– Я помню последнюю ночь в Париже, – начал Доминик, замирая и давая подростку отдышаться. – Ты спал рядом, вжавшись в меня своей маленькой и очаровательной задницей, а я лежал без сна несколько часов, боясь спугнуть твой покой. Уже наутро, когда мне удалось задремать, тебе приснилось что-то, и… – он замолчал, красноречиво глядя в глаза Мэттью, – по всей видимости, сновидение было очень горячим, иначе как я могу объяснить то, что ты стал… тереться об меня?

Беллами закатил глаза, начиная смеяться.

– Вы дурак.

– Это было очень возбуждающе, детка, – вкрадчиво произнёс Ховард. – Если бы это продолжилось ещё пару минут, я вряд ли бы сдержался, сделав… что-нибудь.

– Теперь я знаю, что мне нужно чуть больше времени, чтобы получить своё, – нахально заявил Мэттью, явно распалённый подобным разговором. – Потому что вы так любите останавливаться на полпути.

Доминик вопросительно выгнул одну бровь, сползая на ковёр и вставая на колени между ног Мэттью, устраивая руки на его бёдрах.

– Ты правда так думаешь? – это было похоже на игру, в которой нет победителей и проигравших, потому что каждый из участников получает удовольствие исключительно от процесса; ну, и от результата, конечно же.

– Вы ищете множество отговорок своим желаниям, – предельно серьёзно сообщил Мэттью, и добавил: – Сэр.

Если бы не последнее слово, Доминика вряд ли бы подкинуло так сильно на месте, а решимость не поддаваться провокациям по-прежнему бы не позволяла сделать что-либо ещё. Но Беллами с течением времени научился манипулировать им, получая, как правило, то, чего хотел. Ховард знал об этом, и потакать этим прихотям оказалось так приятно, особенно, когда тот, получая желаемое, не знал, что с ним делать.

– Ты играешь со мной? – он то ли спросил, то ли произнёс истину, проскальзывая пальцами под школьный пиджак подростка. – Делаешь всё, чтобы задеть, а сам дрожишь от удовольствия, когда я касаюсь тебя здесь.

Он спустился резко вниз и прижался подбородком к выпуклости в области паха на брюках Беллами. В ответ послышалось только хрипловатое дыхание. Доминик облизал губы, вспоминая то, от чего горячая волна окатывала с ног до головы, оседая терпким вкусом на корне языка. У него был выбор – поддаться искушению, утихомиривая разум хотя бы ненадолго, или же продолжать терзать себя дурными мыслями, сведя всё происходящее в шутку. Это, несомненно, обидит Мэттью, и вряд ли прибавит настроя самому Ховарду, который, положа руку на сердце, и не собирался претворять в жизнь второй вариант развития событий.

Тёмная ткань школьной формы выделялась оранжево-красным орнаментом на груди, и на этом напоминания об учебном заведении, где им обоим предстояло бывать шесть дней в неделю, заканчивались. Под пальцами было горячо, и, устроив их чуть выше колен, Доминик придвинулся вплотную, смотря Беллами прямо в глаза – в них читалось что угодно, кроме неохоты продолжать. Взаимное притяжение отрицать было бессмысленно, а желание, буквально сгущающее воздух, кружило голову не хуже самого крепкого алкоголя. Никаких сомнений, ни грамма сожалений о том, что Доминик собирался сделать, медленно расстёгивая пуговицу на брюках Мэттью, ласково ему улыбаясь. Тот выдохнул судорожно и захлопнул глаза, наощупь двигая руками, чтобы коснуться ими тыльной стороны ладоней Ховарда, оглаживая кожу кончиками пальцев и замирая в этом положении.

– Мне нравится играть с вами, – сказал Беллами. – Потому что это нравится не только мне, но и вам.

Произнесённые слова достигли адресата, у которого от желания сделать что-нибудь сию секунду пересохло во рту. Он ухватился пальцами левой руки за ширинку на брюках Мэттью и потянул её вниз, бесцеремонно стаскивая часть одежды до колен и оставляя того в одних плавках, под которыми отчётливо виднелось всё, на что хотелось смотреть в данный момент.

– Знал бы ты, как меня заводит, когда ты говоришь подобное, – признался Доминик, расстёгивая пуговицы на пиджаке Мэттью и не спеша задирая светлую рубашку до самой груди.

– Знали бы вы… ох, – воздух наполнился короткой чередой чувствительных стонов, пока Ховард целовал его в живот, перемежая осторожные касания поглаживаниями бёдер.

Больше никто не произносил ни слова, позволяя друг другу сосредоточиться на получении и доставлении удовольствия. Доминик скользил губами по нежной коже, то и дело задевая носом выступающие тазобедренные косточки, и не решался на большее, ожидая какого-нибудь сигнала. Мэттью дрожал под ним, кусая губы и ероша пальцами волосы учителя и издавал самые разнообразные звуки, так умело ласкающие слух. Он не заставил себя долго ждать, неловко обхватывая ладонь Ховарда и направляя её ниже – туда, где на плавках уже выступило тёмное влажное пятнышко, ярче всяких слов говоря о том, что ещё немного подобных ласк, и можно будет больше ничего не делать. Многого Мэттью не требовалось, и Доминик включал в далеко идущие планы и возможность научить его кое-каким хитростям, чтобы обмануть своё тело, позволяя ему получать удовольствие гораздо дольше. Особенно когда его собирались доставить таким способом…

Сжав пальцы там, куда его направили, он несколько секунд оглаживал член Мэттью через ткань, потираясь носом совсем рядом, и тот только и успевал распахивать рот, чтобы надышаться из-за удушающего возбуждения, которое он демонстрировал вполне отчётливо. Доминик ухватился за резинку плавок и потянул их вниз, оставляя болтаться на уровне колен, потому что сил ждать больше не было. Беллами сильнее раздвинул ноги, и вся одежда незамедлительно сползла на пол, и единственное, что оставалось, чтобы от неё избавиться, – пару раз дёрнуть капризно ступнями. Мэттью тут же устроил ноги на плечах Доминика, ничуть, кажется, не смущаясь своего положения. Он не был бесстыдным или жадным до сексуальных утех, всего лишь смелея день ото дня именно так, как того и хотелось им обоим. Можно было сколь угодно долго позволять трогать себя только в темноте, но волевой характер не дал бы возможности и дальше продолжать подобное. Жадность Доминика подстёгивалась особенностями собственного восприятия партнёра, потому что излишне часто нежничать ему не доводилось. И все те разы, когда они с Мэттью были вместе, он каждый раз открывал для себя что-то новое, сгорая от несопоставимых желаний – взять своё во что бы то ни стало и проявить столько осторожности, сколько её вообще в нём могло быть.

Чуть солоноватый вкус ударил по рецепторам, и Ховард двинулся дальше, обхватывая розовую головку губами и прикрывая глаза. Бёдра на шее стиснулись крепче, а пальцы принялись перебирать пряди волос, наводя на голове беспорядок. Тихие стоны тешили слух, не прекращаясь ни на секунду, и Доминик, поощряемый подобным, старался в два раза усерднее, хотя и без этого чувствовал, что большего Мэттью и не требуется – ещё немного, и тот выплеснется скопившимся удовольствием в рот, обмякая на диване и расслабляя бёдра. Доставить максимум удовольствия хотелось сильнее чего бы то ни было, и собственное тело реагировало соответствующе, жадно проявляя нетерпение.

– Моя детка, – прошептал он как в бреду, заменяя губы рукой. – Тебе нравится?

В ответ застонали и всхлипнули, пряча лицо руками. Мэттью по-прежнему умудрялся стыдиться их близости, а слова, которые Ховард произносил ему в порыве страсти, всегда действовали одинаково. Так и не дождавшись ответа, да и не особо желая его услышать, Доминик продолжил, мысленно умудряясь отметить – в такой-то момент, – что быстрой разрядки не последовало, и это только раззадорило ещё больше, подстёгивая продолжить в несколько раз усерднее. То и дело напрягая ноги, Мэттью то сжимал их, то расслаблял, раздвигая шире, и Доминик пользовался этим, прижимаясь тесней, чтобы выпустить горячий член изо рта и начать целовать его в живот, потираясь щекой о кожу на внутренней стороне бедра.