Ховард, неожиданно смутившись подобного разговора, отвёл взгляд. Том явно пытался задеть его предполагаемую верность и всячески подначивал, намекая то на одно, то на другое. Их первое знакомство тоже не было наполнено светскими беседами, так почему же именно сейчас странное чувство стыда захлестнуло с головой?
– Как его зовут? – последовал очередной вопрос.
– Мэттью, Мэтт… – бездумно ответил Ховард, захлопывая рот и коря себя за глупость.
– И какой он в постели?
– Знаешь, это немного…
– Личное? – глаза Тома смеялись, и он явно получал удовольствие от этого неловкого разговора. – Мне нравится говорить о личном. Например, тот, кто притащил меня в это чёртово графство, уже месяц как обслуживает какого-то богатого мудака, сорящего деньгами налево и направо… А я нашёл работу, снял квартиру и чувствую себя в своей тарелке. Но только есть одна цель, которую я всё никак не могу достичь… – красноречивый взгляд сказал гораздо больше так и не сказанных слов.
***
Доминик знал, от чего отказывается. Том предлагал вполне очевидное – простыми словами, откровенными жестами и игривыми касаниями к руке. Секс на одну ночь, а после – полную свободу, катись куда хочешь. До какого-то момента согласиться на подобное не хватило бы совести только потому, что Ховард был занят – проведя столько лет с Джимом, он не мог даже позволить себе мысли об измене. После случился год затяжной депрессии и попыток собрать себя заново, и ни о каких плотских утехах речи не шло – ничего и никого просто-напросто не хотелось. А теперь… Теперь у него был Мэттью, его светлый мальчик, осмелившийся только на неловкую ласку пальцами, краснея и тяжело дыша от стыда. От этих воспоминаний сладко засосало под ложечкой, покрывая испариной шею и лоб. Доминик не мог бы с точностью и искренней честностью перед самим собой признаться в том, что ему не хотелось контакта более конкретной направленности. Человек напротив него с радостью был готов обеспечить всем этим, и даже немногим больше.
Вокруг было полно народу, но никто, кажется, не обращал на них никакого внимания. Хотелось расслабиться со своей порцией горячительного, непринуждённо общаясь на отстранённые темы, но приходилось то и дело вырывать свои пальцы из цепкого захвата и переживать о том, кто может его здесь увидеть. Это мог оказаться кто угодно – от родителей учеников и до соседей, и всем этим людям было ни к чему знать, как он проводит свои выходные. А особенно – от чьего именно внимания уже третий час пытается отбиться. Мужчина, сидящий напротив, в очередной раз склонился к нему совсем близко и прошептал:
– Мы могли бы поехать ко мне, здесь совсем рядом.
Упрямо мотнув головой, Ховард в очередной раз сообщил, что он безнадёжно занят.
– Я начинаю чувствовать себя закомплексованным школьником, получая второй раз отказ, – пошутил Том, а Доминик вздрогнул, услышав слово «школьник». – Ты уничтожаешь мои самолюбие и гордость, Доминик, – он облизал губы, с удовольствием затягиваясь сигаретой.
– Сожалею, раз дал повод думать, что меня можно снять на одну ночь.
– Глупости, – в ответ только фыркнули. – Всё гораздо проще, если не задумываться так сильно.
– Если не задумываться, последствия могут быть необратимыми.
– Ты чертовски верный, не так ли? Готов поспорить, что все годы, проведённые в этих отношениях, ты ни разу не ходил «налево», – Том усмехнулся и прикурил очередную сигарету. – Если бы я обладал хоть толикой этого качества, у меня бы не сложилось всё здесь так хорошо, потому что я сидел бы рядом с тем козлом, каждый день думая – а не выставит ли он меня на следующий день. Теперь я свободен, у меня есть работа и интересная жизнь.
– Рад за тебя, – Доминик и правда был рад. Но более счастлив он стал бы, если мужчина перестал делать попытки зазвать к себе в гости. – Свобода – иногда это всё, что нужно, но это явно не мой случай. Мне нравится окружать себя обязательствами, в том числе и перед дорогими мне людьми. Это удерживает на плаву, не позволяя вдаваться в крайности; в двадцать лет я бы с радостью согласился на твоё предложение, вне зависимости от последствий.
– Сколько тебе? – Том сощурился, выпуская дым тонкой струйкой.
– Тридцать шесть.
– Мне тридцать стукнет в сентябре – и неужели я стану таким же правильным занудой?
– Кто знает, – беззлобно огрызнулся Ховард. Он не считал себя занудным, но и распутным растяпой тоже никогда не слыл.
– Хорошо, я сдаюсь, – после продолжительной паузы изрёк мужчина. – Но если вдруг надумаешь, звони. Против ещё одного в постели я возражать не буду, кем бы он ни был, – он подмигнул и поднялся.
Клочок бумаги лежал перед самым носом. Том исчез эффектно и почти незаметно, уходя по-английски. Местные традиции он впитывал быстро и так же резво ими пользовался. Только вот извиняться он точно не умел, а тем более – без повода, как это любили делать местные жители, стоило им едва коснуться прохожего на улице. Доминик поднялся и покинул бар, оставляя листок с номером телефона там, где он лежал.
Субботний вечер плавно подходил к концу, и можно было собой гордиться – множество дел разрешено, глупостей не совершено, а на душе спокойно, потому что есть ради кого защищать своё личное пространство. Ни с кем не хотелось находиться в том самом смысле, и даже пребывание рядом с излишне откровенным (очень даже симпатичным) мужчиной не трогало ничего в душе, лишь только ревностно отгораживая всеми возможными способами самое искреннее и чистое внутри. Доминик прошёл мимо магазина, где оставил машину, и побрёл дальше, прекрасно зная, что даже после одной кружки пива не стоит садиться за руль. Он вышел на центральную магистраль, шагая по тротуару, и чувствовал себя отлично, вдыхая чуть морозный влажный воздух через нос. В кармане завибрировало, требуя к себе внимания. Достав телефон, Ховард помедлил, разглядывая фотографию контакта, желающего ему сообщить нечто в смс сию же секунду.
Улыбка Мэттью согревала.
«Мы в кафе «Каса Миа», не хотите присоединиться?»
Подобное предложение в столь поздний и не очень трезвый час обескуражило, но решение нашлось в момент, и пальцы уже поспешно набирали ответ, ведь им не нужно было задумываться о последствиях.
========== Глава 19 ==========
Серая дорога вела к такому же грязноватого цвета горизонту, разбавленному ярким пятном солнца, из последних сил заливающим небо оранжевым сиянием. Доминик загляделся на это необычайное зрелище, остановившись в метрах десяти от кафе, и вздохнул, чувствуя странное умиротворение. Казалось, что он поступил очень правильно, отказав настойчивому старому-новому знакомому, предпочтя ночному развлечению вечерние посиделки в кафе с Мэттью и мужчиной, который ему не очень-то и приятен. Сигареты скользнули в руку словно сами по себе, уверенно ложась в ладонь и призывно демонстрируя буквы названия марки. Шагов двадцать – и он окажется внутри, где наверняка в десять вечера полно народу и никому нет дела друг до друга. Доминик думает об остальных так же, потому как все мысли крутились вокруг одного мальчишки, а нежность, переполняющая сердце, толкала вперёд. Мелкими шажками, скрупулёзно подсчитывая их, он добрался до входной двери, замирая перед ней, чтобы докурить в две затяжки остаток сигареты.
Дразнящий запах еды тут же скользнул в нос, раззадоривая рецепторы и вызывая обильное слюноотделение – витрину украшали аппетитные на вид пирожные, множество разнообразных видов пиццы, а также блюда, о существовании которых Ховард до определённого момента даже не подозревал, будучи не слишком осведомлённым в области итальянской кухни. Людей, как и предполагалось, оказалось предостаточно. Шумные компании, сбившиеся в кучки, курили и что-то бурно обсуждали, парочки миловались по углам, кормя вторую половинку с ложечки. Доминик скривился, тут же отворачиваясь, и двинулся глубже, пытаясь унять этот порыв. Он всегда был твёрдо уверен, что демонстрировать свои чувства на публике, – неприличное действо, которое, по большей части, неприятно наблюдать другим. Кто-то может завидовать – по разным причинам, – кто-то смущаться столь пылких чувств, а кому-то просто безразлично счастье других, и хочется побыть в общественном месте, не наблюдая за тем, как человеческие особи обмениваются бактериями при множестве себе подобных. В общем, Ховард фанатом публичного проявления любви не был, а причину подобной неприязни искать даже не пытался, потому как склад характера и склонность к ворчливости отвечали на вопрос сами по себе.
