– Здесь мы за праздничным ужином – это было около года назад, – по счастливому виду людей на фото можно с уверенностью сказать, что их семья вполне счастлива была находиться там. Жаль, что отведённые им роли остались таковыми ненадолго. – А тут па учит меня рыбачить, но у меня получалось не очень хорошо.

– Тебе нравится ловить рыбу? – удивлённо спросил Ховард, не прекращая осторожно обнимать Мэттью. Сидеть в подобной позе оказалось невероятно приятно, и Беллами, навалившийся спиной на грудь учителя, начал спокойно дышать. Воспоминания о былом семейном счастье уняли его переживания, пусть и не на долгий срок.

– Не нравится. Я с ужасом вспоминаю вчерашний ужин, потому что до этого я старался не есть ничего, что когда-то было живым.

Доминик мягко рассмеялся, нисколько не виня его в том, что он позволил себе назаказывать кучу различной еды, в числе которой было и множество морепродуктов.

– Это единичный случай, не так ли? – он улыбнулся, целуя Мэттью в щёку. – Мы больше не будем так делать.

– Не будем, – серьёзно сообщил тот. – А вот Пол и Сара, это фото я сделал, когда они вернулись из больницы с маленькой Аннабеллой.

– Ты её правда любишь, да?

– Очень. Чужие дети вызывают у меня панический ужас, а она… она такая маленькая и беззащитная, а ещё красивая – в Сару. Жаль, что Пол нечасто зовёт к себе в гости.

Мэттью окончательно расслабился, устроившись в объятьях Доминика, и продолжая показывать различные фотографии. Среди них были и снимки самого Ховарда – то готовящего что-нибудь на кухне, то дремлющего в гостиной, с журналом на груди, а также в галерее было то фото, которым подросток гордился особенно сильно – смеющийся Доминик, с измазанным в муке носом.

– Вы здесь такой счастливый, – заметил Мэттью. – Когда я впервые увидел вас, то понял, что хочу заставить снова улыбаться, только мне.

– Ты не заставлял меня, – на губах невольно расцвела улыбка. – Твоего внутреннего света хватило бы на десяток хмурых учителей английского, у меня не было шансов противостоять этому.

– Но вы хотели.

– Это была защитная реакция организма – рефлекс, если угодно. За двенадцать месяцев я слишком привык отвергать любые попытки завести с собой хоть какое-то общение.

– То есть… – Мэттью запнулся. – У вас никого не было… в том самом плане?

– Конечно, нет, – Доминик едва сдержался, чтобы не рассмеяться. – Я не хотел видеть никого рядом с собой.

– А сейчас?

– Сейчас я хочу видеть рядом тебя, и только.

– Мне жаль, что наши отношения приносят вам столько головной боли… – Беллами чуть пошевелился, начиная двигать затёкшими, по всей видимости, ногами. – Вся эта скрытность.

– Думаешь, когда я был с Джимом, мы могли себе позволить держаться за руки на улице? – не самые приятные воспоминания скользнули в голову, отказываясь уходить так же быстро. – Отличаться от других – всегда непросто, и то, что я с тобой, не приносит мне никаких головных болей.

Ну, почти. Если не считать периодические панические атаки, которые Ховард испытывал при одной мысли о том, что их однажды могли застать врасплох. Но это было маловероятно, и всё, что они делали, чтобы оставить отношения в тайне, давало возможность почувствовать определённый душевный комфорт.

– Я рад это слышать, – Мэттью счастливо вздохнул полной грудью, прикрывая глаза.

***

В положенное время они спустились вниз, предварительно вежливо постучав в дверь к Полу, надеясь вытащить его с собой на прогулку. Но в ответ последовала только тишина, и стало ясно, что тот беспробудно спит, сморённый головной болью и ранним подъёмом. Мэттью вышел из лифта первым, но всё же притормозил, позволив Доминику идти вперёд. Нестерпимо хотелось, чтобы подросток ухватился за руку, не отпуская её до самого вечера, и тот, словно читая мысли, сделал это, хитро глянув в лицо Ховарда, тут же отворачиваясь, чтобы отыскать среди новоприбывших постояльцев излишне довольное лицо Сильвио.

Француз, едва завидев их, начал махать приветливо рукой и встал с ярко-жёлтого диванчика, всем своим видом выдающего старинный антиквариат. Отель был, несомненно, хорош; в этом Ховард не сомневался, повторно бронируя его через друга, на деле зная о том, что здесь всегда были рады англичанам. Мужчина подошёл к ним и вежливо улыбнулся, приглашая к выходу, семеня позади. За ту сумму, которую Ховард отдал ему одним только авансом, было неудивительно получать такое бережное к себе отношение. Но того требовали обстоятельства, потому что кто, как не коренной житель, с историческим образованием, мог помочь им узнать о каждом внезапно заинтересовавшем их по пути парижском закоулке. Доминик не располагал достаточными знаниями по этой теме, поэтому всецело доверился специалисту, позволяя усадить себя в такси и увезти к подножью холма, где вечером ранее был и Пол, наслаждаясь свободой и отличным шоу, о котором каждый слышал, но имели честь лицезреть лишь единицы.

Погода с утра успела настроиться на должный лад, и снег с дождём, валившие ещё час назад, лишь изредка роняли на землю холодные капли, стекая в небольшие лужицы.

– Монмартр, – начал воодушевлённо Сильвио, стоило им троим выйти из машины. – Это слово можно перевести, как «гора мучеников», и если взобраться на самую её вершину, то мы окажемся в высочайшей точке Парижа, а заодно сможем увидеть базилику Сакре-Кёр.

Можно было только предположить, сколько раз он рассказывал это туристам, желающим увидеть весь город за отведённое им время. По его словам, маршрут должен занять от двух до трёх часов, и в середине оного вполне возможно будет сделать перерыв, засев на полчаса в одном из многочисленных кафе. Мэттью сосредоточенно кивал, и Сильвио, быстро понявший, что мсье, который за всё это платил, не интересуют архитектурные изыски самого известного района в Париже, сосредоточился на подростке, воодушевлённо рассказывая о различных особенностях окрестностей. Француз вёл их по улице, показывая руками то в одну сторону, то в другую, и на следующем перекрёстке показалась та самая красная мельница, которой бредил Пол всю ночь, мешая спать своему младшему брату. Мэттью удивлённо вскрикнул, завидев её, и рассмеялся, начиная размахивать фотоаппаратом, взятым на прогулку.

– Мы должны сделать хотя бы несколько фото, иначе мама не пустит меня домой, – сказал он, вставая в важную позу, пока Доминик примерялся, оценивая композицию будущего кадра. – Ещё нужно позвонить ей сегодня вечером.

Кивнув, Ховард сделал снимок, и его тут же потащили дальше по улице, не давая передышки. Завидев огромный круглый люк, Мэттью поинтересовался у Сильвио, что это, и почему по нему передвигаются исключительно особи женского пола, и тот ответил, довольно улыбаясь:

– Это всего лишь вентиляционная шахта метро, но всякая мадемуазель, смотревшая фильмы с прекрасной Мэрилин Монро, хочет почувствовать себя на её месте, – он шутливо приложил ладони к бёдрам, удерживая воображаемое платье, вздымающееся от потока воздуха, на месте.

Беллами удовлетворённо кивнул, фотографируя жизнерадостно смеющихся девушек, позирующих на камеру, и двинулся дальше. Они оказались на площади Бланш – самой сердцевине бульвара Клиши, и можно было без ошибки определить, что это – тот самый район красных фонарей. Ховард не вдавался в подробности, а Мэттью попросту не знал особенностей подобных мест, поэтому удивлённо озирался по сторонам, то и дело отворачиваясь и краснея, когда на горизонте появлялись яркие вывески с весьма неприличными названиями и такие же откровенные витрины. Подъём вверх по улице ознаменовался лёгким дождём, и уличные торговцы, активно двигаясь, начали прикрывать свой товар, всё же не спеша прятаться под навесы магазинов рядом. На каждом из них красовались новогодние украшения, а также запоздалое поздравление с Рождеством, которое минуло шесть дней назад. Добравшись быстрым шагом до одной из мельниц, которыми французы так любили гордиться, как одной из достопримечательностей, они решили не мокнуть зря и заскочили в первое попавшееся кафе; Сильвио поспешил откланяться на «буквально десять минут, пока благородные мсье будут трапезничать». Доминик кивнул, раскрывая меню, и, дождавшись, когда француз исчезнет, так же быстро его убрал, вглядываясь внимательно в лицо Мэттью.