Часть семейства Беллами обнаружилась в соседней комнате кафе, расположенной через короткий коридорчик. Здесь висел знак «курить запрещено», и большинство посетителей были семейными парами – кто-то с детьми, а кто-то без. Казалось, что перейдя в другое помещение, Доминик попал в заведение совсем иного формата – с симпатично одетыми людьми, ведущими себя максимально прилично, да и децибел шума от разговоров был близок к самой низкой отметке, что не могло не радовать.

– Хорошо проводите время? – первым делом спросил он, усаживаясь рядом с мистером Беллами, напротив Мэттью.

Подросток не выглядел довольным, но и удручённым его тоже нельзя было назвать – с таким лицом можно принимать неизбежное, данность, факт, чем он собственно и занимался, проводя время с отцом.

– Проще сказать, где мы сегодня не были, – воодушевлённо начал подросток, делая смешные глаза; Доминик знал, что тот изо всех сил старается звучать правдоподобно, на деле же умирая от желания оказаться где-нибудь в тихом и спокойном месте. – Кажется, весь Лидс лёг к нашим ногам, чтобы продемонстрировать себя во всей красе.

Мистер Беллами продолжал молчать, помешивая свой, предположительно, чай и смотря то в лицо сына, то поглядывая на Ховарда, и последний не мог этого увидеть, всецело отдав своё внимание Мэттью, болтающему о прошедшем дне. В его словах он слышал едва скрываемую иронию, коей усердно приправлялось каждое предложение, произнесённое за столом. Услужливая и удивительно молчаливая официантка принесла Доминику меню и испарилась, пообещав подойти через несколько минут. Есть в столь поздний час было преступлением, но после недели в Париже, со всеми вечерними прогулками и вредной пищей то там, то сям, подкрепиться в вечер субботы оказалось не таким уж и страшным деянием. Выпить чего-нибудь крепче, чем предложенный травяной чай, хотелось страшно, но подавать дурной пример и выставлять себя перед отцом Мэттью любителем провести время подобным образом, не было желания. В желудке оставалось выпитое пиво, и разбавлять его чем-либо ещё – не лучшая идея.

Беседа текла неспешно, и говорил в основном Мэттью, даже будучи недовольным прошедшим днём. Ему всегда было что сказать, и сейчас он, ковыряя крохотной ложечкой в своей порции мороженного, отстранённо вёл монолог о школьных буднях и учителях, которые успели достать его за первую неделю учёбы. Доминик слушал внимательно, но кивал невпопад, боясь показаться слишком заинтересованным этой темой. Мистер Беллами продолжал молчать, изредка вставляя какое-нибудь незначительное замечание о чистоте речи сына, но тот, словно не обращая на это никакого внимания, продолжал сыпать нелицеприятными сравнениями и неприличными эпитетами в адрес некоторых отдельно взятых учителей.

– Миссис Стаффорд пытается выглядеть моложе своих лет, и ей это не удаётся.

– Мэттью, – покачал головой Доминик, отчаянно пытаясь не рассмеяться. Он никак не мог позволить себе продемонстрировать одобрения тех слов, которые срывались с языка подростка последние полчаса. Время опасно близилось к одиннадцати, но это, кажется никого не смущало; мистер Беллами и вовсе восседал как изваяние, разглядывая свою кружку, и боковое зрение Ховарда вполне отчётливо давало понять, что его разговор о школе совсем не интересует.

– Она смотрит сериалы – всё, что ей посоветуют девочки из класса, а после, в конце урока, обсуждает это с ними, пока оставшаяся часть класса пребывает в смятении относительно того, чем конкретно она занимает себя по вечерам.

– Что же? – Доминик кивнул в очередной раз подошедшей официантке и заказал всё же пива, опасно косясь на мистера Беллами. – Не хотите присоединиться?

Тот посмотрел странным, даже тяжёлым взглядом, оценивающе глядя то на Ховарда, то на часы, висящие прямо над ними, а после кивнул, чуть улыбнувшись. От сердца тут же отлегло, а кончики пальцев перестало покалывать от напряжения. Алкоголь и сигареты имели какую-то особую ценность в обществе, как повод лишний раз социализироваться или вовсе завести новое знакомство. Иногда было достаточно предложить кому-либо на улице сигаретку, и уже через полчаса вы могли знать друг о друге почти всё. Или же вот так просто позволить себе сделать предложение выпить вместе – с человеком, который был ничем не лучше Доминика, даже учитывая все его недостатки. Мистер Беллами ушёл из семьи, променяв одну женщину на другую, наверняка завёл детей, отдавая им всё своё внимание, а теперь пытался казаться участливым отцом, являясь без предупреждения и приглашения, таская сына за собой весь день по городу. Лидс, безусловно, было сложно обойти за один день – его красота прельщала даже местных жителей, – а огромное количество зелёных зон в этом районе зачастую стопорило местные дороги, не позволяя проехать к дому.

– Мне даже неловко произносить подобные названия, но её не смущает озвучивать их во всеуслышание, – пробормотал Мэттью, косясь на стакан Доминика, к которому тот пока что не смел притрагиваться, ожидая, когда принесут такой же его невольному компаньону по выпивке.

– Ты одновременно и удивительно правильный, – прервал своё молчание мистер Беллами, – и странно абсурдный временами.

Неловкая пауза повисла мгновенно. Доминик принялся старательно разглядывать свой стакан, пытаясь делать вид, что его совсем не интересует, что именно произойдёт в следующий момент. Это совершенно не то дело, в которое ему стоит совать нос, но вместе с этим и касается так же и его, раз уж подобный разговор случился в данный момент.

– Никто не знает, какой я на самом деле, – выдал после недолгого раздумья Мэттью. Он смотрел прямо в глаза отцу, а тот одаривал его ответной услугой, и на лице мужчины читались удивительное спокойствие и даже флегматичность.

– Я хотел бы узнать, сынок.

– Правда?

Доминик знал эту интонацию. В ней сочетались затаённая на что-то обида и надежда, которую сложно было чем-то приглушить или унять подчистую. Мэттью мог капризничать и отмалчиваться, демонстративно задирая нос, и делал это сравнительно часто, но недостаточно для того, чтобы это начало напрягать. Терпение Ховарда можно обозначить как поистине безграничное, особенно когда дело касается чужих недостатков, которые таковыми в иных случаях и назвать сложно.

– Правда, малыш. Мне бы хотелось проводить с тобой больше времени, – он замолчал на мгновение и, нахмурившись, продолжил: – Но в этот раз у меня снова всего один день, и уже через час я должен сесть в машину и отправиться домой, чтобы утром поехать на работу…

В его голосе можно было расслышать отголоски сожаления и даже раскаяния, но верить в правдоподобность сказанных слов не хотелось. Доминик отвернулся и уставился на стену, размалёванную причудливым узором. Кухня здесь оказалась отвратной, поэтому он налегал на пиво и сверлил взглядом что угодно, лишь бы не сметь смотреть на Мэттью. Он мог бы с лёгкостью предугадать его реакцию, до мельчайших деталей представить расстроенное лицо – с нахмуренными бровями и поджатыми губами. А ещё предположить, что именно в порыве ярчайшей обиды он выскажет отцу за всё то, что ему пришлось терпеть все эти годы без его участия в его жизни.

– Перестань делать вид, что тебе не всё равно. Будто тебе и правда жаль, что ты переживаешь из-за скорого отъезда.

– Мэттью, не нужно… – мистер Беллами вытянул руку вперёд и попытался обхватить пальцы сына, но тот одёрнул их и прижал к себе, испугано глядя на отца.

– Не нужно и этого, – холодно произнёс он, взяв себя в руки. – Не рань меня больше, пожалуйста.