— Как вообще люди сходятся? Мало ведь просто… влюбиться?

— О, иногда вполне достаточно, — хмыкнул Платон, прислоняясь к закрытой дверце вольера. — Если, конечно, далее предпринимать какие-то шаги. А то можно любить вечно, а человек так об этом и не узнает.

— А если он пресекает любые попытки сближения?

— Надо быть настойчивым. Ну, или поискать кого другого. Всё зависит от того, как сильно чего-то хочется, — хетт многозначительно сверкнул глазами, и Бельфегор, совершенно растерявшись и кляня себя за то, что вообще поднял эту тему, опустился на корточки, заслоняясь от него собакой.

— У неё… какие-то предрассудки против моей семьи, — тихо сказал он. — Я её в этом отлично понимаю, сам был к её семье такой же. Но…

— Но ты не вся твоя семья. Попробуй ей это доказать. Бывает трудно переубедить человека, особенно если он что-то крепко вбил себе в голову, но попытаться стоит.

— И в чём ты переубедил Сейю?

— Что нельзя вечно быть одному. И что одна неудачная попытка построить отношения не означает, что на себе можно ставить крест, — улыбнулся Платон, и Бельфегор хмыкнул.

— Ясно. Буду иметь в виду. И, наверное, пойду уже обратно.

— Заходи, мы с собаками тут чуть ли не двадцать два часа в сутки семь дней в неделю, — пригласил хетт, и хорон кивнул, вставая.

Князь проводил его до самой двери, напоследок боднув в поджилки и тем самым окончательно выведя Бельфегора из прострации. До комнаты Адамаса он дошёл по памяти и застал там сидящую на кровати и всё ещё обнимающую сына Леду.

— Прошу прощения, зайду попозже, — отступил он к двери, и хорони отпустила Адамаса.

— Нет-нет, это хорошо, что ты пришёл, а то я что-то задумалась, — улыбнулась она, и её сын откашлялся.

— Я тоже. Например, о том, сколько я ещё смогу не дышать.

— Ну всё, всё, сел на любимого конька! Чтобы больше не уходил, понятно? — грозно вопросила Леда. Адамас пожал плечами.

— Искренне постараюсь.

— Будь так любезен. Пусть рекорд отца, который просидел в этом отрешении месяцев пять, останется при нём! Тем более ему было девять, а тебе уже семнадцать.

— То есть это наследственное, — с удовлетворением в голосе подметил Адамас, чем заслужил от матери лёгкий щелбан.

— Лучше бери хорошее. Бельфегор, — она повернулась к хорону, уже севшему на свой стул, — ты на сколько у нас? На ужин останешься?

Бельфегор открыл было рот, чтобы ответить, но Адамас выступил первым.

— Мне бы очень хотелось, чтобы Бельфегор временно у нас поселился, — почти смущённо проговорил он. — Если, конечно, ты не очень занят. Мне же совершенно нечего делать, да и придётся некоторым вещам обучаться заново…

— Ну, — Бельфегор перевёл взгляд с его серой повязки, прикрывающей верхнюю часть лица (Леда сказала ему, что примерно через пару недель должна быть последняя пластическая операция, которая позволит хорону в дальнейшем не прятать лоб и брови), на Леду, — вообще на службе мне появляться абсолютно необязательно, а жить одному в огромном доме не улыбается. Вот только Миа не будет ли против? Мы с ней не очень ладили.

— Миа круглые сутки на обучении у нашего начальника оперативного управления, — отмахнулась хорони. — А в единственный выходной отсыпается, так что ей просто некогда будет быть против. Комната у меня для тебя найдётся, хочешь — оставайся, сколько будет угодно.

— Спасибо, — кивнул Бельфегор, чувствуя, что с головой погружается в совершенно новый для него мир.

— Не за что, — улыбнулась ему Леда. — Если подопечный будет капризничать, сразу находи меня, я вправлю ему мозги. Любые вещи, какие понадобятся, запрашивай у АНД. Когда поедешь свои из дома забрать?

— Ближе к ночи.

— Тогда развлекайтесь, пойду обрадую родственников, что хоть что-то у нас наладилось, — сказав это, хорони в знакомом уже Бельфегору стремительном темпе покинула комнату — только ветром обдало, — и Бельфегор поинтересовался у улыбавшегося Адамаса:

— Твоя сестра не в маму ли своей эксцентричностью пошла?

— У Миа тормозов нет совсем, — усмехнулся тот. — Ну как, ты рад, что отныне у тебя есть возможность случайно сталкиваться с Миа каждый раз, как она дома?

— А, то есть тебе я не особо-то нужен?

— Ну что ты, просто как бонус… Надеюсь, ты тут не заскучаешь?

— Всё зависит от того, в насколько ты глубокой депрессии, — Бельфегор закинул ногу на ногу, останавливая взгляд на собственных тёмно-синих джинсах: он уже и не помнил, когда в последний раз одевался по-штатски. — Тут, конечно, всяко лучше, чем в Управлении, где сейчас властвует Марк и некоторые агенты почему-то считают, что получили в связи с этим право не отдавать мне честь… Но, какой бы я ни был зануда, если ты начнёшь ныть, сомневаюсь, что у меня получится в чём-то переубедить тебя.

— Я не буду ныть, обещаю, — горячо проговорил Адамас и тут же тихо сказал: — Но я ведь совсем не знаю, что теперь с собой делать, Бельфегор. Кому я нужен? На что я способен без… зрения? Всё, чему меня отец учил…

— Тебя необязательно становиться солдатом, — прервал его Бельфегор. — У Страховых много других достоинств. Ты можешь стать советником для отца, не бывает недостатка в людях, которым можно доверять.

— У него и без меня хватает советников…

— По-моему, ты невнимательно меня слушаешь. У моего отца тоже хватает верных солдат — тех, заметь, которые не отвернулись от него, когда он объявил войну ГШР, а они надеялись на объединение. Но я всё равно служу ему, пусть иногда он это и не ценит.

— Как он вообще тебя сюда отпустил?

— Мы же вроде как пока союзники, — пожал плечами хорон. — Если бы я начал бегать за Рэксом, вот тогда он бы точно высказал недовольство. А за его сыном… Чем бы дитя ни тешилось. Наверное.

— Ладно, хорошо, — Адамас подтянул под себя ноги, скрещивая их. — Я не уверен, что представляю себя в подобном качестве, но можно попробовать. Есть кое-что, о чём мне бы хотелось в этом плане поговорить. Ты хорошо знаешь Священное Писание?

— Прости, что? — поразился Бельфегор.

— Писание. Библию. Основы ангелизма. Про Иону, Ментифера и Иеремию.

— Тебе это зачем?

— Это были последние слова Ове. Он сказал, что Брутус полагает себя реинкарнацией Вершителя, но на самом деле является Ионой. А он сам в таком случае «его возлюбленный друг» Иеремия. Я же из религии знаю только два мировых праздника и что самого главного ангела-судию, то есть Вершителя, зовут Ментифер. То, что Иона — первый Мессия-Дьявол, для меня стало новостью…

— Он не то что первый, — поправил его Бельфегор. — Просто его так нарекли за то, что он сделал. Иона должен был стать всеобщим спасителем, то есть мессией, но поддался Злу и явился дьяволом. Основатель МД, Александр Стамесов, получил эту кличку за жестокость и радикализм, так оно и пошло. Среди наших много народу, кто полагает, что поведение Ионы было истолковано неверно и на самом деле не стоило Вершителю его распылять на атомы. За эту правду они и стоят, а уж в теологические и идеологические споры с такими лучше не вступать…

— Короче, ты в теме, — порадовался Адамас. — Расскажешь поподробнее?

— Признаться честно, полностью Писание я читал лет десять назад, в рамках общего образования, — Бельфегор задумчиво почесал подбородок. — Если у тебя есть терпение, в ближайшее время я его по-быстрому пересмотрю и тогда смогу полностью удовлетворить твоё любопытство.

— Ладно, потерплю. АНД, Писание! — скомандовал хорон, и спустя пару секунд на стол у стены легла толстая книга в чёрном кожаном переплёте с отпечатанным на обложке позолотой и серебром знаком ангелизма — в виде прямоугольника сложенными, повёрнутыми друг к другу стилистическими изображениями чёрного и белого крыльев, между которыми в обратном порядке располагались две такие же контрастные жемчужины. Бельфегор проследил за манипулятором и поинтересовался:

— Что ты надеешься понять из него, Адамас?

— Брутуса, — хмыкнул тот. — Мы почти ничего о нём не знаем. Нет, уверен, Дилан рассказал вам много чего интересного — надеюсь, ты меня с этим познакомишь. Но, кажется, религия свята для него и во многом в своих действиях он будет опираться на неё. Можно будет попробовать предугадать его поведение на будущее. В конце концов, сейчас он потерял человека, которого любил, я видел, его это задело, а уж слова Ове точно врезались в самую подкорку. Он вполне может предпринять что-то согласно какой-нибудь притче, а его будут ждать с распростёртыми объятиями.