Доминик сморгнул, вновь находя себя уже в ванной, где всё напоминало о нём. Красная зубная щётка, с растрепавшимися ворсинками; стакан, из которого Джим глотал воду, чтобы в следующий же момент выплюнуть её в раковину, вместе с остатками зубной пасты; его крем для бритья, которым Доминик не пользовался больше никогда, вообще не решаясь что-либо трогать. Прошёл уже год, а он всё ещё чувствовал невыносимую пустоту в груди, которая, казалось, с каждым днём, отсчитывая минуты и часы, образовывала чёрную дыру внутри, утягивая все хорошие воспоминания в своё неизведанное нутро, оставляя после себя всеобъемлющее ничто.

Телефон звонил всегда внезапно, и в этот раз не случилось исключения. Доминик подождал, пока вызов пройдёт, надеясь, что звонящему его ответ с утра пораньше нужен не слишком сильно, но мерзкая трель продолжала разрывать аппарат, стоящий в прихожей, и ему не оставили выбора. Поднимая трубку, он надеялся услышать короткие гудки, и не слишком важно, кто именно хотел услышать его хриплый голос с утра пораньше.

– Алло?

– Доминик? – это была Хейли, и чертовски не вовремя.

– Я тебя не разбудила? – вместо приветствия спросила она, и её голос начал раздражать с новой силой.

– Ты же знаешь, что мой рабочий день всегда начинается в девять, – Доминик боролся с желанием снова глянуть на часы, но сдержал этот порыв, стащив рубашку и прижав телефон плечом к уху.

– Да, конечно! – она расхохоталась, и её глупый смех начинал раздражать; но в самом-то деле, её голос нравится Доминику больше, чем свой собственный, просто она мешала ему быстро переодеться и сесть в машину. – Может быть, мы могли бы поужинать вместе?

– Хейли, мы знакомы двадцать лет, и сколько ты помнишь раз, чтобы я сразу же согласился? – он невольно улыбнулся, вспоминая историю их знакомства.

– Тебе всего лишь тридцать пять, а иногда мне кажется, что все пятьдесят, Доминик, – она капризно протянула его имя, и от этого почему-то стало легче.

– В пятнадцать я был таким же занудой, не находишь?

– Тут я с тобой соглашусь, – Хейли рассмеялась, и этот шелестящий, слегка хрипловатый звук больше не вызывал желания разбить телефон об стену.

– Приходи вечером, если сможешь, – она всё же сделала последнюю попытку, прежде чем отключиться.

– Обязательно, – ответил Ховард коротким гудкам.

Доминик улыбнулся, застёгивая последнюю пуговицу на рубашке, взглядом пытаясь отыскать пиджак, который он оставил где-то в пятницу, а ведь время немилосердно поджимало, но он быстро справился с задачей, выскакивая из дома. Во дворе собака четы Худ деловито рыла яму, и Доминик, оглянувшись по сторонам, запустил в неё свежей газетой, которую почтальон уже успел бросить ему на крыльцо. Сучка убежала в кусты, издавая последний рык, и Доминик, довольный собой, пошёл дальше, замечая девочку, играющую рядом с дорогой. Ещё немного, и её местоположение можно было бы обозначить, как восседание на проезжей части, но она лежала на траве (в последний месяц осени), упираясь пятками в серый асфальт, и никому этим не мешала. Она внимательно проследила за Домиником, и он поздоровался первым, кивая, а девчонка улыбнулась, махая ему рукой, и Ховард отчаянно начал пытаться вспомнить её имя. На улице стоял смертельный утренний холод, но её это нисколько не смущало, она продолжала лежать на сухой траве в тёплом вязаном платье, разглядывая небо.

Занятия должны были начаться через двадцать минут, и дорога до школы обычно занимала около двадцати пяти, но в этот раз он имел право опоздать, потому что не делал этого почти никогда, каждый день выходя за час, оставляя себе время на приготовления к лекции, на самокопание, которым он занимался, умываясь холодной водой в туалете, на неспешную прогулку из главного корпуса в соседний, где он и проводил сегодняшний урок. Ученики могли ждать сколь угодно долго, отлынивая от учёбы, но пунктуальность и повышенная ответственность Доминика заставляли его гнать по дороге, при этом не нарушая ни единого правила.

Ученики дружно обернулись, когда он резко затормозил на стоянке, где оставалось одно-единственное место, – будто для него, – и продолжили заниматься своими делами; у них было ещё целых пять минут, чтобы поговорить по телефону, прислонившись спиной к дереву (кажется, холод, стоявший на улице, их тоже не пугал), или же добраться до класса, не позволяя себе опаздывать на занятие, хоть подобных было и не очень много. Остальные предпочитали подтягиваться к пятой минуте урока, тихо и, по их мнению, незаметно прокрадываясь в конец класса.

Времени на посещение преподавательской не оставалось, и Доминик поправил зеркало заднего вида, вглядываясь в собственные глаза, не выражающие абсолютно ничего. Он в который раз удивился – как ему удавалось оставаться на занятиях тем самым Домиником Ховардом, учителем английского языка, при этом ощущая себя никем, пустой оболочкой, в которую забросили трепещущую душу, желающую избавиться от мучений раз и навсегда.

Мимо машины проходили ученики – кто-то неторопливо и важно вышагивая по мощёной дорожке, кто-то быстро переставляя ноги, чтобы оказаться в другом корпусе вовремя, а кому-то всё ещё дозволено сидеть на траве недалеко от парковки, разглядывая всех остальных. Доминик невольно глянул на них в ответ, замечая сначала девушку, одетую в плотные колготки и короткую школьную юбку, а после и Мэттью, сопровождающего её, – на нём была всё та же форма, а на плечах тёмная куртка, не особо контрастирующая с остальной одеждой. Доминик рассматривал их ровно три секунды, а после он открыл дверь машины, выбираясь наружу, потому что времени глазеть по сторонам у него не было.

В классе было непривычно шумно, и всё это казалось каким-то чужим и нереальным, пока Доминик шёл в начало кабинета, чтобы занять своё учительское место. Он даже не снял с себя верхнюю одежду и не оставил чемодан с документами на стуле, а так и замер, опираясь на стол, ожидая, когда все утихомирятся, приготовившись его слушать. Но те продолжили шелестеть тетрадями, переговариваться, пускай и не слишком громко, и то и дело ронять свои сумки и пакеты на пол, начиная их собирать под смешки одноклассников.

– Если вы закончили свои неотложные дела, – начал Доминик, складывая руки на груди, – то я, пожалуй, начну.

В классе неохотно воцарилась тишина, всё равно то и дело нарушаемая посторонними звуками. Но Ховарду не нужно было звенящее молчание, было вполне достаточно внимания хотя бы половины класса, и он им уже владел, начав неторопливо говорить.

– Надеюсь, все прочли роман, как это вам было предложено три недели назад?

Он замолк, а по классу разнёсся удивлённый шепоток, и Доминик снова заметил Беллами и ту девчонку, с которой Ховард отчего-то был незнаком; они, при всей своей неторопливости, не опоздали на занятие. Некоторые ученики силились изобразить на лице интерес, но их закрывающиеся с недосыпа веки говорили об их ночном времяпрепровождении гораздо больше, чем они могли себе вообразить.

– Если кто-то забыл, или же кому-то это просто стало неинтересно, не страшно, – по аудитории снова поползли едва слышные вопросы – не показалось ли им, что они слышали.

Доминик усмехнулся, оглядывая всех и каждого. Он с лёгкостью мог сказать, кто прочёл заданную литературу, а кто даже не удосужился взять книгу в библиотеке. Мисс Такер безразлично перекатывала в пальцах ярко-жёлтую ручку, глядя на него так же незаинтересованно, при этом умудряясь что-то жевать, мистер Дэй судорожно листал книгу, надеясь, по всей видимости, перечитать её за пять минут до полноценного обсуждения, а парочка, которую он мысленно и отчего-то злобно окрестил «сладкой» (Беллами и девчонку), смотрели на него с преувеличенным интересом. Девушка со светлыми до плеч волосами разглядывала его с опаской, а Мэттью – не отрываясь и с каким-то необъяснимым азартом.