— Этих — в морг. Того — в дурку, — и обыденно пошутил:

— Не перепутайте.

— Так, может, заодно и психа прихватите? — попытался внести деловое предложение Максимюк.

— Ага, а он нас по дороге покусает и сбежит! — отрезал доктор. — За это другая бригада деньги получает.

Тем временем фельдшер потянул на себя простыню. Негр открыл один глаз. Виктор замер на секунду и сказал:

— Дай глянуть, родной. Тебя как звать?

Открыв второй глаз «родной» ответил шепотом:

— Мананга.

— Круто! — обрадовался фельдшер. — Давай, Банана, рану посмотрим.

Он снова потянул простыню. Во весь живот, от края до края, тянулась рана. Из нее небольшими толчками текла кровь. В коридоре раздались сдавленное мычание и топот. Это вернувшийся из ванной Потрошилов помчался обратно. Снова послышались характерные горловые звуки и шум воды. Наложение повязок и эвакуация раненого были организованы в хорошем темпе. Отзвонившись по инстанциям, доктор распрощался. На выходе его поймала за рукав хозяйка квартиры:

— Куда его теперь?

— Сначала в дежурную больницу. А потом — куда их вуду пошлет.

«Скорая», как внезапно появилась откуда-то из недр большого города, так же внезапно в них и погрузилась, будто ее и не было. Теперь пришло время серьезной работы. Следователь с экспертом стартовали. От обоих явственно тянуло свежим коньячным амбре. Поэтому живописный вид комнаты не произвел особого впечатления на их «крепленые» нервы. Трезво оценив обстановку, они разделились. Судмедэксперт Василич, поблескивая лысиной, принялся за трупы. Следователь взял старушку за локоть и увлек на кухню.

В первую очередь эксперт осмотрел жертвы. За долгие годы работы он твердо усвоил — труп должен быть мертв. В противном случае работа крайне затрудняется. Особенно вскрытие.

— Итак, господа милиционеры, мы видим два тела, — глубокомысленно произнес он, обращаясь в основном к Максимюку.

— Да ну? — старшина хохотнул и присел на стул, чтобы не мешать.

— Два мертвых тела, — уточнил через две минуты Василич.

— Ну, да, — подбодрил его Максимюк.

Из чемодана был извлечен фотоаппарат, засверкала вспышка.

— Положение тел и характер повреждений свидетельствуют о том... — многозначительно изрек эксперт и сделал паузу, привлекая внимание аудитории.

— И о сем! — донеслось со стула.

Руки в резиновых перчатках споро замелькали, отбирая пробы и образцы по всей комнате. Лысина Василича покрылась каплями трудового пота.

— А это у нас что? — сказал он. И, не дожидаясь комментариев, поспешно вынес заключение. — Понятно — рвотные массы... Как его там?

— Капитана Потрошилова, — с издевкой подсказал Максимюк.

— Для следствия интереса не представляют! — прокомментировал из кухни голос следователя. Там начиналось хитроумное дознание. Представитель прокуратуры откашлялся и приступил:

— Меня зовут Сорокин Олег Леонидович. Я — следователь. Буду расследовать преступление, совершенное в вашей квартире.

Хозяйка согласно кивнула:

— Знамо дело. Следователь, значит, расследует.

Несколько сбитый с привычного ритма, Сорокин запнулся:

— М-да. Ну это... А, вот! Попрошу предъявить документ, удостоверяющий личность.

— Чью? — вскинула брови бабушка.

Внимательно осмотрев собеседницу, Олег Леонидович понял, что имеет дело с ровесницей Октября.

— Мою! — неожиданно пошутил он.

— Твою, милок, подтвердить не могу. Личность ты там или нет — кто знает? — серьезно прошамкала старуха.

Философская мудрость ее слов нашла свою дырочку в раскрывшихся после коньяка порах души. Сорокин задумался и вздохнул. Хорошему выхлопу три метра — не расстояние. Когда он поднял глаза, перед ним лежали старухин паспорт и бутерброд. На середине стола стояла материализовавшаяся из ниоткуда запотевшая бутылка водки и две стопхи. На глазах у изумленного зрителя старуха налила в обе.

— Махнешь, милый? Мне-то надо, от стрессу.

Машинально взяв стопку в руки, следователь пробормотал:

— Разве что — от стресса.

После водки мысли пришли в предписанный процессуальным кодексом порядок. Допрос свидетельницы пошел по накатанной годами колее.

— Итак, Виктория Борисовна, начнем с постояльца. Давно он у вас жилье снимает?

— Так не снимает он. Я его вчерась на улице подобрала. Жалко стало. Негр ить. А то замерз бы, неровен час. Знаю только — зовут Манангой.

Олег Леонидович удивленно поднял вверх брови.

— И все?

— Не, он, конечно, еще какой-то мудреный Орлиный Перец или Педро Гомес... Я толком не разобрала. Мне оно зачем? Черный, как Максимка в кино. И по-нашему ни бум-бум. Вот и жалко.

Сорокин недоуменно прищурился. Рука сама потянулась к стопке. Рассудив, что без пол-литры тут не разберешься, он опрокинул еще сто грамм.

— А гости? Кто такие, зачем пришли?

— Сказали из института евонного, я и пустила...

— Жалко стало? — с сочувствием спросил Олег Леонидович, надкусив бутерброд с колбасой.

Передернув плечами, Виктория Борисовна сплюнула на пол.

— Разбойники, прости Господи! Как зашли, так меня в чулан и запихали. Потом шум, крики, грохот. Дверь хлопнула, и стихло. Я-то думала, все ушли, задвижку отверткой ковырнула и выползла, а там... уборки на месяц.

Вспомнив лужи крови в комнате, Сорокин поежился.

— Да-а. Сколько гостей-то было, Виктория Борисовна?

— Четверо, милок. Те трое, что загостились, и еще один. Здоровый такой, морда нерусская — чистый чечен. Эта... борода у него черная!

В течение последующих двухсот грамм выяснилось, что штаны у бородатого были обыкновенные, куртка черная, нос обыкновенный, волосы черные, рост обыкновенный. Устав от этой черной обыкновенности, следователь грустно подпер рукой щеку и записал в протокол: «Черноволосый мужчина без особых примет». Ему с трудом удалось удержаться и не вписать: «...обыкновенный».

Тем временем в ванной выворачивало наизнанку капитана Потрошилова. В краткий светлый промежуток он успел снять пальто, очки и кобуру с пистолетом. Стало удобней, но, как быстро выяснилось, не легче. Собрав волю в кулак, Альберт Степанович поборол постыдную слабость и выполз из ванной. Заботливо завязанный мамой галстук торчал из бокового кармана пиджака. На бледном лице огнем одержимости горели глаза, без очков казавшиеся узкими щелками.

Потрошилов ворвался в следственный процесс, когда бригада уже закончила работу. Пришлось осматривать квартиру в одиночку. В результате Альберт Степанович уходил последним. Он долго стоял в дверях, с нездоровым интересом всматриваясь в лицо старушки.

Во всем его облике читалось явное сожаление по поводу того, что все слишком быстро закончилось. Покидать загадочную квартиру не хотелось. Как много важных вопросов еще не было задано! Как много деталей было упущено из-за поспешности медицины и логично следовавшей за ней похоронной службы! Да еще следователь на лестничной площадке постоянно спрашивал громким шепотом:

— Так этот идиот едет с нами иди нет?

Альберту Степановичу было не до завистливой ненависти коллег. Он стоял выше этого.

— В ближайшие дни мы вызовем вас для дачи показаний, — загадочно произнес он и внимательно всмотрелся в лицо старухи, изучая реакцию.

Ничего необычного в нем обнаружить не удалось. Хозяйка квартиры не упала в обморок от страха перед грядущим Возмездием. Она не молила о пощаде и не пыталась скрыться с места происшествия. Подозрительная старуха даже не смотрела на опера, больше увлеченная разглядыванием погрома в помещениях.

— Вы сказали ей об этом уже в четвертый раз, — снова зашипел с лестницы следователь.

— Конечно вызовете, — буркнула бабка и закрыла дверь.

— Проигранная битва — еще не поражение в войне, — произнес Потрошилов и попытался заглянуть с лестничной площадки в глазок.

Избавившись от настырного капитана, Виктория Борисовна устало присела на пуфик в прихожей. Восстанавливалась Хана быстро, как настоящий профессионал. Уже через несколько минут она поднялась, достала моющий пылесос и принялась зачищать квартиру. Механический вампир загудел и жадно начал всасывать в себя запекшиеся на полу сгустки крови. Наполненный водой пылеприемник окрасился в красный цвет. Виктория Борисовна водила по полу щеткой и напряженно думала.