— Дорогой мой, скоро вы? — послышалось в телефоне.

— Сейчас, сердце моё, сейчас.

Да, лучше всего пока пойти к жене. Времени сколько угодно, западня прочна. А потом…

В три часа ночи Варецкий неслышными шага-ми направился вниз.

«Пилка… напильник… плоскогубцы… полчаса времени — и всё готово. Взять документы у трупа среди развалин лифта нетрудно, о причинах катастрофы наша юстиция слишком доискиваться не будет. Об этом уж позаботится моя чековая книжка. И больше ничто не сможет омрачить мою дальнейшую жизнь», — размышлял он, отпирая французский замок швейцарской.

Щёлкнул в замке ключ от комнаты с проводами. На стене спокойно дремал ряд кнопок; рубильник был в углу на мраморной доске. Руко-ятка его отклонена назад — Джо исполнил приказ своего хозяина, выключил ток. Значит, пленнице суждено сидеть в клетке там, наверху, до тех пор, пока чья-нибудь сострадательная рука не включит ток и не вернёт её с поднебесья вновь на землю.

— Ну нет, этого не дождёшься! — усмехнулся Варецкий, ставя ящик с инструментами на стол у мраморной доски, и, откинув крышку длинно-го, продолговатого, как гроб, ящика, Варецкий стал отбирать нужные инструменты. Вдруг он вздрогнул и поспешно выключил свет.

— Меня могут увидеть с улицы в окно. Пожалуй, тот же Джо подглядывает откуда-нибудь. Света от уличного фонаря совершенно достаточно. Вот и напильник.

Над площадкой тридцать пятого этажа, поднятый к самому потолку, чернел лифт, зажатый в каменные стены.

Теперь весь арсенал в комплекте.

Он вышел из комнаты и тщательно запер за собой обе двери, чтобы кто-нибудь не включил ток, пока дело не будет кончено, и стал подыматься по лестнице на тридцать пятый этаж небоскрёба.

Через полчаса он был на самом верху безлюдной лестницы. Над верхней площадкой, поднятый к самому потолку, чернел четырехугольный лифт, зажатый в каменные стены со всех сторон. Если узница была ещё там, то не могла даже ни-чего видеть, кроме освещённой электрической лампочкой внутренности своей тюрьмы, тем более не могла принять какие бы то ни было меры к своему спасению.

Но там ли она? Ведь он пробыл у жены больше двух часов. Варецкий затих, затаив дыхание. Сначала всё было тихо, затем до него из лифта донёсся стон., другой… Наконец, он явственно расслышал:

— Злодей! Предатель! Будь проклят! Проклят! Проклят!

— Кричи, голубушка. Ты же совершенно бес-сильна. Эй, Надежда Васильевна!

Из лифта глухо донёсся не то стон, не то ру-гательство. Варецкий не разобрал и крикнул как можно громче:

— Надежда Васильевна, я всё ещё хочу обой-тись без крови. Бросьте мне в пролёт из лифта документы, и я спущу лифт.

Варецкий взялся щипцами за клему…

— Нет, — послышалось в ответ.

— Берегитесь! Я не злой человек, но мне надо отстоять свою жизнь. Я даю вам на размышление десять минут. Если документы не будут у меня — вы погибли. Подумайте!

Вадим Николаевич вынул свои золотые часы. В лифте царило безмолвие.

Двадцать минут вместо десяти ждал Варецкий, затем резко захлопнул крышку часов.

— Ну, пора кончать. Иначе скоро рассвет. Я сделал всё, что мог. Прощайте, Надежда Васильевна!

«Молчит… Не удостаивает ответом… Клеймит презрением… Хорошо, посмотрим, что ты теперь запоёшь».

Бледная струя света карманного электрического фонарика осветила пыльные своды мансарды. Варецкий подошёл к пыльному ящику, одиноко покоившемуся среди чердачной пусты-ни. Под этим ящиком помещался мотор, приводивший в движение пассажирский лифт. Варецкий смахнул пыль с боков ящика и нащупал два крючка, прикреплявшие его крышку к полу. Лёгкий скрип. Поднятая крышка обнаружила мотор, резким чёрным пятном выделяющийся на сером пыльном фоне чердака.

Варецкий нагнулся и при свете фонарика нашёл среди множества зубчатых колёс валик, по которому проходил проволочный канат, подымающий лифт. С одной стороны висел груз, с другой — лифт с Надеждой Васильевной. Он поставил фонарь на пол и вынул инструменты. Послышался скрип перепиливаемого железа…

Надежда Васильевна услышала этот скрип. После судорожных попыток спустить лифт или как-нибудь выбраться из него она давно поняла безвыходность своего положения и лишь не знала одного: что он предпримет? Как доберётся до неё? Вдруг прорезавший тишину скрип разрушил эту последнюю надежду. Вся кабинка задрожала. Звук слышался над самой головой.

Варецкий между тем приводил свой план в исполнение. Когда перепиленный канат не выдержал тяжести лифта и лопнул, издавая пронзительный свист, он замер, ожидая треска разбившейся машины. Бесконечно долгая секунда, другая, третья — и ничего. Внизу всё было тихо. Варецкий провёл похолодевшей рукой по влажному лбу.

«Что это значит? Канат перерезан, она должна упасть. Ток выключен — значит, автоматические зацепы не действуют и ничего не может остановить крушение. Или с этой высоты ничего не слышно?»

Однако оглушительный треск выстрелов, донёсшийся до него, рассеял эту иллюзию. Они трещали на весь дом, отдаваясь многоголосным эхом по всем переходам громадной лестницы.

— Она жива! — простонал Варецкий. — Зацепы спасли её! Но кто же включил ток, кто мог его включить, когда ключи у меня в кармане?

Подбежав к мотору, он осветил его тусклым светом фонаря. Три провода одними концами были присоединены к клеммам мотора, а другие три сходились вместе и уходили сквозь пол в фарфоровую трубочку. Варецкий быстро отвинтил одну из клейм и бросил провод в сторону. Как бы в ответ на это раздался ещё один выстрел.

«Не тот провод! Зацепы держат! Она жива! Скорее, скорее! Своей стрельбой она созовёт весь дом», — не помня себя от ужаса, он бросился к мотору и взялся щипцами за следующую клемму. Однако дрожь пробежала по его телу. Голова закинулась назад, руки дрогнули и беспомощно опустились. Варецкий в конвульсиях свалился на пыльный пол чердака. Луч фонарика осветил оскал улыбки, исказившей его лицо, и остекленевшие, широко раскрытые глаза. Изредка по всему телу ещё пробегала лёгкая дрожь. В правой руке он судорожно сжимал щипцы, а левая нога лежала на конце отвинченного провода: он и не заметил, как наступил на него и, прикоснувшись рукой к положительной клемме, пропустил через себя ток.

Когда после долгих усилий полиции и жильцам удалось проникнуть в лифт, то среди изрешечённых пулями стенок они нашли женщину в глубоком обмороке.

Но кто же включил ток? Кто мог это сделать, когда обе двери были заперты Варецким? Ни-кто никогда не мог этого понять. А набожная Надежда Васильевна объясняла своё спасение небесным вмешательством. Ответить на этот неразрешимый вопрос могла бы лишь крышка ящика с инструментами, которую Варецкий откинул на рукоятку рубильника. Так он сам спас свою жертву.

13 мая 1926 года, в слякотный, ненастный день, какие в питающемся вообще суррогатами Берлине составляют суррогат лета, этот молодой человек оказался в спальне тайного советника Тице и его супруги, в одиннадцать часов вечера, самым непостижимым и неприличным образом.

Выпив вечерний кофе, Тице уже собирались ко сну, и господин Тице даже снял свой шлафрок и стал отстегивать вышитые фрау Амалией подтяжки, как вдруг в камине раздался треск и там очутился этот остроносый молодой человек в хитоне небесного цвета и с голыми руками. При нем не было никакого летательного аппарата — он свалился просто так, один. На его голове блестел обруч из какого-то синего металла, в котором ярко отражались лучи висевшей на потолке спальни двадцатипятисвечной лампочки. Фрау Амалия Тиц взвизгнула и поспешно скрылась за занавеску супружеского алькова, но тайный советник не испугался и двинулся на незваного гостя с тем строгим н непреклонным взглядом, которым привык обдавать в рейхсгерихте обвиняемых.