеалом, целью, которой нужно было добиться, наградой за длительные мучения. Может, он страдал куда больше, чем думал? Даже сам Мэттью не знал этого.

Только Алекс спасал.

– Может, всё-таки податься в шоубиз? Я был бы таким замечательным публичным человеком. Корчил бы рожи на камеру, – Алекс наслаждался чашкой чая. – Этот чай с мелиссой просто нечто. Почему вы такой нервный, мистер Беллами? С таким-то чаем под рукой.

Он не знал, что у мистера Беллами в корзине под столом иного мусора не было, кроме как пакетиков из-под этого чертового чая, который был призван успокаивать нервы.

Без Доминика было невозможно находиться в Университете Плимута. Всё было безвкусным – даже его любимые лекции по методике, которые он с удовольствием из года в год читал затихшим студентам, которые иногда даже забывали читать. Да, мистер Беллами, чёртов мистер Беллами был обаятельным ублюдком.

Было странно в четвёртом десятке складывать свой характер по кирпичикам, но Мэттью давил в себе желание сбежать и вместо этого делал свою работу с тройным усилием, забываясь в очередном практикуме.

Новый год не принёс разнообразия в студентах, которого он каждый раз, признаться честно, ожидал. Мэттью хотел новых, свежих мыслей, он хотел людей, с которыми можно было устраивать оксфордские дебаты, он хотел бы привнести разнообразие в их практикумы, ведь не зря же третий год этого бакалавриата окрестили золотым – молодые люди с такими результатами GCSE приходили, что становилось даже обидно за Доминика и его сокурсников с четвёртого потока – они-то в своё время не блистали даже знанием французского, за редкими исключениями.

Именно эти размышления теперь занимали большую часть его дня, когда мистер Харрисон был где-то, где беспокойные глаза за стёклами очков не могли его найти. Мистер Беллами понял, что у него началась паранойя – он протирал свои очки едва ли не десять раз на час, пытаясь успокоить себя тем, что скоро от них ничего не останется, не то что пятен и какой-то невидимой грязи.

Будто невидимый Доминик сидел в нём и говорил это. Теперь Доминик был его совестью. И тяжестью в паху тоже.

Во второй неделе октября Мэттью не мог заснуть, то и дело натыкаясь на мысли о том, что неплохо было бы сейчас провести рукой по бедру и скользнуть между ног, но он сдерживал себя, зная, что это только расслабит его больше необходимого, и встать с утра с постели будет совсем уж невозможно.

– Хочу тебя, – вздыхал он, валяясь в ночной горячке, закрывал глаза и тыкал наугад в буквы на сенсорной клавиатуре.

«Люблю тебя. Когда в скайп?»

– Хочу, – он лёг на живот.

К собственной гордости, он больше не пил. Но стоило начать с того, что он не рассказывал Доминику и о том, сколько он выпивал в сентябре – почти каждый вечер по бутылке. В лучшем случае пару литров пива. В худшем… и было в худшем. Хуже. Куда хуже.

Так что он просто написал:

«скорее всего, послезавтра»

«Я не доживу»

«ты не писал мне неделю. наглец»

«Что делаете?»

Совершив над собой усилие, Мэттью напечатал:

«пытаюсь не думать о тебе, Доминик»

После паузы, Доминик отправил фото, заставляя простонать в подушку.

«Я накачал пресс, пока разрабатывал хореографию для младшей группы. Нравится? : )»

Мэттью молился на то, чтобы иметь хоть какую-нибудь возможность коснуться своего молодого человека – и его пресса, и его бёдер, и его грудной клетки, обвести, может быть, пальцами.

«спокойной ночи»

Но всё заканчивалось одним и тем же – он уже через семь часов вставал с постели и тащился в душ словно военнопленный. Мэттью, более того, слушал всё время то, что слушал, наверное, и Доминик до сих пор – сопливый хип-хоп, какие-то очень оптимистичные песни с напевной манерой, от которых раньше его глаза выкатились бы из глазниц. Теперь же он хотел бы жить в этой атмосфере, которой Доминик его поглощал, без обоюдного понимания того, но от Доминика осталось только полотенце на крючке да щётка в стаканчике. Даже его недоконченный гель для душа с ягодным запахом.

А на работе ждал Эдвард Харрисон, с его красивыми глазами и заигрываниями. Сначала Мэттью очень сильно скучал, и каждая попытка флиртовать открывала уже зажившую рану заново, напоминая о том, что тот, кто клялся его защищать от этого, теперь в добрых паре сотен километров от него, купается в парижском солнце и работает, уставая ничуть не меньше, чем сам Мэттью.

В конце концов, Мэттью смирился, пусть и не сразу. Когда видел, как Доминик танцует, с экрана, когда Доминик рассказывал о всех и каждом, кто хоть как-то посягнул на его занятое сердце, когда Доминик писал всякие непонятные шутки в твиттер, и прочее и прочее.

Мэттью смирился и понял, что если Эдвард позовёт его выпить после работы ещё раз, то он может когда-нибудь согласиться.

Ему было даже стыдно, но случилось непоправимое.

Он сидел на семинаре, спокойно выслушивая всякие чуть ли не на ходу придуманные бредни – кто-то явно поленился поделить между собой вопросы, чему мистер Беллами никогда не препятствовал, а подготовленные ответы только поощрял – всё равно ведь экзамен выявит любые промахи. Так уж случилось, что миссис Андерсон заглянула в дверь, вынуждая одним своим видом выйти в коридор.

– Мистер Андерсон убьёт меня. Мистер Беллами, вы обязаны мне помочь, – она бормотала себе под нос. Это была даже не очередная попытка остаться с ним наедине, и Мэттью ох как явно теперь видел, что Доминик не просто надоедал ему и не злорадничал, когда говорил о ней такое. Да, был грешок.

– Успокойтесь, что такое? – спросил он.

Миссис Андерсон схватила его за локоть.

– Через час к нам приедут из Эссекса.

– Те самые? – Мэттью не стал уточнять. Новости о том, что методическая комиссия начала свои увлекательные путешествия по острову Великобритании, давно уже точно так же путешествовали в качестве шуток из ушей в уши, но кто же знал, что следующей целью будет именно университет Плимута, а тем более преподавательский колледж.

Конечно, к подобным приездам методист готовился добрых полмесяца, составляя кипу различных документов. До дедлайна, внезапно ударившего по голове, он мог бы успеть хоть немного – всё-таки, эти снобы наплевательски относились к столь трудоёмкой работе, желая видеть одно – некое заданное качество преподавания на бумаге. Даже понимая всё это, мистер Беллами не мог просто оставить две группы и уйти делать дела на благо университета и его репутации.