За день, дивизион подполковника Боме обслуживавший 'Дору' сделал четырнадцать выстрелов. После каждого залпа гиганта, артиллеристы терпеливо ждали доклады наблюдателей, чтобы внести изменения в своей наводке.

Как и 'Карлы', 'Дора' оказалась дорогим, но малоэффективным оружием. Смотрящие в цейсовые трубы наблюдатели, так и не увидели взрывы от пяти снарядов упавших на позиции севастопольцев, а действие остальных не произвели должного действия. Они падали, взрывались, но не наносили того ущерба на который рассчитывали создатели орудия и генерал Манштейн.

Штольни Сухарной балки, в которых хранился боезапас Северной стороны, несмотря на их целенаправленный обстрел, остались целыми и невредимыми, не говоря об их уничтожении.

Единственный серьезный урон от обстрела 'Доры' состоял в том, что от сотрясания почвы сдетонировали снаряды, хранящиеся открытым способом и предназначавшиеся для отправки на Южную сторону.

Большой столб взрыва был немедленно зафиксирован наблюдателями, а также по счастливой случайности и на кинопленку хроникеров, снимавших дебют любимого гиганта фюрера. Все это легло в основу торжественной реляции направленной в ставку Гитлера, вечером этого дня.

В ней говорилось, что чудо-снаряд 'Доры', пробил скальный грунт русской оборонительной позиции и, уйдя на глубину в сто метров, уничтожил находившийся там пороховой склад врага. К ней также был приложен доклад наблюдателей с перечислением числа взрывов на позициях батареи ?16, а также снимки воздушной разведки, запечатлевшие взрывы снарядов 'Доры' в этом районе.

Стоит ли говорить, что подобный доклад, подкрепленный кино- и фотоматериалами, срочно отправленных специальным самолетом Гитлеру, вызвал у него бурную радостную реакцию. В штаб 11-й армии немедленно полетел приказ представить к Железным крестам людей особо отличившихся при уничтожении половины арсенала русской крепости.

Приказ фюрера был священен, и представление было составлено, хотя награждать артиллеристов не было никаких оснований. Батарея одиннадцатидюймовок, чьего огня так панически боялись немецкие генералы, существовала лишь в их воображении. Согласно решению Генерального штаба, орудия с батареи были демонтированы в конце двадцатых годов. Так, что бронебойные снаряды господина Круппа, в течение дня добросовестно разрушили давно заброшенную позицию, где в этот момент не было ни одного солдата противника.

Поздно вечером, в штабе генерала Рокоссовского подводили итоги знакомства с главными калибрами врага, которые по своей эффективности значительно уступали действию остальным осадным орудиям 11-й армии и самолетам генерала Рихтгофена. Уже потом, станет известно, что за пять дней непрерывных обстрелов и бомбардировок, противник сбросил на город 46 тысяч бомб крупного калибра и выпустил свыше 126 тысяч тяжелых снарядов.

По замыслу генерала Манштейна, этот страшный обстрел должен был серьезно ослабить оборонительные укрепления Севастополя и породить панику в рядах защитников города. Исходя из опыта штурма оборонительных укреплений в северной Франции и Бельгии, немцы ожидали, что русские солдаты начнут сходить с ума от непрерывного обстрела как сходили французы и бельгийцы, но этого не случилось.

В противовес цивилизованным европейцам с готовностью выбросившим белый флаг и покорно поднявшим руки, русские варвары продолжали сидеть в своих казематах и дотах, не помышляя о сдаче.

Первые сообщения о применении противником орудий большого калибра были разрозненные, не позволяли определить месторасположение осадных орудий и этому были свои объяснения. Если залпы хорошо укрытых 'Карлов', 'Гаммы' и 'Н' с грехом напополам ещё можно было засечь, то в отношении 'Доры' это было сделать невозможно. Все выпущенные и разорвавшиеся ею снаряды, наблюдатели отнесли к авиабомбам особо крупного калибра. Именно так они и были отмечены в рапортах.

Но не факт начала обстрела города из особо крупных орудий, был главной новостью этого вечера. Перед самым заседанием штаба командующего, из 2 сектора обороны сообщили о румынском перебежчике, сообщившим, что начало штурма Севастополя назначено на 3 часа утра 7 июня.

Ближе к полночи, разведчики 4 сектора обороны взяли 'языка', который после интенсивного допроса назвал примерно те же сведения, но только с небольшим уточнением. Наступление должно было начаться в три часа по берлинскому времени.

Ещё больше градус накала и страстей усилился к часу ночи, когда из 1 сектора обороны сообщили, что при проделывании проходов в проволочном заграждении у подножья Сапун горы, взят немецкий сапер. Сведения, полученные от него, полностью повторяли добытые ранее, как под копирку.

В этой непростой обстановке, Рокоссовскому нужно было определиться, чем являются полученные сведения - хитрой дезинформацией со стороны противника или случайность, позволяющей вскрыть его тайные замыслы. Но, даже определившись с этим трудным и непростым вопросом, командующий становился перед новым выбором, не менее сложным и важным.

В случаи признания, полученные от пленных сообщения правдивыми, необходимо было предпринять неотложные шаги по срыву наступления врага. Самый эффективный способ противостояния противнику являлось нанесение врагу упреждающего удара.

Из-за ограниченности людских резервов и средств, севастопольцы не могли нанести полноценный контрудар, который мог либо заставить врага отказаться от своих намерений, либо на время отложить его исполнение. Единственное, что могли сделать советские войска - это нанести массированный артиллерийский удар по немецким позициям, который должен был ослабить их наступательный потенциал.

В том, что необходимо нанесение артиллерийского удара, никто из работников штаба не сомневался. Весь вопрос упирался в продолжительность его удара. Учитывая количество имеющихся в крепости боеприпасов, генерал Петров стоял за продолжительность в двадцать минут.

- Большего, к сожалению, мы себе позволить не можем. Нам ещё предстоит отбивать штурм врага и совершенно неизвестно, как быстро мы сможем пополнить наши арсеналы - в голосе генерала звучал разум и здравомыслие, и с ним были согласны большинство офицеров штаба.

Генерал Казаков настаивал на том, что продолжительность обстрела должна быть если не вдвое больше, то не менее сорока пяти минут.

- То, что вы предлагаете Иван Ефимович - полумеры. Да мы ударим противника, но не кулаком, а растопыренной ладонью, что совершенно недопустимо в нашем положении. Только сознательно рискнув своими арсеналами, мы может серьезно ослабить изготовившегося к броску врага. Иного выхода просто нет, а что касается вопроса пополнения наших запасов мин и снарядов, я думаю, что флот, под руководством адмирала Октябрьский справиться с поставленной перед ним задачей - уверенно заявил артиллерист и ни у кого из штабистов, не нашлось аргументов возразить 'варягу'.

После того, как оба генерала высказались, собравшиеся стали с нетерпением ждать, чью сторону примет Рокоссовский. Выбор был крайне трудный, но Константин Константинович недолго решал, кого ему следует поддержать. Выбирая между разумной осторожностью и оправданным риском, он встал на сторону генерала Казакова.

- Чтобы нанести максимальный урон неприятелю, необходим сильный удар. В этом я полностью согласен с генералом Казаковым. За его плечами имеется опыт подобных действий и если он уверен в успехе предлагаемого им варианта, то у меня нет оснований сомневаться. Однако принимая сторону Василия Ивановича, я не намерен сбрасывать со счетов аргументы генерала Петрова о необходимости экономии снарядов. На данный момент, у нас имеется от 2-х до 6 боекомплектов на разные виды артиллерии, включая минометы и орудия крупного и среднего калибра. Пока у нас нет претензий к действиям флота по снабжению нас боеприпасами, но обстановка может сложиться таким образом, что он не сможет оказывать нам поддержку по независящим от него причинам. Я полностью убежден, что в самое ближайшее время, противник предпримет попытку создать морскую блокаду вокруг Севастополя и удушить наши войска голодом. Как в прямом, так и переносном смысле, будь я на месте Манштейна, то сделал бы это обязательно.