Уминать за обе щеки мне не мешает ничто: ни сопение над ухом, ни деликатные покашливания, ни громкое топанье. Когда я ем – я глух и нем.

Последний кусочек счастья исчезает из посудины. Подобно Богу, сотворившему Землю, откидываюсь на спинку стула. Насладившись спокойствием, сытостью, абсолютно довольный поворачиваю голову к требующему внимания раздражённому напарнику.

- Чего дрыгаешься, как уж на сковородке?

- Отец сказал, что вы один живете, - а ладошками-то по столу почти хлопнул, аж стакан с вилками подпрыгнул.

- Какая разница, - искренне недоумеваю, - знакомый приходил и приготовил вчера. – От вида перекошенной смесью отнюдь не радостных эмоций на лице теряюсь, признаться.

- Парень? – закатывает глаза, фыркая. – Я так и думал. Извращенец, – со скоростью молнии Макквин в воздухе пролетает звуковая волна хлопнувшей двери.

Видимо, я не так гениален и умён, как полагаю. Кусаю внутреннюю сторону щеки, пытаясь понять, что сейчас вообще произошло. Может, нынешняя молодёжь не готовит и считает стояние у плиты неким извращением?

***

Устало выползаю из офиса, на автомате доходя до машины.

Одна единственная существенная зацепка. И та теоретическая.

Не сразу соображаю, что уже за рулём и в окно кто-то усердно тарабанит. Кривлю лицом настолько, насколько это вообще возможно.

Я устал, мальчик, роздыху от тебя нет. В кабинете и том достаёшь, просиживая задницу на диване, так ещё и в личный автотранспорт ломишься.

Мысль: «А может притвориться, что ты его не видишь?» - отпадает, ибо дошло, что я очень хмуро гипнотизирую его ещё более недовольную жизнью физиономию через стекло. Надоедливый пацан, не моргая, смотрит в глаза, продолжая методично стучать в окно костяшками пальцев.

Шумно втягиваю носом воздух, опуская стекло. Надеюсь, на моём лбу написано крупными буквами: «Какого хера?»

- Я решил, что поеду к вам домой. Между прочим, я тоже умею готовить.

Ожидал услышать что угодно, включая: «А у меня сегодня синие трусы», - но не это. Сопляк, видите ли, решил. Расплываюсь в хищной улыбке, спокойно, не спеша закрывая окно.

- Эй, я с тобой разговариваю! – негодяй хлопнул ладонью по капоту, заставляя мои руки сильнее сжать руль, развернуться и мысленно переехать эту скотину.

Раскинув ладонями в стороны на манер: “Я всея Халк и твоему куску железа придётся не сладко”, - упёртым бараном встаёт перед фарами. Рычу двигателем, потихоньку мечтая повеситься или повесить. И как Ланель с ним одним воздухом дышит? Если я перееду его сыночка, уверен, в глубине души начальник будет только благодарен. Но здравый смысл повелевает убрать ногу с педали газа и закрыть глаза, откинувшись головой на удобное подобие подушки, и держать их закрытыми до тех пор, пока мальчишка не хлопнет дверцей и не усядется рядом.

Лицо светится ярче солнца. Бесит.

- Пристегнись, - хмуро бросаю, стараясь отгородиться от лучей «победителя». Нуль реакции. – Я сказал: пристегнись, щенок, - тихо шиплю, готовый придушить его прямо на месте, пока никто не видит, потом связать его тощее тело и закопать где-нибудь в лесу… Картина счастливого меня с лопатой наперевес смазывается щелчком – пристегнулся и притих.

До дома доезжаем в абсолютной тишине. За каких-то десять минут мальчишка растерял как свет, так и уверенность. Со стороны, наверняка, кажется, будто злобный папаша или старший брат только что устроил мальцу взбучку за взрыв кабинета химии, а тот, несчастненький, лишь хотел постичь азы науки сложной и не понимает несправедливости со стороны родича.

Вот тебе поворот – у дверей, на ступеньках, сонно привалившись головой к перилам, дрыхнет хрупкость. Совсем дурак, что ли, на бетоне сидеть. Подхожу, одной рукой поднимаю за шкирку, открывает мутные глаза, моргает, рассматривая моё лицо, улыбается, помахав ладонью в подвешенном состоянии.

- Думал, заночевать у порога придётся, - беззаботно хмыкает, снова ощутив твёрдость под ногами. За спину даже не глянул, стой там хоть сама Меган Фокс, вряд ли её хоть взгляда удостоил. Неуверенно переминается, передёрнув плечами. Замёрзнешь, конечно, на лестничной клетке дует, как у воды поздней осенью.

Протягиваю ключи мальчишке, тот удивлённо хлопает ресницами, даже успевает раскрыть рот, чтобы выразить читаемый вопрос.

Разворачиваюсь к напарнику:

- Я отвезу тебя домой. Пошли, - желания смотреть на него не было, а зря. Плечом стукаюсь об него, непонятливо глянув из-под бровей. Ситуация настолько достала, что я цокаю, собираясь с силами.

Застыл, аки статуя посреди города, смотрит на хрупкость, копошащегося у двери, обогнул меня, словно место пустое и рядом встал. Мальчишка дёрнулся, чуть не выронив ключи, к стеночке попятился, а напарник мой за ним.

На любовь с первого взгляда не похоже.

Кривлю губы в ухмылке, одной частью рассудка веселясь и надеясь, что они друг друга поубивают, их трупы я свяжу и закопаю в тёмном-тёмном лесу, и никто меня больше гормональными всплесками и дэбильным возвращением долгой десятилетней давности беспокоить не будет…

Мальчонка так отчаянно сверкнул в мою сторону глазами, что рука сама дёрнулась напарничка отодвинуть и прошипеть что-то невразумительно-угрожающее.

- Я вообще-то твой напарник, а в гостях ни разу не был, - ловко выходит из захвата, выбивает ключи из тонких пальцев, открывая дверь, как свою собственную.

Хрупкость на месте как прикованный стоит, глазами шарит в темноте, где спина Ланеля младшего скрылась, да на меня поглядывает.

Киваю, мол, проходи, несчастье.

Надеюсь, квартиру они мне не разнесут.

========== Часть 4 ==========

Как хозяин, но крадется. Как вожак, которого сейчас свергнет дикая стая зверей. Ступает гордо, но принюхивается, оглядывается, краем глаза подмечает, как стены хмурятся, и потолок шепчет осыпающейся штукатуркой на мою голову надоедливыми дырявыми наставлениями.

Блеет молоденький вожак телёнком:

- Типичная хата холостяка, - глазёнками стреляет в сторону хрупкости. Янтарноглазый вспыхивает как факел, еле сдерживая энергию пальцев, те сжимаются в кулаки, а кулаки в карманы джинс, и ногами по полу шарк-шарк – подальше, дабы раньше времени в глотку костлявому гордецу не вцепиться. – Я, что ль, проявлю себя: глядишь, и моя стряпня сгодится, - к мальчишке всё обращается, трястись его от гнева то ли раздражения заставляет.

- Я дома приготовил у себя, принёс немножко, - тихо, но чётко выговаривает слова. Из-за угла потемнее пакет поярче появляется. «Немножко» демонстрируется мне.

- Ничего себе, - словно крайний левый судья на вшивом бою подпольного клуба, осматриваю аргументы претендента на победу. Упаковано добротно: каждая ёмкость закрыта крышкой, всё пластиковое, блестящее, завернуто в прозрачные пакетики. Вес у Главного пакета, вмещающего в себя месячный запас еды, тяжеловат, чтобы кости Хрупкости не надломились. С немым вопросом поднимаю глаза на юношу, одновременно поднимая и опуская дары.

- Нетяжело, - одними губами и полуулыбкой скрывает смущение в голосе.

- Прочно, смотрю, он у тебя обосновался, - едко хмыкает «вожак», обходя мальчишку по кругу. Тот из одного упрямства держится, не шевелясь, того и гляди сейчас кинется за мою спину. Но нет - руки из карманов вынимает, спина прямая, струной натянутой, в пол оборота встает, грудь выпячивая. Ланель замирает, ловя холод в янтарных глазах.

- Дело ума не твоего.

Лёд голоса сковал молчанием уста оппонента. Скривить губы не получается – замёрзла плоть и треснула.

Высокомерно поведя плечом, признавая за собой абсолютную победу, Хрупкость ступает в сторону кухни.

Не позволяю отчаянному юноше с ущемленным самолюбием кинуться и начать боевые действия. Притягиваю за локоть к себе. Не смотрит на меня. Отчужденно, безразлично в стену глядит, скосив взгляд.

- Что за истерики постоянные? – несильно трясу за локоть. Мальчишка не реагирует, лишь желваки сильнее заходятся. Замер, осмысливая что-то ниткой, связующей уши. – Рэнар, - вздыхаю, кладу ладонь на его макушку. Дёргается, как от пощёчины, по мне взглядом мажет, испуганно, вновь коркой мрамора покрывается, стеклянный взор устремив, стагнацию изображая. – Я, правда, очень устаю на работе, - услышишь меня, пожалуйста.