- Простите мою дерзость, господин, - Сувон упал перед наемником на колени. - Цепи у Або на ногах, они будут ему мешать. У нас никто в цепях… ни разу не работал. Простите, господин.
- Ладно, пусть на день снимут, - буркнул Павил, - но ночью снова заковать! Этот раб дерзок. Непокорен. Его надо учить повиноваться господину!
- Слушаюсь, - склонился евнух до земли, - и повинуюсь.
- Куда угодно, лишь бы от тебя подальше! - пробормотал я, следом за Сувоном выходя из комнат генерала.
***
Я рано радовался, ибо оказался в еще более жестоких путах несвободы. Цепи с ног сняли, но взамен ко мне приставили двух дюжих надзирателей из числа людей Павила, встретивших меня бранью и зуботычинами.
- Ну что, твое высочество, готов служить на благо своего двора? - с издевкой усмехнулся мне в лицо один из них, вручая два поганых ведра и такой же ковш. - Или привык лишь гадить, оставляя убирать свое дерьмо другим? Сегодня мы тебя научим жизни! Станешь как шелковый после такой работы!
Я не был неженкой, избалованным роскошью и праздным времяпрепровождением, много тренировался, в походах спал на жестком складном ложе, знал тяготы военных будней наравне с простыми воинами, но никогда не выполнял тяжелую и нудную работу по хозяйству. Не знал, как изнурителен бывает труд раба, который целый день таскает ведрами дерьмо из нужника, и как он задыхается от смрада испарений, как ноют руки и болит спина…
Поначалу вид этой зловонной жижи буквально согнул меня напополам, и все съеденное за “завтраком” у Павила внутри не удержалось. Я задыхался, кашлял, тяжело дышал, и предстоящая работа представлялась адом. Вот эту вот немыслимую вонь черпать ковшом, потом нести куда-то далеко в ужасно грязных ведрах?
- Ну, проблевался? - ласково осведомился надзиратель. - Какие нежные бывают господа, и кто бы мог подумать? На, завяжи свой чуткий нос, высочество, и приступай к работе! И помни, с нашей стороны это последняя тебе поблажка.
Повязка пахла чем-то терпким и слащавым, но запах нечистот через нее почти не ощущался. Я с облегчением вздохнул, зажмурился и начерпал из ямы первое ведро…
- Так не пойдет, высочество, ты половину пролил мимо! - ткнув меня палкой вниз, зловеще прорычал тюремщик. Я ткнулся в мерзкую бурую лужицу обеими коленями и снова чуть не захлебнулся в собственной слюне. - Гляди своими зенками, куда льешь ковш, паскуда, иначе мы сейчас тебя засунем в эту яму целиком!
День показался бесконечным. Я черпал и таскал дерьмо, и каждый раз, когда смотрел вниз в нужник, мне казалось, что сейчас умру - настолько отвратителен был вид того, что там плескалось… Руки ломило, с головы ручьями лился пот, но главное - я весь пропах, насквозь, мне не отмыться никогда от этой жуткой вони, а этим негодяям ни в одном глазу! Они еще и умудрялись делать пакости и насмехаться. Один из них поставил мне подножку - в момент, когда я этого совсем не ожидал. Оба ведра я расплескал и вывозился с ног до головы, под злобный хохот обоих наемников.
- Хаха, ты наконец-то выглядишь, как надо, принц, - издевался надсмотрщик, - но вот боюсь, другие рабы не оценят столь изысканной дорогой отдушки и за стол тебя не пустят. А впрочем, сегодня ты работал из рук вон плохо, так что ужин тебе все равно не положен. Но где ты будешь спать? Наверное в свинячьем хлеве, хахаха! Вот только опасаюсь, как бы породистый хряк не зажрал ночью вонючего замарашку! Ему точно не понравится такой сосед в хлеву!
- Иди помойся, говновоз, - брезгливо тыча меня ногой, добавил второй. - На заднем дворе есть бочка. Натаскай в нее воды с пруда, только не забудь заткнуть внизу пробку. Пошарь на полочке, если повезет, то и мыла немного найдешь. Куда рванул? Сначала убери здесь все, чтоб не воняло так невыносимо!
Вода в пруду за день нагрелась, став почти теплой, и ванна получилась довольно приятной. А впрочем, мне сейчас наверняка понравилась бы даже ледяная купель, я рад был окунуть свое истерзанное вонью тело в относительно чистую среду и насладиться запахом воды, которого раньше никогда не замечал. Кусочек мыла оказался крошечным, а мне предстояло еще постирать свою испачканную нечистотами одежду, лежавшую сейчас в ведре, так что я вынужден был расходовать его очень бережно, едва намыливая тело и руки.
Солнце садилось, где-то близко раздавались голоса - рабы, скорей всего, садились ужинать, а я сидел по шею в бочке с водой и чувствовал, как ледяной змеей вползает в мою опустошенную страданиями душу черная тьма отчаянья. Зачем цепляться за такую жизнь? Не лучше ли нырнуть сейчас на дно и обрести покой? Рука наткнулась на ошейник, это придало мне смелости… Так, просто вниз… это не будет больно или долго…
- Эй, раб, ты там уснул? Тебе здесь не бассейн, где красотки мойщицы ублажают господина, так что выныривай давай! - оказывается, и здесь за мной следили. - Считаю до пяти. Не вылезешь, получить пять плетей.
Я вылез, выстирал одежду, насухо отжал и нацепил штаны. Рубаху надевать не стал, решив развесить на просушку в том хлеву, куда меня, наверно, отведут на эту ночь. Черт, Павил оказался прав, еще день-два такой невыносимой жизни, и я сломаюсь, сдамся, буду умолять вернуть меня на место личной генеральской собачонки. Или повешусь на своих штанах в хлеву, и никого не будет в это время рядом, кроме свиньи, которой все равно, что сделает с собой униженный и ослабевший человек…
- Чего застыл? - спросил меня все тот же голос. - Иди вон в тот барак, получишь миску еды, потом тебе покажут место для спанья.
Рабы сидели все вместе за общим длинным столом и ели что-то наподобие каши с мясом. Я остановился на пороге - свободных мест на лавках не было. Что ж, следовало ожидать, что ужина меня лишат. Завтра я точно упаду без сил и утону в том нужнике, навек избавившись от рабской доли, которую и жизнью-то назвать нельзя.
- Чего опять застыл? - меня грубо подтолкнули сзади. - Райт, я привел Або. Ты знаешь про него.
- Да, знаю, - щуплый мужичонка в белом колпаке кивнул мне в угол на полу, - садись сюда, Або.
Так, даже за столом рабов мне места не нашлось, куда уж изощренней унижение! Я усмехнулся и прошел, куда сказали, ничего не возразив. Какая разница, с рабами рядом или на полу? Плевать на все, хотя бы посижу, дав отдых утомленным до предела мышцам. Я был уверен, что еды не получу, но вскоре кашевар поставил передо мной миску с густым желтым варевом, весьма напоминавшим пойло для свиньи, к которому прилагались два куска совершенно несъедобного на вид хлеба. Ни ложки, ни какого-то прибора - ничего…
- Жри, говновоз, чего глядишь? Не нравится еда? Уж извини, но осетра в подливке и бараньих ребрышек сегодня для тебя не натушили, - на пороге показались мои надзиратели. - Что заработал, то и будешь жрать! Руками жри, тебе здесь не роскошные пиршественные залы короля! Если откажешься, накормим силой, потом отведаешь плетей!
Они прошли через всю комнату в мой угол и махнули рукой - рабы мгновенно потеснились и освободили им место на лавке, потом слуга с поклоном подал им восхитительно пахнувшее мясное кушанье. Они довольно ухмыльнулись и принялись за еду, запихивая в свои пасти огромные куски баранины. Я ничего не смог с собой поделать, желудок больно сжался и заныл, и я уже не помнил, как давился своей жалкой грубой пищей, глотая желтую кашу напополам со злыми и бессильными слезами…
- Тебе лишь стоит нам сказать, - провожая меня в убогий барак на ночевку, вкрадчиво шепнул мне на ухо один из надзирателей, - Его Превосходительство отходчив, он немедленно вернет наследному принцу свою безграничную милость и снова возьмет под особое покровительство.
- Пускай он катится в свой ад, ваш генерал! - упрямо прохрипел я, пока на меня надевали мои рабские цепи. - Лучше умру, но никогда ему не покорюсь!
***
Потом я потерял счет дням, похожим друг на друга удивительно и страшно. Я вычистил все нужники, все скотные дворы, таскал помои с кухни и стирал вонючее армейское белье, грузил песок и кирпичи для ремонта пострадавшего от огня левого крыла дворца, замешивал раствор и подавал его рабочим, вытаскивал сгоревшие подпоры и балки… Так день за днем, с утра до ночи. Ладони огрубели и покрылись мозолями, ноги стер в кровь, одежду изодрал, а новой мне не полагалось. В прорехи виделось голое тело, я ел теперь уже без всяких колебаний все, что давали, и неважно что. Просто не чувствовал, чего я ем, лишь бы набить пустой живот…
