– Перестаньте, – простонал Мэттью, не отнимая рук от лица.

– Тебе нечего стесняться, просто скажи, что ты позволил бы сделать мне.

– Вы могли бы…

– Я мог бы, Мэттью. Что угодно, – распалённый откровениями, вспыхивающими в голове, Доминик целовал жадно его в живот, гладил между ягодиц и держал уверенно пальцами член, не позволяя себе чего-либо ещё.

– Вы так и не разделись, сэр, – выдохнул Беллами, требовательно отталкивая от себя учителя, и тот послушно отстранился, оглядывая тяжело дышащего Мэттью под собой.

Раскрасневшийся, с растрёпанными волосами, разметавшимися по подушке, с раздвинутыми ногами и блестящей каплей на головке его члена, которую хотелось невыносимо смахнуть языком, впервые пробуя его на вкус, осуществив одну из своих главных вечерних фантазий…

– Ты такой красивый сейчас, – чётко произнёс Доминик, расстёгивая ремень на брюках. – Но ты должен знать, что я не смогу себе позволить пойти до конца.

– Вы тоже невероятно красивы.

– Назови меня по имени снова, – молния ширинки поддалась сразу же; скинув брюки, Ховард восстановил их зрительный контакт, понимая, что ему оставалось только стянуть с себя бельё.

– Доминик, – неожиданно быстро отозвался Мэттью.

– Называй меня так до конца сегодняшнего вечера, – как бы Ховард ни старался, это всё равно прозвучало как приказ, и Беллами упрямо вскинул подбородок, едва заслышав в его голосе учительский тон. – Пожалуйста.

– Хорошо, – кажется, последнее слово убедило подростка в искренности желания Доминика.

И, пока Беллами неловко вертелся на постели, устраиваясь удобнее, Ховард стащил с себя плавки, кидая их на пол. Он, как самый настоящий стеснительный подросток, боялся поднять взгляд, чтобы посмотреть Мэттью в глаза.

– Боже мой, – простонал тот, не позволяя тишине повиснуть между ними. – Доминик, пожалуйста.

Тот среагировал незамедлительно, прижимая Беллами к постели, касаясь собственным возбуждённым членом его бедра, и их сплетённый воедино стон наполнил комнату во всех её уголках, осыпаясь мурашками по спине, когда Доминик почувствовал касания пальцев Мэттью чуть ниже спины.

– Я бы любовался тобой всю ночь, – он был кристально честен.

– Ты* уверен, что этого хватило бы? – ладонь Беллами поползла ниже, и в его интонации стало сквозить что-то новое, совершенно непохожее на то, что между ними было раньше.

И Доминик понял, вдыхая запах Мэттью, что тот и в самом деле понял, что был наедине не с учителем, и даже не со старшим товарищем, с которым можно было позволить себе чуть больше в отсутствии посторонних рядом, а именно с ним – и только, как с тем, кто обещал разделить с подростком первую близость для него, но не требовал этого сию же секунду, готовый ждать столько, сколько потребуется.

– Я сделаю всё, что ты скажешь, – проигнорировав вопрос, сказал Ховард, целуя гладкую грудь, и Мэттью под ним глухо рассмеялся, когда волосы щекотно скользнули по соскам.

Его настрой нравился Доминику, это было своеобразной гарантией того, что тот действовал не под нажимом страсти и желания получить всё как можно скорее, а вполне обдумано и последовательно. Тем не менее, жажда исполнить любую его просьбу или даже приказ отказывалось испаряться вместе с потом на коже, и мысли о том, чтобы доставить Мэттью удовольствие также не спешили покидать голову.

– Всё? – игриво переспросил тот, возвращая обе ладони на плечи учителя и обхватывая его ногами за талию. От этого контакт стал ещё тесней, и Доминик застонал, едва почувствовав, как член Мэттью прижимается к его животу.

– Всё, – эхом повторил он, перемещая руки под колени подростка и разводя их в стороны.

Тот вмиг стал серьёзным, распахнул рот и закрыл глаза, не в силах, по всей видимости, бороться с собственными желаниями, которые были написаны у него на лице. Но Ховард хотел этого не меньше, и, не прекращая любоваться красивым сосредоточенным лицом Мэттью, поцеловал его в одну из коленок, чувствуя необычайный прилив сил и возбуждения.

– Тогда позволь себе делать то, чего хочешь именно ты, – прошептал Беллами, не открывая глаз; его смелость впечатляла, но смущение, явственно чувствующееся в нём, всё же не позволило сказать это, глядя на Доминика.

– Детка, – тот, кажется, и вовсе не замечал ничего, сходя с ума только от того, что Мэттью был рядом с ним – обнажённый и такой притягательный.

Спускаясь вниз без предупреждений, Доминик приблизился к возбуждённой плоти и смахнул кончиком языка блестящую капельку с головки, зажмуриваясь от наслаждения – это был вкус Мэттью, принадлежащий только ему одному, и мечта попробовать его исполнилась в полной мере, и это было только началом. Высокий чувственный стон наполнил комнату, а дыхание Беллами участилось ещё больше, непрерывно оповещая о том, что всё, что делал Доминик, было для него приятно и даже более того – необходимо, как воздух.

– Мы занимаемся любовью, – сказал он, отстраняясь и поднимая голову, чтобы глянуть в раскрасневшееся лицо Мэттью, украшенное очаровательным изгибом бровей и распахнутыми влажными губами, которые тот беспрестанно быстро облизывал языком. – Я люблю тебя, и хочу сделать всё, чтобы тебе было хорошо.

– Мне хорошо, – отозвался Беллами, сжимая пальцами рук ткань одеяла под собой. – С тобой мне всегда хорошо.

Довольно вдохнув, Доминик вернулся к прерванному занятию, случайно вспоминая то, как он сам в первый раз получил минет от симпатичного одноклассника в старшей школе. Им было по шестнадцать, и это было что-то вроде школьного похода в близлежащий лес, чтобы почувствовать природу, ощутить единение с ней и… лишиться формальной девственности, чтобы потом всю жизнь вспоминать об этом. Особенно так не вовремя, как в этот момент. Но подобная мысль быстро испарилась из светлой макушки Ховарда, когда он, ведя ладонями по бёдрам Мэттью, почувствовал, как тот напрягся – от удовольствия, пронзающего всё тело. Движения подростка под пальцами были хаотичными, а дыхание рваным и хриплым, но все его жесты кричали о том, как ему хорошо под этой чуткой лаской, которую Доминик старательно ему дарил, целуя то в живот, то чуть ниже, дразня на грани дозволенного.

– Теперь я знаю, какой ты на вкус, – сказал он деловито, облизывая вмиг пересохшие губы. – Мне будет, о чём вспоминать, когда тебя не будет рядом.

– И какой же? – Мэттью чуть приподнялся на локтях, очаровательно лохматый и по-прежнему пунцовый от смущения.

– Сладкий, ты всегда сладкий, – Доминик вдохнул пленяющий запах его кожи, пальцами оглаживая его член. – Твои волосы, твоя кожа, твои поцелуи – иногда мне кажется, что ты ненастоящий.

Ответом послужил только протяжный стон, и Ховард, не в силах больше ждать, обхватил снова увлажнившуюся головку губами, языком обводя её со всех сторон, отдавая себя процессу, позволяя вкусовым рецепторам насладиться тем, чего он так давно желал. Мэттью был необычайным – красивым, добрым, чувственным, с собственным взглядом на жизнь, и всё это делало его особенным для Доминика. Длинные тонкие пальцы осторожно вплелись в светлые волосы, стискивая прядки, и чуть потянули на себя, не решаясь сделать большее. Ховард закрыл глаза, не в силах бороться с ощущениями, которые наполняли его грудь, и их количество грозило перехлестнуть определённую черту, оставляя нервы оголёнными. Под его пальцами был его мальчик, готовый дать ему всё, желающий получить столько же в ответ, и не оставалось никаких шансов противиться внутреннему желанию, которое они делили пополам. Доминик по-прежнему боролся с муками совести, но он больше не считал себя кем-то, кто делал что-то дурное. Это было естественно – позволить себе нечто подобное с течением времени, которого хоть и прошло не так много, но обоюдное согласие всегда решало множество проблем. Мэттью застонал в очередной раз, вскидывая бёдра, и Доминик соскользнул языком дальше, приходясь им по чуть выступающим венам, держа член у основания, второй рукой оглаживая подростка под коленкой.