Мистер Беллами кивнул, отстранённо глядя в сторону. На Мэттью он больше не смотрел, попросту боясь это делать. Доминик по-прежнему старался слиться со стеной, но не в силах справиться с любопытством и собственными внутренними переживаниями, скосил взгляд, чтобы разглядеть всё то, что отражалось на лице подростка. Смятение и отчаянная твёрдость. Он и сам боялся того, что демонстрировал, но отступать не спешил, твёрдо отстаивая давно сформировавшееся мнение. Обида, таящаяся внутри несколько лет, дала трещину в спокойствии, которым он не отличался в принципе, проливаясь хлёсткими словами правды.

– Если ты уходишь, то уходи, отец, – он сжал пальцы и нахмурился сильнее. – Потому что один день рядом – гораздо хуже, чем ничего.

Подобная «подачка» могла ранить куда сильнее, а факт скорого отбытия к своей новой семье и вовсе изничтожала внутри всё самое светлое и прекрасное. Мэттью был ранен глубоко в сердце, и от этой потери нельзя было оправиться так скоро.

– Ты не понимаешь, сынок, – мистер Беллами встал, и на его лице отразилось отчётливо видное искреннее сожаление.

На какой-то момент Доминик даже пожалел его, всё же повернув голову. Может быть, это было и не его дело, но семейная драма разворачивалась на его глазах, и её участники не спешили прятать от него все детали. Тем более что он обо всём и так знал.

– Я делаю всё, что могу, и даже чтобы вырваться на один день к тебе, я пожертвовал многим. Мне хотелось увидеть тебя, провести время вдвоём и понять, не изменился ли ты за это время. Не отталкивай меня, – с этими словами он развернулся и, смотря прямо на Ховарда, произнёс: – Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы Мэттью оказался дома вовремя.

Двусмысленность и нелепость фразы кольнула неожиданно сильно, и Доминик принялся глупо кивать, боковым зрениями видя, как удивлённо смотрит на него подросток. Его отец поспешно покинул помещение, скрываясь из виду. И, кажется, даже остальные посетители стали говорить тише, а ещё минуту назад шумящие дети, перестали хныкать и просить добавки к десерту. Гнетущее молчание прервал сам Ховард, протягивая руку к Мэттью, и тот сам, без каких-либо предупреждений или наставлений, вцепился пальцами ему в ладонь, вплотную придвигаясь к столу, чтобы оказаться ближе. Только он открыл рот, чтобы сказать хоть что-нибудь – слова поддержки, попытки объяснить поведение взрослого человека, те же обвинения, – как сразу же был прерван одним жестом. Беллами покачал головой и глянул напоследок как-то неопределённо.

– Не нужно, сэр, – он горько усмехнулся, и сердце сжалось только от мысли о том, сколько боли могло было быть в этом юном сердце. – Ничего нового не произошло, и я почти не удивлён.

Несмотря на попытки убедить учителя в том, что всё в порядке, Мэттью выдавал голос. Надломленный и хриплый, с нотками обиды и раздражения. Он был зол и раздавлен, но пытался держаться стойко, как и подобает настоящему мужчине. Но мужчиной он не был, особенно когда жмурился вот так, сведя брови на переносице и вызывая жалость по размерам сравнимую с необъятностью земного шара.

– Пойдём домой, Мэттью, – прошептал Доминик, убирая руки. Хотелось держать эти подрагивающие пальцы, не отпуская ни на секунду, но сила обстоятельств каждый раз вынуждала делать то, что необходимо.

– Куда?

– Куда захочешь. Я могу отвезти тебя к себе, как мне и велели, либо же…

– Я хочу к вам. У мамы всё равно сегодня смена, а Полу стало будто бы совсем наплевать после возвращения из Франции…

Доминик промолчал. Оставив деньги на столе, сумма которых наверняка должна была покрыть счёт, он встал и жестом пригласил Мэттью на выход.

***

Прогулка вышла неспешной. Первые несколько минут Беллами молчал, пряча руки в карманы куртки и глядя себе под ноги, а Доминик прислушивался к собственным ощущениям, которые твердили об абсурдности происходящего и неестественности поведения мистера Беллами. Не было известно, как именно он вёл себя днём, пытался ли наладить контакт с сыном, не пытаясь купить ему счастье в виде предметов роскоши или чего-либо ещё, старался ли быть хорошим отцом, участливо задавая вопросы… Но можно легко предположить, что обида Мэттью оказалась гораздо сильнее, чтобы один день в компании мистера Беллами перевесил её, позволяя всем былым расстройствам исчезнуть без следа.

До дома оставалось около трёх кварталов. Доминик вздохнул с облегчением, заметив, что Мэттью принялся вертеть головой из стороны в сторону, разглядывая чужие дворы и промышленные зоны, мимо которых они шли, не торопясь. Достигнув перекрёстка, он уставился куда-то вперёд и, бросив быстрый взгляд на учителя, показал рукой в сторону площади.

– Может быть, мы могли бы сходить туда? – с надеждой спросил он.

– Уже поздно, Мэттью, и я обещал… – принялся вяло оправдываться Ховард, но понимая, что в этот момент угодить подростку нужно было в полной мере; отвлечь, заставить думать о чём-либо другом и, может быть, даже развеселить. Беллами продолжал сверлить его взглядом. – Ох, хорошо.

Тот тут же сорвался с места и понёсся к площади, где практически в любой час можно было застать приличное количество народу, особенно в тёплое время года. Весной и летом здесь люди собирались семьями или компаниями, читали книги, сидя под развесистыми деревьями, удобно устроившись на зелёной траве, а те, кому не хватало комфорта из современной жизни, могли пройти чуть дальше, очутившись в зоне небольших магазинчиков, открытых круглосуточно. Именно туда Мэттью и направился, вышагивая быстро и будто бы с какой-то конкретной целью. Колокольчик над дверью звонко оповестил сонного продавца о новых посетителях, и тот оживился, заприметив на пороге ещё одного мужчину – уж у него точно должны были быть при себе деньги, в отличие от подростка.

Они двинулись вглубь, и Беллами, завидев что-то в самом углу, принялся прокладывать себе путь до конца стеллажей. Ухватив маленькую бутылочку с тёмной жидкостью, он продемонстрировал её Доминику, довольно улыбаясь.

– Помните? Мы пили этот сироп в последний день пребывания в Париже.

Доминик не помнил, но всё же кивнул, усердно напрягая извилины. Количество кулинарных изысков, отведанных в столице Франции, с лёгкостью перекрывали все сладкие вредности, испитые между приёмами пищи.

– А это, – Мэттью достал что-то всё с той же дальней полки, – пили вы.

Он продемонстрировал ещё одну бутылку, но название этой Доминик запомнил очень даже хорошо. Желудок свело от одного воспоминания о вкусе этого божественного напитка, а плещущееся внутри пиво тут же принялось просить его к себе в компанию, и прямо сейчас. Побродив между узкими проходами стеллажей несколько минут, они направились к кассе. Мужчина за стойкой, усыпанной разнообразными товарами со всех стран мира, глянул на них с подозрением, задержав особенно пристальный взгляд на Мэттью. Скорее всего, он думал о том, что нерадивый родитель водит своего сына в столь поздний час по сомнительным местам, позволяет покупать то, что вздумается, а также приобретает себе алкоголь – не самый слабый по крепости. Но тактично промолчав, он пробил оба наименования и даже выдал бесплатный пакетик, напоследок натянуто улыбнувшись. Его можно было понять – единственной прихотью в этот час могло быть желание прикорнуть на часок-другой в тёплой и уютной постели.

Выбравшись из тесного магазинчика, Мэттью первым же делом приложился губами к бутылочке, жадно выпивая за раз две трети её содержимого. Кажется, он не притронулся к своему чаю в кафе, а теперь испытывал нешуточную жажду.