– Спасибо, котик, – скривился Доминик. – Я написал что-то пьяное ему, но не знаю, что и говорить. Он написал мне, что он не против, что бы я ни сказал. Ему это так несвойственно. Он так терпелив со мной, что мне стыдно.

– Знаешь, я давно не была в университете, может и стоило бы заглянуть. Кажется, в преподавательском составе очередное пополнение.

– Опять какой-нибудь весёлый немец с сенокоса, – улыбнулся Доминик. – Поздравляю тебя, теперь ты – женщина.

– Иди в задницу, Дом, – она прикрыла рот ладошкой и засмеялась тихонько, чтобы не разбудить вроде задремавшую игрушку на руках. – Рассказывай, что там у тебя?

Доминик принялся расписывать всё, начиная тучей людей в метро, заканчивая его попытками оплатить велосипед, который многие брали на прокат – популярная система в занятой столице. Многие случаи имели в себе много неловких ситуаций, которые вспоминались со смехом, и Келли смеялась с каждой, едва ли не умирая, и их долгожданный разговор делал вещи только смешнее, новости острее и свежее, тон голоса бодрее.

– Знаешь, – вдруг вырвалось у неё, – мистер Беллами выглядит неважно. В последний раз, а это было полмесяца назад, он заходил на банальную проверку, потом ещё в конце второго триместра придёт, в общем, – она потёрла лицо рукой, явно желая поспать, после того как отошла от былого взбудораженного звонком состояния, – в общем, я боюсь за него.

Попрощавшись после получаса разговоров ни о чём, Доминик взволнованно уставился на экран телефона. Его пальцы двигались с задержкой в едва ли не минуту, пока он рожал простое «я люблю тебя». Ответ пришёл моментально.

«Покажу кота»

И фотография закрывшего лапами морду Принца осветила Доминику перспективы на ближайшую неделю. Он писал о куче вещей, обещая видео с тренировки. Сильнейшая команда учеников Роже, включая недавно ставшую тренером Кроль, скоро должна была участвовать в соревнованиях по хип-хоп танцу продвинутого уровня, чтобы поддержать репутацию студии. Прошерстив десятки фильмов с прекрасной хореографией, отделавшись нервными смешками в сторону «Шаг вперёд», Март только открыл бутылку пива, десятую по счёту, и попросил Доминика больше не включать это художество, даже ради смеха.

Написав всё это в подробностях, Доминик выдохнул, ожидая очередного «ясно» или, того лучше, «ага», но Мэттью в ответ заметил: «Ты всегда был хорошим тренером. Наблюдать за тобой было одно удовольствие, когда миссис Андерсон пыталась посягнуть на мою гетеросексуальную девственность». Доминик рассмеялся, печатая в ответ: «Она до сих пор пытается?», на что ему ответили «к несчастью».

Мэттью, как выяснилось, сидел со стаканом виски за своим рабочим столом, перебирая бумаги, а Принц спал у него на коленях. Доминик прикрыл глаза от удовольствия.

«Я очень рад, что я здесь. Но без вас всё совсем иначе. Я чувствую себя будто голым»

«мне казалось, вы не испытываете дискомфорта в своей наготе»

Улыбнувшись, Доминик написал короткое:

«Перестаньте задирать меня. Я пойду. Есть ещё пару дел»

«Скучаю»

«И я. Спокойной ночи»

Получив пару стикеров в ответ, Доминик с недоумением почесал шею. Когда это серьёзный мистер Беллами вдруг начал пользоваться стикерами с пандами в вайбере?

В любом случае, Доминик уже приготовился к голодному трудовому октябрю до первой настоящей зарплаты.

Комментарий к О начале конца

* а, доминик, это ли наше солнце, добрый день

** добрый вечер. что ты делаешь так поздно совсем один?

========== О вторых и первых шансах ==========

Если мистер Беллами и мог что-либо сказать, он бы сказал следующее:

– Пожалуйста, остановитесь. Мне уже достаточно.

Потому что обтянутая штанами задница всё ещё время от времени мелькала перед глазами, и даже Алекс начинал замечать неладное. Мистеру МакСтивену, как обычно, было море по колено, а главным принципом работы оставался принцип шутки.

Помогать первую неделю было вполне обычно, и Мэттью уже успел обрадоваться – наконец-то всё встало на прежние места. Эдвард улыбался так скромно, как и всегда, вселяя против воли чувство какой-то правильности, того, что всё идёт по плану, идеально прописано, поставлено и отрепетировано. Годами, годами Мэттью заботился о нём, отправил его подальше, чтобы избавить от своего пагубного влияния, но так ничего и не смог сделать – чужие чувства бумерангом возвращались и били прямо по лицу, хлестали, как ревнивая дама любовника.

Мэттью ведь не сделал ничего противозаконного. Он просто существовал. И взгляды Эдварда с тех пор, когда он помог ему перенести стулья обратно в аудиторию, та последняя чашка чая, эти взгляды заставляли его поверить всё больше и больше в то, что он какое-то гребаное божество. Мэттью смотрел на себя в зеркало каждое утро, голый после душа, трясся от холода и снова понимал – вот он, кризис среднего возраста. Добрался.

Он чувствовал себя подростком. Будто только что открыл для себя, что существует целый мир сексуального желания снаружи, в который страшно хотелось случайно наступить.

– Мистер Беллами, – сказал Харрисон, когда от мистера МакСтивена остался только лёгкий запах его любимых дешёвых сигарет. – Вы всегда были таким чертовски методичным, или это просто я что-то упустил?

Смеясь с этой шутки, которая так плотно прилегала к флирту, что их даже разделять было бы грешно, Мэттью на удивление себе склонился над столом, чтобы собрать кружки и пакетики ровно в том порядке, в котором ему хотелось, и в его голове ни единая язвительная шутка не получила должного развития.

– О таком профессора вслух не говорят, – он усмехнулся, стараясь балансировать всё-таки за чертой дозволенного. То есть того, что он мог себе позволить.

Присутствие Эдварда в лаборантской уже не напрягало его, разве что…

Наверное, дошло однажды, холодной октябрьской ночью, до Мэттью, наверное Эдвард понял, что отсутствие Доминика – дар божий, специально упакованный в синюю обёрточную бумагу и преподнесённый ему на золотом блюдечке. Эдвард ни разу не поинтересовался, куда делся Доминик – ему тоже было всё равно, как и самому Доминику. В этом они были удивительны – так долго доверяли друг другу, чтобы потом беспрекословно отпустить, не держа даже зла друг на друга.

Наверное, Эдвард всё-таки держал.

– Не хотите… выпить после работы?

Но это всё испортило. Хоть он и остался довольно бодр даже после четвёртой лекции за день, Мэттью вдруг осел, как неправильно постиранная вещь. Он сжался на стуле.

– Нет.

Ответ был кратким и достаточно, как он надеялся, резким. Чтобы мистер Харрисон даже не думал. Через добрых часа два, высвободившись из оков администраторского корпуса, мистеру Беллами так захотелось провести разъяснительную беседу с Эдвардом Харрисоном. Чтобы, опять же, он даже не вздумал предложить ещё раз. Эта мысль лишала Мэттью сна и не давала даже вздохнуть свободно наедине с собой.

Он заходил в свою же лаборантскую, в своё убежище, глубоко внутри не чувствуя себя в безопасности. Но по пятницам у мистера Харрисона был выходной, и опасаться было нечего.