Помогая Доминику закинуть то немногое нажитое за почти пять лет (Ховарду тоже не особенно хотелось расставаться со столь знакомым местом, судя по его потерянному взгляду), мистер Беллами успел покурить три или четыре раза, изучить окрестности и мысленно посетовать на портящуюся погоду. Первое февраля обозначило себя концом первого семестра и началом чего-то абсолютно невообразимого и нового. А новое не всегда было к лучшему.

– Готово, – хлопок задней двери будто подтвердил короткое утверждение Доминика.

Кивком пригласив его садиться, Мэттью нырнул в машину и сам, пытаясь выдохнуть напряжение с последней затяжкой. Закрыл дверь и глянул на Доминика, поворачивая ключ в зажигании.

– Из всего, что могло случиться, это – самое невообразимое, – заметил Доминик и хмыкнул. Он вытянул из кармана пачку и потряс ей. – Можно?

– Да.

Мэттью не любил курить в машине и не имел такой привычки, но в тот миг это не имело никакого значения. Плевать было на всё, кроме проблем, которые обещали появиться с первым же шагом Доминика за порог его дома, в качестве временного пристанища.

Ховард понятливо молчал, пуская дым в лобовое стекло. По нему пробегали дворники, смахивая дождевые капли. В этом сером Рено они были совершенно изолированы, одни против целого мира.

Дом был для мистера Беллами чем-то особенно милым сердцу, настоящей крепостью. Его каменная кладка тут же привлекала внимание, и, несмотря на цену и то, что Мэттью приходилось тяжело первые месяцы после того, как он внёс огромную сумму за него (едва хватало денег на еду), он был абсолютно очарован его мрачной архитектурой. Внутри было ещё пусто, ново, темно; старые, квадратные, большие окна вселяли в душу мрачное ощущение, такое ему родное. Этот каменный, не самый уродливый, но и не блещущий красотой монстр был настолько близок к нему самому, что явился одним из тех немногих решений в его жизни, которые мистер Беллами совершил почти не раздумывая.

Вид на Ла-Манш из окна спальни, балкончик и маленький клочок земли позади дома в личное пользование, который к тому времени уже оказался порядком заросшим, хоть он и любил читать там летними вечерами, наличие камина – дом открывал всё больше и больше уюта по степени привычки к нему. Настоящая отшельничья пещера.

В которую так нагло ворвался Доминик Ховард и, что было в самом деле удивительно, остался.

На последнем светофоре, перед выездом на кратчайшую дорогу до дома, Мэттью невольно окинул взглядом Доминика – тот давно уже затушил окурок о пачку, осторожно ссыпал туда же пепел и закрыл её, внимательно глядя в окно. Говоря холодно и честно – да, он напросился. Он ворвался и настоял на своём. Но Мэттью абсолютно не чувствовал этого.

Моя ему «помощь», не самообман ли это?

Он сосредоточился на дороге, благодаря небеса за то, что Доминик тоже был слишком далеко в своих мыслях, чтобы заметить его взгляд. Кто знал, какими казались эти взгляды со стороны?

Да, Доминик частенько приковывал к себе взгляд и не заставлял больше на себя смотреть. Он так и светился этой уверенностью, даже не замечал её сам, но ему было чем похвастаться. И не только умом.

Длинные ноги, длинные руки для сравнительно невысокого роста (в этом они уже сравнялись, но Беллами привык смотреть на всех немного свысока – позволяла кафедра). Золотистый загар, оставшийся ещё с солнечного начала осени, серые глаза и удивительные губы. Ранее неприкрытые такими же светлыми волосами, настоящим подарком природы, большие уши. Единственное, что было в нём нелепого.

Мэттью дёрнул уголком губ, проезжая мимо Кларенс.

– Что ж, – он впервые за долгое время тяжело вздохнул. – Добро пожаловать, – хотя ничего в его тоне и подавно не походило на гостеприимность.

– Будто на кладбище привезли, – хмыкнул Доминик. – Я не буду мешаться под ногами, честное скаутское.

На том и припарковались, нехотя покинули тёплый салон и прошли сразу в дом. Доминик прихватил с собой только одну сумку и ноутбук с парой книг, списывая нежелание разгружаться на лень.

Ключи клацнули по деревянной поверхности небольшой полочки рядом со входом, известив о начале чего-то. Горло сдавило, и ему снова захотелось курить.

– Теперь я могу оккупировать диван? – тихо пошутил Доминик, устроив сумку у журнального столика, а ноутбук – на нём.

– Приготовьтесь страдать, – фыркнул Беллами. – Я не умею делать массаж.

– Мне нравится ваш диван, – Доминик отмахнулся, укладываясь поперёк.

– Чаю?

– С радостью.

*

На следующий день Доминик сидел на журнальном столике, согнув ноги в коленях и уперев ступни в диван, сосредоточенно что-то изучал на экране телефона и жевал чипсы.

– Когда я говорил «покупать еду», то явно не это имел в виду, – мистер Беллами провёл рукой по волосам, покачав головой.

– Составьте мне список, я схожу, – он обтянул рукава растянутого коричневого джемпера с круглым горлом, почти таким же жестом, каким это делала Мэри. Джемпер был больше похож на женский. – Всегда в нём дома, – пробормотал Доминик, наверное, приметив направленный на него взгляд.

– Мамин? – в шутку спросил мистер Беллами.

– Мгм.

Беллами лишь пожал плечами, постоял ещё немного и направился в спальню, чтобы там найти Доминику плед, поиграть немного с Пусиандром и написать-таки список. Идея была хороша, потому что язва – последнее, что было нужно Доминику.

– Осторожнее в Кларенс, – сказал он своё напутственное, когда отдавал бумажку уже натянувшему на ноги джинсы Ховарду.

– Вам нужны сигареты? – уже у двери спросил он, засунув ноги в кеды.

Ответив кивком, Мэттью задумчиво провёл большими пальцами по шёрстке мистера Пусиандра, который лежал в ладонях, довольно тыкаясь носом. Проследив, как Доминик выскочил из дома с его же ключами и в его же распахнутом пальто, он спокойно убрал пару обёрток с дивана и уселся в угол, погружённый в раздумья.

Прошло шестнадцать часов. Доминик без лишних возражений обустроился в гостиной, не совершал попыток диверсии и, в общем и целом, был само спокойствие; всё время ел что-то сладкое, набрасывал от руки уроки на чистые листы, пил чай, потом снова ел. Ещё один факт не давал покоя – наступил февраль.

Джейми забудет.

Потому как если бы он всё же заявился на порог, его ждал бы весьма странный сюрприз. Мэттью не горел желанием посвящать Доминика в свои дела, а выставить его за дверь на целый день было бы проблематично.

Мэттью прикрыл глаза. Ощущение стеснённости и вмешательства, которого он так боялся, и вовсе отсутствовало; наверное, потому что Доминик и так уже влез дальше некуда. Пусиандр, похоже, задремал в его холодных руках, а он сам потерялся у себя же в голове, думая обо всём и ни о чём особенном в то же время. Дверь глухо хлопнула через некоторое время, и преувеличенно обычный голос заявил:

– Я умею готовить только пироги и джем. А ещё мороженое, парфе и торты.

– И «Наполеон»?

– И «Наполеон», – усмехнулись в ответ. Мэттью так и остался сидеть с закрытыми глазами, потому внутренне дёрнулся, когда сухая, тёплая рука легла на его ладони, которыми он прикрывал дремавшего Пусиандра.