– Что со мной было?

– Конвульсии, рвота, потливость. Я только расстегнул всё что мог – беспокоить тебя сменой одежды было страшно, – Джейми осторожно положил ключи на тумбочку и стянул ботинки прямо у дивана.

– Я такой грязный, – вздохнул он. Голос возвращался, но Мэттью всё ещё сипел, как будто не говорил целую вечность.

Джейми раздевал его, помогал мыться, помогал есть, помогал пить, помогал жить. Наступил момент, когда Мэттью пришлось уйти. Но он вернулся на той же неделе. Ещё раз, и ещё. Пьяный, из камеры, из паба. Он мог слышать, как Джейми отчитывает Томаса по телефону, но что он мог сделать? Мэттью находил способ убить себя в каждый свободный день.

Когда приехала Кайли – «подружка» Джейми – он проводил бесконечные ночи у них, сменяя Кирка на посту, а после все втроём лежали ничком у двери, когда уже пора было выходить на учёбу/работу.

Каждый упрёк, каждая попытка заточить себя в клетку и не пускать желания наружу кончались одним и тем же – он трахался, он курил, он пил.

А после врывался на туториал в понедельник с опозданием, в мятом костюме с мятым лицом.

– Значит так, – сказал Джейми в ту же секунду, что он закрыл за собой дверь. – Если это не прекратится в ближайшее время, я отказываюсь вас курировать, мистер Беллами.

Молчание, которым была встречена тирада Джейми, раззадорило его ещё больше.

– Я помогаю тебе, вытаскиваю тебя, помогаю и помогаю и помогаю, но лучше не становится! Вы убиваете себя, уважаемый! Плюёте на всех и продолжаете себя убивать. Я… я переживаю. Волнуюсь, ищу, обзваниваю всех торчков этой чёртовой подземельной жизни, чтобы через второй раз мне и самому предложили уколоться! Потому что они все знают меня в лицо, понимаешь?!

– Вы можете отказаться, если я причиняю вам неудобства.

– Эгоист! – Джейми схватил его за ворот пиджака и прижал к себе. Нос к носу, глаза в глаза. – Разве бы я смог? Как ты только смеешь.

Он так же резко отошёл к окну, отвернулся и сказал:

– А знаешь, я отказываюсь. До конца года, а дальше – пожалуйста, пусть господа полицейские заботятся о вас, мистер Беллами.

Мэттью опустил голову. Если бы только он знал, какое восхищение вызывал, какую любовь. Болезненные волны, солёные, щиплющие все душевные обрывы, волны обожания. И предательство. Предательство себя самого. Больше не для кого стараться. Никому не нужен. И никогда не был.

– Бред. Идиотизм! – вскрикнул он, швыряя толстую стопку с листами, что лежала на подоконнике, в сторону. Они островками разместились вокруг: на диванчике, на столе, на стуле. – Ты ни во что меня не ставишь.

– Я…

– Ну? Говори.

– Я пропал, мистер Крамп. Я пропал.

Мэттью уселся на один из диванчиков и закрыл лицо руками.

– Если тебе нужна психологическая помощь, – Джейми тут же оказался рядом. Гладил по плечам, ласкал интонацией голоса, заливал раны заботой. – То это не проблема. Всё можно исправить, дорогой. И всё…

Он умолял, уговаривал, убеждал, злился, снова уговаривал. Мэттью молчал и слушал, пытаясь понять, что движет предметом его грёз. Чувство ли долга или отеческая забота, или доброе сердце? Какой же он… какой же чудесный. Какой умный.

Почти женатый.

Мэттью поднял глаза, и Джейми тут же умолк. Было ясно, что вот-вот родятся какие-то слова, очень важные, очень ценные. Потому что Мэттью любил молчать. Он нашёл себя в комфорте наедине с самим собой.

– Обещайте, что уйдёте, если я не исправлюсь к концу семестра.

– Обещаю, – Джейми взял его лицо обеими руками, оглаживая скулы, что могли резать до крови, большими пальцами.

Обняв его, Мэттью постиг суть своего существования – пока Джейми был, всё было хорошо. Он был идеальным. Ради идеала стоило жить.

Пасхальную неделю он провёл в стенах своего жилища. Никуда не выходил. Со дня похорон прошло ровно четыре месяца. Он курил только обычные сигареты, и курил много. Синий Винстон всегда напоминал ему о Джейми, к тому же цена была вполне рациональна, по сравнению с другими марками сигарет. Табачно-никотиновое послевкусие.

Мэттью был жесток. Он довёл Таню до слёз и не жалел об этом. Она, наконец, набралась смелости признаться, что хотела бы посвятить ему всё, что только могла, и – он был не тронут этим признанием. Только лишь понял: всё, что ни делается людьми, делается в корыстных целях. Но она не была ему нужна, что он мог поделать?

Он помешался на мечтах о том, как однажды Джейми будет только его, и ничей больше. Ему не мешало осознание пропасти между студентом и куратором. Каждый день с ним отдавал преувеличенным, терпким грейпфрутом; голова была в облаках, постель – в чужих отпечатках пальцев.

– Смотри-ка, какие прелестные, – Джейми ткнул пальцем в стекло, на тонкие чёрные прямоугольники.

– Может быть.

– Примерь, пожалуйста, – попросил он, будто это ему нужны были очки.

Джейми не мог жаловаться на своё зрение, потому как несмотря даже на ночи за книгами, в чём Мэттью был уверен, оно у него было отличным. В отличие от некоторых, которые любили падать и набивать себе шишки на голове.

За которую он схватился, когда ему позвонили, чтобы сообщить, что он должен неприлично большую сумму за дом. За дом, в который он боялся вернуться.

– Всё хорошо? – спросил Джейми. Он уже попросил достать оправу и подтягивал Мэттью к себе за локоть, поближе.

– Да, да, – и он поддался шарму. Эти очки делали его строгим, но казались нелепыми на угловатом лице.

Как я могу рассчитывать на его симпатию с таким лицом.

Ему вдруг стало смешно. Он давил самоиронию, но она не хотела убираться вон.

Через час он уже дрочил в душе.

Стоя перед родным домом, было стыдно вспоминать об этом. Мэттью долго стоял у крыльца, смотрел на буйствующую траву и на плесень под дверью. Ему было больно, но он целый день убирался, пока не почувствовал, что болит всё тело. Мэттью любил, когда было больно. Боль помогала чувствовать себя живым. Сознавать собственную хрупкость. Хрупкость чисто человеческую. Человек недоразвит. Человек беззащитен. Его может сломить простуда и довести до истощения вирус.

Он смотрел на себя в пыльное зеркало, и ему было стыдно.

Джейми не смог уйти. Третий год начался становлением его, как наставника других, и успехи в этом плане оживляли его, хоть и не намного. Он всё так же много занимался сексом с незнакомыми людьми. Тома отправили в Нью-Йорк на один семестр. Он это заслужил. Так что никто не мешал ему заниматься чем только вздумается в отсутствие друга в доме. Но он только писал свои эссе и внимательно изучал два очаровавших его языка.

В какой-то момент, мистер Беллами понял, что едва ли не может жить без работы в школе. Дети постарше всегда почему-то любили его слушать, и он давал себе полную свободу выражения. Джейми был так доволен, что он так рано пошёл работать.

А потом Кирк вернулся и привёз ему первый Уолкмен. Чёрная раскладушка. Чудо техники.