— Мой друг Джон Кэрч! — он сделал извиняющийся жест в сторону Мака. — Англичанин, приехал выяснить кое-какие научные вопросы. Мистер Кэрч, познакомьтесь — это… ээ-э… товарищ Мак, если не ошибаюсь, репортер, — он с трудом произнес несколько иностранных слов. — Но я не понимаю все-таки, каким образом…

К нему подошла незаметно вошедшая к комнату Нина. Она вынула свечу и ружье из рук отца и нежно обхватила его за узкие плечи.

— Папа, ты расстроен, тебе надо лечь! Мы с мистером Кэрчем посторожим здесь! Мистер Кэрч, помогите же папе. Вы видите? — повернула она к Маку свое бледное лицо. — Я проведу вас наружу!

Мак прошел несколько комнат, миновал двор с сердито ворчащим псом, машинально вышел на улицу. Начинало светать. Очертания предметов выступали яснее.

Его нервы были напряжены. Придя в номер, он не раздеваясь бросился на постель, обдумывая необыкновенные события ночи. Мало-помалу мысли начали мешаться. Все чаще в кружащейся тьме сознания возникало бледное лицо в желтоватых круглых очках, с черным пластырем на носу. Затем исчезло и оно. Мак начал падать в светлый провал беспокойного, долгого, полубредового сна.

Мак очнулся при ярком дневном свете. Разбудил сильный нетерпеливый стук из коридора. На часах пять — очевидно, дня, — он проспал больше двенадцати часов! В одной рубашке подбежав к двери, Мак с изумлением узнал, что визитером был не кто иной, как Маруся, черноглазая жена военлета!

Через две минуты, потягиваясь и зевая, полуодетый журналист впустил гостью.

— У меня такой беспорядок! — протирая глаза, Мак прикрыл измятую постель одеялом. — Вчера поздно, знаете, лег! — «Если бы она знала про эту фантастическую ночную историю!» — пронеслось в голове.

Маруся, не отвечая, два раза повернула ключ в дверной скважине. Затем, не снимая головного платка, села на единственный стул между столиком и кроватью.

— Вы… У вас есть какое-нибудь дело? — остановился перед ней немного недоумевающий Мак.

— Дело — да! — Маруся нервным движением провела рукой по усталым глазам. — Ну, товарищ, что вы теперь скажете о моем муже?

— О вашем муже? — Мак прошелся по комнате и удивленно почесал затылок. — О вашем муже? Почему же я должен говорить о нем именно теперь, в таком экстренном порядке?

— Почему теперь? Потому что вы так же, как и я, видели, что он лжет! Вы видели — он преступник, он знаком с профессором, у них какие-то общие тайны! Я совсем разбита, не знаю, что делать, к кому идти. Может быть, вы…

Мак расслабленно сел на диван. В его голове были гуденье и болезненная тяжесть.

— Простите! — он мучительно поднял брови и потер лоб. — Вы знаете, я не спал почти всю эту ночь. Было такое дело… Честное слово, вы меня поражаете своим сообщением! В какой мере я замешан в этом деле? Если намекаете на наш — согласен, глупый — спор с вашим мужем…

— На ваш спор? — теперь Маруся удивленно открыла глаза. — Но разве вы не знаете… Нет, не может быть… Разве вы не знаете, что это я была сегодня ночью в саду профессора? Что это в меня стреляли два раза! Что именно я и никто другой пробежал в двух шагах от вас!

— Вы? В саду? Так это в вас… — Мак вскочил на ноги и дико уставился на сидящую.

— Да, в меня! Вслед за вами я пробралась в сад Добротворского! Я приняла вас за другого — за мужа, вслед за которым вышла из дому и которого потом потеряла из виду. В саду вы исчезли, только потом, после стрельбы, я снова заметила вас… с ней. Войдя в сад, я пробралась к освещенному окну и увидела… увидела… — она упала головой на стол, подавляя детский, судорожный плач.

— Вы увидели, ну же, ну! — заинтересованный Мак склонился над ней.

— Я увидела моего мужа с профессором. Они сидели и серьезно говорили о чем-то. Я смотрела долго, потом начала подслушивать. Слишком близко прижалась к стеклу… Он — муж — верно, заметил меня. Он сорвал со стены ружье и прицелился. Я бросилась в сторону — думала, хочет просто испугать меня. А из окна как трахнет! Я побежала — чуть не наткнулась на нас… Упала, поползла в кусты. Он пальнул снова — мимо. Не помню, как выбралась! Он, он стрелял, хотел убить. С того самого времени не была дома!

— Маруся снова начала надрывно всхлипывать, уронив голову и закрыв лицо руками.

— Но, Маруся, милая, успокойтесь! Он стрелял не в вас! Он видел только кончик носа! Как он мог разглядеть вас в темноте?.. Да что я! Ведь это же стрелял Добротворский! Вы путаете! Вспомните — верно, Добротворский схватил ружье и выстрелил в вас?!

— Нет, не профессор! — ее рыдания сделались еще отчаяннее. — Тот сидел, дрожал, как мокрая курица! Это стрелял он! И у него было такое злое, зверское выражение глаз.

Он или сошел с ума или… или разлюбил, совсем разлюбил меня… Эта дочь профессора…

Мак был поражен. Ведь профессор держал в руке двустволку. Профессор уверял, что это именно он стрелял в человека в окне! И вот она — эта хрупкая полудевочка — уверяет, что стрелял не Добротворский, а ее собственный муж — военлет. Уже не помешалась ли она, — мелькнуло опасение — зачем было врать Добротворскому? Зачем военлету отрицать знакомство и обставлять свои свидания с профессором такой тайной? Неужели снова дочь профессора? В прояснившемся уме Мака начали создаваться стройные схемы предположений. Женщина у стола продолжала плакать.

За дверью послышались легкие шаги; шаги замолкли, раздался тихий стук. Маруся подняла мокрое лицо.

— Да? — Мак повернулся ко входу.

— Вы дома, Александр Ильич? — звучный голос Добротворской заставил кровь Мака горячей волной пробежать по жилам. — Я зашла… Да ну, отворите же, впустите меня, наконец!

Маруся вскочила и крепко ухватилась за плечо Мака.

— Я не могу встретиться с ней, товарищ! Спрячьте меня! Куда-нибудь! Сейчас же!

— Сию минуту, Нина Павловна! Проспал, знаете, одеваюсь! — крикнул Мак к двери. — …Ну, куда же вас деть — видите — некуда! — этот шепот уже относился к женщине рядом.

— Две минуты, не больше… — снова адресовался он к двери —…ну, куда? Видите, пустая комната! Просто выйдите и идите мимо… можете не кланяться. Не хотите? Ч-черт! Ну, тогда лезьте хоть сюда! Больше некуда — ясно…

— Мак откинул свешивающееся одеяло взъерошенной кровати… Маруся легла на пол… Мак еще ниже стащил одеяло и двинулся отпирать дверь.

Вторая посетительница вошла и сразу, как и первая, повернула ключ в замочной скважине. Потом сбросила пальто на кровать, близко подошла к Маку и положила к нему на плечи свои обнаженные руки.

— Александр Ильич, я пришла по важному делу!

Снова важное дело! Какие еще разоблачения предстоят впереди? Или, наоборот, — никаких разоблачений? Пришла одна к нему в номер, утром, заперла дверь… Он пододвинул ей стул и сел на кровать со сморщенным, касающемся пола одеялом.

— Александр Ильич! — повторила Добротворская торжественно. — Вы, конечно, понимаете, что наше ночное свидание, так не вовремя, — ее щеки порозовели, — прерванное всей этой суматохой, — было назначено вам не зря! Конечно, у меня был повод! Именно по этому же поводу и сегодня я подняла вас с постели!

Это важное, необыкновенное дело! Я отдаю в ваши руки судьбу моего отца, свою собственную судьбу. И потому, прежде чем сообщать остальное, я должна взять с вас одно обещание…

— Обещание? — задумчиво повторил Мак. — Значит, есть действительно тайна, — подумал он, — его сердце приятно забилось. — Совсем, как у Дюма или Конан-Дойля! И кто бы подумал, что в этом паршивом городке…

— Да, обещание! Я введу вас в курс одной почти невероятной истории. Но, повторяю, вы должны обещать мне, что никто, кроме людей, которых мы посвятим в тайну, не узнает об этом ни слова. Я обращаюсь к вам, как к другу, Александр Ильич! Вы дадите честное слово, что ни один из официальных представителей власти не будет введен в курс дела!

— Нина Павловна, но, может быть, я не смогу сделать этого! Может быть, сам характер ваших разоблачений…