Гурманы. Смерти из прихоти больного воображения и желания, что приживается в здоровом мозгу квартирантом, позже захватывая душу, затем мутируя в жуткие, дикие выдумки, заставляющие чистыми руками претворять в жизнь грязные порывы.

Уходи, уходи, я так устал.

Наклоняюсь, всматриваюсь вглубь, почти падая мыслями от давления.

Долго читает, интерпретирует, распахивает широко глаза, удивление западает в первые морщинки, сменяясь натянутым подобием улыбки.

- Я зайду как-нибудь потом? – болезненно, словно смерть спрашивает разрешения у висельника. Осторожно. Смеживает веки, мол, не читай меня, прошу.

- Как-нибудь потом, - киваю, отражая, наверняка, мышцами лица его болезненную улыбку.

Разворачивается, уходя в темноту коридора, оставляя на стенах живые надписи обещаний возвращения. Они закручиваются спиралями, впитываясь в дряхлые обои, проникая в штукатурку и глубже, становясь основанием стен. Холодок пронзает позвонки между лопатками, осознанно сбрасываю напряжение, центр причины которого только что аккуратно прикрыл за собой дверь.

Смотрю человеком в эманацию в темноте, дыша остаточной энергией, что щупальцами оплетает мою шею, рассеиваясь, тая с каждой секундой. Плотно закрываю глаза, прислушиваясь к разболтавшемуся, измотанному Живому во мне, твердящему хриплым голосом, кашляя и задыхаясь в смоге вокруг тела, касающегося и его метафизической оболочки: «ОПАСЕН ОН ТАК ОПАСЕН СКРЕБЕТСЯ ТЕМНОЙ ОПАСЕН ЛОВКИЙ ХИТРЫЙ ПАУК ПЛЕТЁТ СЕТИ КРАСИВЫЕ УЗОРЫ ПУГАЮЩИЙ ТКАЧ ОПАСЕН».

Надрывно кашляет, вдруг задыхаясь, скрипя зубами, замирает; невидящие, слепые очи вскидывает к одной точке, ловя сморщенными, бледными губами свежий воздух – кислород: ценнейший, чистейший, без примесей, разглаживающий складки у губ и глаз. Глупая, безобразная улыбка раскрашивает оцарапанное вечными шрамами лицо.

Тёплые касания скользят уже вдоль моего, физического, пробуждая из разговора с эфемерным, так пораженным улыбкой изваянием закаменелым.

Открываю глаза, конечно, тут же утопая в янтарных морях, где бушуют ураганы и цунами, волны заходятся к заходящему солнцу, скрывая багровые разводы.

Испуганные рыбы, привыкшие к поведению вод, бояться вовсе не Владыки, а пришедшего извне, что и моя тренированная внутренняя ведьма учуяла, громыхая болезными стонами.

Накрываю глаза ладонью, рано с моими частями души знакомиться, ведьма сквозь очи смотрит на моря твои, упиваясь запахом бриза и чистоты. Позволь мне вновь вернуть контроль над телом, говорящими стенами, дедом-потолком, позволь задавить на корню страшные вопросы чаек и капитанов кораблей. «Что за всепоглощающая тень скользит, сжирая цвета мира созданного?»

Руку уберу – вопрос отпасть должен. Ошиблись, показалось твоим живым в море и над ним. Усилием воли затыкаю вращательные огни сирен, принимая к сведению отчёты всех органов внешних и внутренних чувств, классифицируя в ячейки и папки, наклеивая цифры, даты, имена. В библиотеке хлопает последняя папка, поднимая пыль. Эмоции рассортированы, ведьма упилась чужой сладкой энергетикой, накапав слюной и уснула. Я, наконец, овладеваю ситуацией, оставшись один на один с юнцом, у которого щёки горят от непривычной близости и пересечений дыхания. Убираю осторожно ладонь, находя в глазах малиновый сироп. Хоть каплю испить. Сдерживаюсь, не смея отступить назад.

- Я там чай заварил, - тишиной шепчет, её не нарушая. Покой рядом стоит, руку мою обволок, грея. Осмысливая, киваю, плывя как на волнах к кухне.

На стуле всё равно штормит, результаты мысле-деятельности стучаться изнутри ящиков. Закрытые глаза не помогают, открытые тоже. Сидит напротив тихонько, будто книгу открытую читает, упивается чем-то придуманным или реальным, пальцами по краю чашки водит, не моргая. Вопросами немыми сыплет, сотрясая, от того и штормит сознание. Ответить хочется, рассказать: о работе, напарнике, гурманах, о руках его - красивых, тонких, с длинными, аккуратными пальцами. Рот раскрою, хоть слог произнеся, спровоцирую, себя или Хрупкость, но тонуть в правильных вопросах его искренности мочи нет.

- Испугался? – не мне голос принадлежащий спрашивает, разрезая звуком спрессованную тишину. Руки не мои его ладонь берут, слишком жадно; стенаю, запрещаю себе, шиплю. Затыкаюсь, задыхаясь, чувствуя подушечками пальцев контуры лица.

Так и сидим: ладони на столе, в них Он то ли дышит, то ли задыхается. Весь мир квартиры наблюдает за увертюрой нашего знакомства.

Связные, бессвязные, дикие, страшные мысли экзальтируют моё бытие, которое мгновением замирает, не кончаясь никогда. Песочные часы этой вселенной остановились. Всё, что стало после, родилось в параллельном мире, увековечив основополагающую первую секунду: губы дыханием горячим касаются линий-браслетов запястья. Невинность действия отрезвляет опьяненный разум, а кожа плавится под тёплым поцелуем. Мягко убираю руку, конечно, нечаянно проводя большим пальцем вдоль нижней губы.

***

Надо было бы такси мальчишке вызвать, но самая светлая мысль испаряется под напором голоса в голове, рекомендующего отправить его спать на диван. Набрав в лёгкие воздуха, понимаю и принимаю, что произнести могу всё, что угодно, и вряд ли это будет фраза, сформулированная здравой логикой. Выдыхаю, надеясь, что парень сам додумается, что ему делать.

Додумался:

- Испугался, - в затылок шепчет. Мурашки финишировали в районе копчика, вырывая меня из сна. Тело, непривычно пробужденное, свинцом налилось, отказываясь шевелиться и спихивать Хрупкость с кровати. Нравоучительная лекция застряла поперёк горла, стоит ощутить, как в волосы зарывается лицом, уже сопя мне на ухо. Увещевания могут подождать до завтра. Вовсе не потому, что мне приятна компания в качестве сопливого подростка рядом.

Спать хочется сильно. Вот и вся причина.

========== Глава 5 ==========

Дыхание щекочет шею. Грудная клетка бьётся в мою. Паника положения пощечиной пробуждает меня. Сконфуженный непривычной близостью раскрываю рот, чтобы зашипеть, растолкать, спихнуть, но глаза ловят в фокус абсолютно обнаженную спину; дорожку торчащих позвонков; острые лопатки, выступающие под разным углом из-за положения мальчишки; светлую, мраморную кожу; упругие ягодицы; закинутую ногу на моё бедро. Картина заставляет меня поперхнуться упрёками, мозг диктует: аккуратно убери руку с его задницы, прекрати как подросток заливаться возмущением.

Внутренне согласен с заданным курсом телу, но оно не реагирует, закаменев, отказываясь двигаться, отказываясь отдёргивать руку. Прожигаю взглядом пятерню - такую большую, так нелепо свисающую через тонкую талию; закрывающую последних позвонка четыре так уж точно.

В шее, кажется, уже дыра от столь горячих и длинных выдохов, близких, что грудью чувствую каждую волосинку, спадающую мне на футболку и горло. Мысли постигает хаос. Получающее непривычные сигналы тело сходит с ума: деревенеет, подкрепленное картинкой, что посылают глаза - хрупкость, абсолютно беззащитная: в царстве морфея сознанием, физически - здесь. Инстинкты рвутся изнутри. Рыкнув, закусываю нижнюю губу, прилагая все силы к телу, чтобы вырвать его из сладкой чёртовой пытки. Слишком близко – налившийся кровью член, ощутив трение через ткань нижнего белья о его - обнаженный, горячий, между жарких бёдер - мой теперь уже ощутимо упёрся в мальчишку. Тот и не шелохнулся, продолжая смотреть сны. Его величество Хуй велит воспользоваться ситуаций; руки змеями окольцовывают стан, прижимая парня ближе к себе. Жадно вдыхаю запах его волос – молоко и сдоба. Наконец-то закрываются глаза, теперь уже от мысли, посылаемой мозгом, что между ног.

Толкаюсь бёдрами в мальчишку, ударяясь о тазобедренные кости, сползаю ниже, толкая кончиком носа в подбородок. С силой сжимаю за ягодицы. Боооже. Чуть отклоняюсь, дыша ртом, стараясь восстановить дыхание, жадно осматриваю ключицы, скользя взглядом вверх по шее, натыкаюсь на удивленный взгляд парня.

Усмехаюсь.

Ты этого добивался, ложась абсолютно голым в кровать к взрослому мужику?