— Секу, Паук!

Профессору не спалось. Пожалуй, за всю свою непростую жизнь Файнберг не испытал столько необычных ощущений, сколько выпало на его долю за последние два дня. Не в силах решить, как ко всему этому относиться, Файнберг попытался прибегнуть к испытанному русскому способу и сам себе сказал: «Пьяный был, что с пьяного возьмешь?» Не успокоило.

Во-первых, фраза никак не оправдывала трупов на квартире соседки. Во-вторых, судя по виду охранников у палаты Мананги, за напарницей еще минимум две черепно-мозговых травмы. В-третьих, похищение человека, пусть даже с оздоровительной целью, не самое лучшее деяние, в смысле уголовной процессуальности.

Профессор засунул голову под подушку. Неизвестно откуда появившееся тягостное чувство вины, свойственное всем интеллигентным людям, на этот раз имело под собой более чем реальную почву. Файнберг сел и зло откинул в сторону одеяло, казавшееся сегодня недостаточно теплым, слишком тяжелым и коротким. Ноги не сразу попали в тапочки, отчего жизнь стала вконец невыносимой. По пути в кухню он споткнулся о мешок с окровавленными вещами соседки. В мозгу сразу мерзко всплыли далеко не самые ободряющие слова — «вещественные доказательства».

Спасительный валокордин медленно, капля за каплей, покидал свой коричневый флакончик, продолжая пытку, словно садист-психотерапевт. Телефонный звонок остановил процесс на пятьдесят четвертой «слезинке».

— Так и знала, что ты не спишь, — бодрый голос словно радовался этому обстоятельству.

— А я, как «на дело» схожу, всегда плохо сплю, — буркнул Файнберг.

— Да? А я — нормально. — Совершенно серьезно ответили в трубке. — Но сейчас еще только половина первого. Для меня — рановато. Я вот что думаю, у меня в квартире тебя не было. В больнице — охранников тоже я «работала». Так что, пока все чисто. Ты — настоящий секретный агент, работающий под прикрытием. Причем под моим.

Файнбергу вдруг стало стыдно. Виктория Борисовна словно читала его мысли. С трубкой в руках он подошел к мойке и выплеснул лекарство.

— Чего молчишь? Але-е-о?

— Даже не знаю, что тебе сказать, — старый хирург был сам себе противен.

Подруга откровенно брала все на себя. И, что самое ужасное, после этих слов ему стало легче.

— Вчера ты тоже не знал, что сказать. Зато потом мы подружились и теперь весело проводим время! — Женщина не позволила затянуться неприятной паузе. — Я, собственно, что позвонила. У тебя остались кое-какие мои «грязные» вещи. Не хочу, чтобы ты думал, будто я — неряха. Если ты не против, мне хотелось бы их забрать.

— Я все сделаю сам, — торжественно произнес Файнберг.

— Нет, — твердо ответила Виктория Борисовна. — А то тебя заподозрят в нелегальной частной практике на дому. А вот старушка, выбрасывающая мусор, не вызовет подозрений. Выставь, пожалуйста, мешок на лестницу. Я заберу.

— "Старушка"... — задумчиво промычал Файнберг и положил трубку.

Он выставил за дверь мешок и вернулся. Квартира, в которой за многие годы стал привычным каждый уголок, внезапно показалась одинокой и неуютной. Виктора Робертовича охватило странное чувство, будто вокруг чего-то не хватает. Как если бы, к примеру, с окон исчезли вдруг шторы. Но причина явно не была внешней. Пустота образовалась внутри.

И произошло это в тот самый момент, когда он, проводив соседку до квартиры, поцеловал ей на прощание руку. А потом дверь за ней тихо закрылась...

Совсем как в молодости, ему вдруг захотелось ждать на лестнице до утра. Пока она не появится вновь. И скажет, к примеру, что, согласно инструкции, не положено засвечивать своим присутствием явку напарника. Тем более мешать ему спать романтическими вздохами.

Неожиданно профессором овладела отчаянная жажда деятельности. Какой там сон! От переполнявших чувств он принялся взад-вперед шагать по квартире. Мысли вихрем кружили в голове. Не в силах оставаться дома в бездействии, когда партнерша, рискуя жизнью, уничтожает кровавые улики, Виктор Робертович начал быстро одеваться. Мысль пришла внезапно. Файнберг настолько опешил от собственной гениальности, что даже руки, за десятки лет привыкшие на полном автоматизме вязать идеальные узлы, растерялись и, не закончив работы, застыли в немом восхищении, растопырив пальцы.

— Я поеду к Рыжову и достану камень! — произнес он, глядя себе под ноги, туда, где находилась ЕЕ квартира.

Когда профессор вышел на лестницу, мешка с одеждой уже не было. Из подъезда он вышел уверенным в себе, готовым к приключениям и почти счастливым.

Видавшая виды «шестерка» с неприметным номером Ф 911 СБ стояла недалеко от парадной. Трое сидевших в ней мужчин стойко переносили тяготы и лишения томительного ожидания, справляя естественные надобности в специальные пластиковые пакеты импортного производства. В таком составе элитное подразделение Конторы, именуемое в народе «наружкой», работало впервые. Раньше эти люди никогда не встречались и теперь с интересом, но профессионально незаметно присматривались друг к другу.

За рулем сидел старший — Герман Семенович Пименов, крупный человек с мясистым лицом, посередине которого неприлично выступал иссиня-красный нос. Он с неприязнью поглядывал на коллег в зеркало заднего вида и то и дело повторял: «Эт'самое». Нервничал Пименов, пожалуй, больше остальных. Во-первых, Герман Семенович привык работать один. Во-вторых, он прекрасно понимал, что если «вожди» раскрыли его инкогнито — значит, дело из ряда вон выходящее. А он профессионально не любил всего, что выходит из строя и не ходит рядами. В-третьих, судя по ориентировке, клиент был профессионалом высочайшего класса. А значит, в случае провала могли последовать неприятности. Вплоть до перехода на другую работу. В мир иной...

Герман Семенович скосил глаза в поисках взаимопонимания. Но лица соратников не успокоили. На заднем сиденье в это время заканчивался поход в туалет. Константин Стрижак и Игорь Бондаренко мочеиспустились почти одновременно и с любопытством разглядывали на свет содержимое прозрачных пластиковых пакетов.

— Вы, Герман Семенович, меня извините, — Стрижак с интересом продолжал перекатывать желтоватую жидкость, — но отслеживать, как писают свои, неприлично. Правда, Игорек? — он всем корпусом повернулся к соседу.

— Однозначно, — Бондаренко отложил в сторону пакет. — Семь раз засек. Я уж не стал говорить. Может, ему нравится? Так пусть смотрит. Не жалко.

— Не семь, а восемь, Игорек. У вас, Герман Семенович, с ориентацией все в порядке? Кстати, номерок необычный на машину сами подбирали? — На заднем сиденье раздался смех, и молодые люди хлопнули друг друга по ладоням.

— Вы, эт'самое, лучше за подъездом смотрите, шутники. А за пакеты распишитесь в ведомости и сдадите все до одного после работы. Понятно, эт'самое?

«Все секут. Даже меня», — подумал Пименов и успокоился. — «Ребята — явно профи и дело знают. Правда, посмотрел я на них девять раз», — отметил он чисто автоматически.

Было уже около часа ночи, когда дверь парадной неожиданно открылась и оттуда вышла неопрятная старушка с мусорным мешком в руках.

— Работаем, — тихо произнес Пименов.

На заднем сиденье замолчали на полуслове, будто выключили звук. Чуть слышно защелкал фотоаппарат, фиксируя каждое движение женщины. Когда она скрылась за углом дома, старший произнес:

— Стрижак.

Тот кивнул и почти бесшумно покинул машину.

— Это не наш клиент. — Оставшийся один на заднем сиденье Бондаренко положил рядом с собой фотоаппарат. — Только пленку зря тратим.

Невинная на первый взгляд фраза потрясла Германа Семеновича. Он даже отвел взгляд от угла дома и уставился на коллегу. Для профессионала — случай небывалый.

— Эт'самое... — Пименов сделал паузу, подбирая слова помягче. Его явно задели за живое. — На этом свете не наших клиентов не бывает! Понятно? Ходят куда хотят, когда хотят! Что их на улицу тянет? Всех отследим — и в рапорт! Ясно? Куда старуха мусор понесла на ночь глядя? Почему не спит? Что за старуха, которая в приметы не верит? Почему мешок такой большой? Эт'самое... — вопросы закончились так же неожиданно, как и начались. Но, судя по всему, их было намного больше.