— Я воспользовался взяткой, — объявил учитель, глядя в упор на Рохачека, — точь-в-точь как некий полевой жандарм!
Рохачек в негодовании проворчал что-то. Тогда учитель поднялся с места, схватил чиновника за ухо и закрутил его изо всех сил.
— Донесите на меня за то, что я перехватил вашу взятку, — тяжело дыша, сказал он. Затем простился с присутствующими и отбыл.
На третий день после этого происшествия в дворцовом лесу состоялась дуэль на пистолетах; учитель выстрелил под ноги чиновнику муниципалитета и, отказавшись от примирения, удалился, оставив на месте дуэли ошеломленных секундантов.
— Близорук, как бегемот! — воскликнул врач, принимавший участие в поединке.
— Отчего он так взбесился? — недоумевая, спросил один из секундантов.
Второй секундант хмыкнул, а Рохачек скрипнул зубами.
В один из первых дней января 1919 года Ференц Эгето пришел на Вишеградскую улицу и подал заявление о приеме его в Коммунистическую партию Венгрии.
…Эгето лежал в глубине алькова; былое и настоящее как-то вдруг переплелись в его сознании, он видел, как за окном сияет луна, слышал, как во дворе старого дома, залитом серебристым лунным светом, попискивают крысы, как где-то капает из крана вода, и думал о том, что на другом берегу Дуная, на улице Дороттья, в Венгерском королевском отеле, без сомнения, уже спит сам военный министр Йожеф Хаубрих, а на вымерших улицах Пешта по приказам, отпечатанным на плотной бумаге, тоже скользит белый луч луны.
«Должно быть, около трех…» И мысли Эгето вскачь понеслись дальше.
Было действительно около трех часов. Лежа на чужой постели в сумерках летней ночи и невольно вслушиваясь в сочное сопение спящих, Эгето в ожидании сна вспомнил строки из послания В. И. Ленина «Привет венгерским рабочим»: «Вы ведете единственно законную, справедливую, истинно революционную войну, войну угнетенных против угнетателей, войну трудящихся против эксплуататоров, войну за победу социализма»[7].
…Венгерская Советская республика…
Эгето стиснул зубы, ему хотелось кричать. Он судорожно глотнул. Его душило бессилие… Итак, самоотверженная борьба, титанический труд — все оказалось тщетным… И вот он здесь, гонимый… Нет! Теперь он стремился подавить воспоминания, пытался думать о другом.
…Дни шли, и он за все это время всего лишь два раза видел учителя Маршалко. Первый раз встреча произошла на Западном вокзале. Это было в начале мая, в субботний день. Они обменялись рукопожатием, и Эгето с трудом втиснулся в переполненный поезд, благо на крыше отыскалось местечко.
Он ехал в Шальготарьян. Со всех сторон поступали тревожные вести: части чешских войск под командованием французских генералов уже угрожали Шальготарьяну; румыны начали наступление против венгерского пролетарского государства и перешли Тису. А Ференц Эгето со своей изувеченной правой рукой оказался в стороне от всех событий, и когда, откликнувшись на первый призыв, сто тысяч рабочих Будапешта вступили в ряды Красной армии, он вынужден был остаться дома.
Дочь тетушки Терез проводила лето в Шальготарьяне у каких-то своих родственников шахтеров; поезда ходили без всякого расписания, и тетушка Терез то и дело разражалась слезами.
— Я поеду за ней, — сказал Эгето, видя отчаяние тетушки Терез.
Разумеется, это был всего лишь предлог, чтобы отправиться в те края, и, по всей вероятности, даже тетушка Терез поняла истинную причину его рвения.
В Шальготарьяне царила необычайная сумятица. По улицам с видом заговорщиков шныряли офицерики без знаков различия; некоторые правые лидеры профсоюза шахтеров вели с ними продолжительные беседы; рабочие утренней смены хоть и регулярно являлись на работу, но в шахту спускались с тяжелым сердцем.
— Это уже для чешских капиталистов, — мрачным шепотом утверждали некоторые посвященные, старые функционеры социал-демократической партии.
Шахтеры, лица которых были покрыты угольной пылью, сдав смену, щурились наверху от солнечного света и с удрученным видом стояли у спуска в шахту, не помышляя о том, чтобы уйти домой, — Шальготарьян был единственным шахтерским районом, поставляющим уголь Советской республике; от него зависело все, что нуждалось в угле: армия, производство, транспорт. Ночью в Шальготарьян пришло сообщение: «Всякое сопротивление излишне и бесполезно. Советское правительство подало в отставку». Сообщение это исходило не от частного лица, оно было послано тогдашним секретарем профсоюза шахтеров Кароем Пейером.
К счастью, поступило не только это предательское сообщение; немногим позднее в город шахтеров прибыл невысокий молодой человек, представитель Революционного правительственного совета. В тот самый час, когда Эгето приехал в Шальготарьян, обстоятельства уже переменились. Молодой человек с необычайной энергией приступил к формированию добровольческих шахтерских батальонов. Под землей шахтеры удвоили усилия по добыче угля; офицерики с видом заговорщиков уже в значительно меньшем количестве сновали по улицам, а некоторые профсоюзные чиновники поглубже втянули головы в плечи.
Первый добровольческий шахтерский батальон отправился на фронт в тот самый момент, когда Эгето, взяв Юлику за руку, повел ее на вокзал. Разумеется, не могло быть и речи о какой бы то ни было воинской дисциплине в этом рабочем батальоне, той дисциплине, которая некогда отличала всю австро-венгерскую армию; бойцы стояли не по ранжиру, шагали не в ногу и одеты были во что попало, начиная с потрепанной темной шахтерской блузы и кончая шинелью серого цвета; лица людей были хмуры, но они решительно сжимали в руках винтовки. Эгето понял, что командир батальона целиком доверяет своим бойцам; рядом с колонной вооруженных шахтеров в обществе политкомиссара шагал с неуловимой улыбкой на губах тот невысокий молодой человек, воля и энергичные действия которого резко изменили ход событий. Эгето сел в поезд в каком-то смятении чувств, он радовался и грустил одновременно.
— Винтовки тоже нужны, чтобы добывать уголь? — спросила у него девочка.
— Да, да… — задумчиво ответил он.
Спустя несколько дней, уже в Будапеште, Эгето узнал, что положение на Северном фронте фактически стабилизовалось, шахтеры собственными силами удержали город и сейчас спокойно могли возвратиться в свои покрытые угольной пылью штольни, так как на фронт уже прибыли части вновь созданной Красной армии. Немногим позднее началось грандиозное наступление под командованием Ландлера, в результате которого неприятельские войска, вторгшиеся в пределы Венгрии, отступили и бежали вплоть до самого Эперьеша.
…До Эперьеша… Уже серел за окном четвертый день августа; в каком бы направлении ни поплыли исполненные страданий, не знающие покоя мысли Эгето, они вновь и вновь возвращались к одному…
Второй раз он встретился с учителем Маршалко, когда был подавлен мятеж, который пытались осуществить контрреволюционные элементы 24 июня. Эгето был тогда ранен в жестокой схватке, происшедшей на заводе М. Лишь только было получено первое тревожное известие с завода, как Эгето и два его товарища бросились без промедления на завод и появились там еще до того, как прибыл вооруженный отряд красных металлистов судостроительного завода. Группе контрреволюционеров, явившихся на завод, удалось, сославшись на распоряжение командующего корпусом Хаубриха, ввести в заблуждение часть рабочих, человек пятнадцать, к которым вскоре примкнули еще два мастера и один инженер, и в течение нескольких часов держать завод под угрозой.
Эгето и его товарищей беспрепятственно впустили в заводские ворота. На первый взгляд все обстояло благополучно: станки стояли на месте, везде царили покой и тишина, но тишина эта, казалось, не предвещала ничего доброго. Внезапно из-за будки привратника выскочили человек восемь, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками; среди них был один мастер, остальные люди были чужие, не заводские. Эгето и его товарищи не успели опомниться, как одному из них в спину, под лопатку вонзили штык, конец которого на груди вышел наружу. Человек, не издав ни звука, повис на конце винтовки, затем, хрипя, сполз на землю. Второму товарищу прикладом размозжили висок. Эгето огрели прикладом по голове, но он устоял на ногах и бросился на врагов. После ожесточенной драки впятером его все-таки повалили, связали и принялись топтать сапогами. Затем трое бандитов с торжествующим видом поволокли его, избитого и связанного, в заводскую контору.
