Первое, что он сделал, оказавшись в прихожей собственного дома, – это скинул верхнюю одежду прямо на пол, переступая через неё и направляясь в гостиную. Именно где-то там лежали те самые записки, которые наверняка смогут успокоить Доминика хотя бы тем, что их писала именно Хейли. Её жизненная позиция оставалась неизменной всегда, и никакое стечение обстоятельств не было способно лишить её контроля. Ну, разве что нехилая попойка с самим Ховардом, но вряд ли это можно считать слабостью.
Усевшись на диван, он закинул ноги на столик, чувствуя мнимое облегчение. В родных стенах он почувствовал себя в безопасности, и словно всё, чего он боялся, больше не должно его побеспокоить в ближайшем будущем. Это был отличный способ напиться, и удачно подвернувшаяся бутылка лишила его сомнений в ту же секунду.
На этот раз это оказались цитаты, и их количество поистине впечатляло. Хейли знала, что приводить в пример, предполагала и надеялась, что всё это не сбудется. Глупо было даже надеяться на счастье, построенное на обмане всех вокруг. Но разве у него был шанс улизнуть от предложения, которое ему делала судьба на этот раз? Он не хотел отказываться, да и не сделал бы этого даже сейчас, наперёд зная, что именно всё это принесёт. Сдаваться значило предать Мэттью и его чувства, которые, быть может, и кипели в нём только из-за возраста, но это не меняло ситуации. Ховард вообще старался не думать о том, что однажды всенепременно состоится тот день, когда Беллами потеряет интерес и займёт себя чем-нибудь другим, позабыв об учителе. Но в подобную минуту любая мысль казалась спасительной, способной отвлечь от главной проблемы, которая стояла перед ним.
«Великое отчаяние всегда порождает великую силу», – аккуратным почерком цитировала Хейли, мастерски предвидя все возможные варианты события.
В ответ в голове всплыли слова одной из сестёр Бронте, ненароком напоминая, что ни одна из них не закончила хорошо:
«Былое горе захлебнулось моим отчаянием»
Все старые страхи и пережитые потери вмиг стали такими далёкими, сосредотачивая всё внимание на текущей проблеме, которая на деле и не была проблемой вовсе. Он не знал, сдержит ли Пол обещание, и это было страшней всего – довериться кому-то, кого ты почти не знал, да и не очень хотел это делать. Но ситуация вынуждала, и в его интересах было сделать всё возможное, чтобы тот никому не разболтал. Нельзя просто подойти и предложить определённую сумму денег, купив покой себе и беспечное счастье Мэттью, потому что это не решит проблему того, что они не могут себе позволить ничего вне стен чьего-либо дома. И, каждый раз заходя в дом семьи Беллами, он чувствовал себя странно, не зная, как оправдать себя, если кто-нибудь бы спросил, что он там забыл. Все свято верили в силу дополнительных занятий, а Ховард, не отдавая себе отчёта, и сам начинал думать так же.
В одной измятой записке, которую Хейли, кажется, и вовсе хотела выкинуть, но передумала в последний момент, было написано:
«Не пей много»
Рассмеявшись хрипло, Доминик, вопреки написанному, глотнул из бутылки ещё, наконец ощущая градус в голове, медленно расползающийся по всему телу. Жалеть себя было легко, а залить стресс алкоголем – куда проще, и поэтому стало сложно отказать себе в этой малости, потому что иного выбора не было. Он не имел права рассказывать Мэттью о случившемся, поэтому лучшим решением оставалось в подобном состоянии вообще с ним не общаться и не видеться. Делая глоток за глотком, Ховард принялся нетрезво рассуждать о том, сколько дней ему потребуется, чтобы окончательно оправиться, но при этом он чётко осознавал, что ничего катастрофичного не произошло. Маленький конфуз, с удачным разрешением – не более. Но почему так сильно хотелось забыться хотя бы на этот вечер?
Коря себя за слабость, Доминик поднялся с дивана и направился в коридор, где бросил свой чемодан прямо на пороге. Где-то там, во внешнем кармане, лежал его телефон, который успел разрядиться, но настойчивость погнала в спальню, заставляя спотыкаться о ступеньки и бороться с собственным вестибулярным аппаратом. Искать зарядное устройство от телефона в чемодане не хотелось, а другим, лежащим этажом выше, оказалось воспользоваться проще, несмотря на длинную лестницу и количество выпитого.
На телефон тут же начали приходить сообщения, но читать Ховард их не спешил, решив дождаться, пока телефон не зарядится хотя бы на пару процентов. Оттягивая неизбежное, он уселся на кровать, и тяжёлая от усталости и всего прочего голова сама по себе потянула его к подушке. Устроившись как можно удобнее, он принялся разглядывать потолок в ожидании, и, незаметно для самого себя, крепко уснул.
***
Первой мыслью при пробуждении было, как ни странно, то, что сегодня последний день школьных каникул. Доминик не спешил делать резких движений, опасаясь резкой головной боли, но та не заставила себя долго ждать, настигая почти мгновенно. Застонав от такой несправедливости, Ховард повернулся на бок, чувствуя лёгкое беспокойство. Воспоминания о вчерашнем разговоре настигли мгновенно, на день вперёд убивая настроение. Он по-прежнему понятия не имел, какую модель поведения избрать, чтобы найти в действиях хоть какое-либо успокоение. Телефон, лежащий на столике рядом, моргал, напоминая о непрочитанных сообщениях, но желания вчитываться в беспокойные слова не было, ровно как и каких-либо других. Хотелось вот так пролежать весь день, жалея себя, заодно вспоминая все те дни, когда чувство подавленности лишало всяческих сил. Каждый раз Доминик обещал себе, что научится бороться с наступающей хандрой, ведь в ней не было смысла, а эмоциональная боль совсем не утихала из-за минут самобичевания, а наоборот – усиливалась в несколько раз. Единственным способом разорвать связь с реальностью всегда оставался алкоголь, которого всегда было полно в доме Ховарда. Коллеги дарили ему коллекционные вина, а старые знакомые, заезжающие пару раз в год, обязательно торжественно вручали ему бутылку с чем-нибудь настолько экзотическим, что пить потом это бывало страшновато.
Доминик перевернулся на живот и воззрился на низкий столик, стоящий возле кровати, где лежал телефон, всё ещё присоединённый к зарядному кабелю. Он попросту боялся посмотреть правде в глаза и признать, что теперь не сможет так просто делать то, что до какого-то времени казалось естественным. Период обострённой рефлексии начинался с неконтролируемого желания выключить все средства связи, зашторить окна и ждать своей участи. Разумная сторона напоминала о том, что от проблем таким образом не скроешься, а лишь накличешь их больше, а слабо трепещущееся в груди подсознание кричало о необходимости защититься от невесть чего. Ховард, откинув одеяло, сел на постели, коря себя за дурацкие мысли. Никто не должен за ним прийти, ведь Пол за один разговор не раз дал понять, что он не собирается делиться со всем светом собственным открытием. Он хоть и был поверхностным и гулящим, но это нисколько не умаляло его желания защитить брата от возможных проблем. Двоякость ситуации удивляла и самого Доминика – Пол мог воспринимать его и как опасность для Мэттью, и как защиту, и последнее предположение было вполне оправдано на практике.
Добравшись до кухни, Ховард разумно рассудил, что должен во что бы то ни стало показать семейству Беллами все свои положительные стороны, чтобы когда-нибудь, в случае чего, они перевесили одну отрицательную. До дня рождения Мэттью было немало дней и месяцев, и невозможность поделиться хоть с кем-нибудь вчерашним потрясением вгоняла в мерзкий мандраж. Он мог бы заявиться к Хейли в любой момент, усесться на её белоснежный диван в гостиной, положить голову ей на колени и рассказать всё, как есть, а после долго слушать множество обвинений и предположений в свой адрес. Она умела помогать по-своему, ругая Доминика последними словами, но от этого и в самом деле становилось легче. Но сейчас он не чувствовал, что может рассказать ей о случившемся так просто. Ему пока что не было понятно, виновата ли свежесть воспоминаний, или же то, что всё было связано именно с Мэттью. Хейли пыталась предостеречь его ещё тогда, когда он и помыслить не мог, к чему всё это приведёт.
