– Держите, – эхом отозвался тот, чуть подаваясь вперёд, и Ховард вжал его в стену сильней, углубляя прерванный поцелуй. – Мне так нравится.

Мэттью успевал ещё и шептать что-то во время перерывов, которые делал Доминик, чтобы дать тому глотнуть воздуха. Его маленькие и аккуратные ладони покоились на плечах Ховарда, то сжимая пальцами, чтобы притянуть к себе ближе, то отталкивая, давая самому себе возможность выдохнуть то сладкое напряжение, нагнетаемое во время поцелуев.

– И мне нравится.

Доминик до сих пор не верил, что может делать это. Касаться Мэттью, гладить его спину пальцами, целовать губы и смотреть в глаза, не боясь, что в собственном взгляде скользнёт что-то животное, несоответствующее ситуации, когда учитель должен быть учтивым и отстранённо-вежливым, не позволяя себе и мысли о том, чтобы сделать что-то подобное. И не будучи под постоянным надзором «большого брата», за которым самим зачастую нужно было следить, чтобы тот не вляпался в какую-нибудь историю.

– Пойдём в комнату.

Послушно следуя просьбе учителя, Мэттью скользнул за дверь его спальни и двинулся прямиком к постели, усаживаясь на неё. Доминик запер замок, пригладил немного нервно волосы на затылке, облизал губы и сделал шаг навстречу Беллами, а тот нахально задрал нос и поманил его к себе, и не осталось никаких шансов отказаться от этого приглашения. Ховард скинул обувь, сел рядом и потянулся к ступням Беллами, и тот позволил сделать то же самое и со своими кроссовками, которые глухо упали на светлый ковёр номера. Мэттью прильнул в ту же секунду, забираясь на колени и обвивая руками достаточно уверенно.

– Вы могли бы позволить себе сегодня чуть больше обычного, – прошептал Мэттью в губы Доминика, глядя на него блаженно полуприкрытыми глазами, откровенно наслаждаясь касаниями к определённым частям тела сильных рук, которые вернулись в одно из удачных положений на заднице подростка.

– Ты думаешь? – поддержал игру Ховард, чуть сжимая ладони и втягивая ноздрями аромат, которым всегда веяло от Беллами и к которому было так легко привыкнуть.

Доминик знал этот запах, прекрасно мог представить его себе, стоило бы только закрыть глаза, помнил на вкус кожу Мэттью, которую ему нравилось целовать и касаться подрагивающей груди обходительными поцелуями. Познав только раз, он запоминал это навсегда, мог воспроизвести в голове каждую деталь – едва уловимую, с присущим только Беллами ароматом и звуками, которые тот умел издавать в порыве то ли страсти, то ли величайшего смущения. Ховард спустился ниже и прикрыл глаза, силясь запомнить всё это на как можно более долгий период; этот момент был неповторимым, именно об этом Мэттью будет вспоминать всю сознательную жизнь, эти поцелуи представлять, подобные звуки воспроизводить в голове и чувствовать именно такие прикосновения к бёдрам. И, переместив руки с ягодиц Мэттью, Доминик опустил их на его талию, прижимая подростка к себе тесней, наслаждаясь зрелищем откровенно и не стесняясь.

Если ад и существовал, то место для Ховарда было зарезервировано весьма успешно – в этот момент или ещё тогда, когда к нему в голову пришла мысль о том, чтобы раздеть Мэттью, лаская его молодое и красивое тело. С выступающими тазобедренными косточками, на которых иногда едва держались джинсы или брюки, с впалым животом, подрагивающим от касаний даже через тёплую ткань свитера…

– Разденьте меня, – озвучил мысли Доминика Беллами, откровенно хныкая, и сжал колени на его бёдрах, вздыхая порывисто и громко. – Пожалуйста.

Он просил так очаровательно и смело, при этом оставаясь всё тем же маленьким Мэттью, который, сам того не подозревая, подвёл их однажды к опасной черте, разделяющей тёплую, нежную дружбу и отношения, в которые Доминик не имел права связываться по многим причинам. Был ли Мэттью той самой Лолитой, бессердечной нимфеткой, желающей только одного? Нисколько, поэтому подобное сравнение если приходило в голову, то только из любви к дурацким сравнениям и попытками обыграть поведение подростка на свой, изощрённый лад. Был ли Доминик Гумбертом, в сердце которого с самой юности таилось желание, и по сей день остающимся вне закона? Доминик с уверенностью ответил бы, что нет. Его никогда не привлекали люди младше него даже на десять лет, потому что это казалось грубым и неестественным. Но теперь он сидел, поражённый и отчаявшийся разобраться в собственной черепной коробке, потому что желания заниматься самоанализом в подобной ситуации не было, а было только одно – подчиниться мягкой просьбе, позволить себе хоть раз отдаться мгновению, а на его коленях был тот, ради которого он был готов на очень многое.

– И что мы будем делать, когда я раздену тебя? – подначил Доминик, влажно целуя Беллами в последний раз в губы и отрываясь, чтобы ухватиться за полы его свитера.

– Я не знаю, – честно ответил тот, захлёбываясь ощущениями, когда его кожи коснулся прохладный воздух номера.

– Вариантов так много, Мэттью, – прошелестел Ховард ему на ухо, снова прижимаясь всем телом, медленно ведя рукой вниз, оглаживая напряжённый живот, чтобы опуститься на ширинку брюк. – Но вряд ли я достоин хоть одного из них.

– Вы достойны лучшего и большего, – выпалил, не задумываясь, Беллами; этот ответ было так легко предугадать.

– Потому что я лучше, чем думаю? – беззлобно усмехнулся Ховард, оглаживая кожу на животе Мэттью, задирая свитер выше.

Удивительно, что Доминик находил время на разговоры, пока дикое желание захватывало его в свой ураган, сотрясая всё тело неконтролируемыми порывами. Это подстёгивало действовать нарочито медленно, целовать тонкую шею, гладить языком выступающие скулы и стягивать медленно с Мэттью всю одежду, оставляя его в одном только белье.

– Именно, – так же обманчиво спокойно прошептал Беллами, вздрагивая, когда пальцы Доминика коснулись резинки его плавок.

– Я знаю, какой ты на ощупь, – начал тот, – и знаю, как ты пахнешь. Я также знаю, каково это – держать тебя в руках, целуя и оглаживая везде, где мне захочется.

Мэттью над ним всхлипнул, зажмуриваясь с силой, когда Ховард развернулся вместе с ним и повалил его на постель. Доминик не стал делать из последующего движения чего-то особенного, заостряя на этом внимание, попросту лишая Беллами последней детали одежды и упрямо глядя ему в лицо, чтобы не смущать подростка ещё больше. Он не прекращал разглядывать красивые черты лица Мэттью, острые скулы и чуть покрасневшие от поцелуев губы.

– Я не знаю только одного. Ты позволишь мне?

– Да, сэр, – хрипло ответил тот, распахнув рот, чтобы глотнуть воздуха.

– Я не твой учитель сейчас, – сказал Доминик абсолютно серьёзно. – Я твой любовник, твой мужчина, твой…

– Мой Доминик, – закончил за него Мэттью.

Ховард застонал, выдыхая протяжно сквозь зубы, потому что подобное он хотел услышать уже давно, но знал, что ожидание будет вознаграждено в полной мере в какой-нибудь из особенных моментов.

– Да, детка, – простонал он, опуская одну руку вниз, ведя ею ласково по животу Мэттью.

Его хотелось гладить, успокаивать и обещать, что всё последующее будет истинным волшебством, но Ховард не мог предугадать его реакций, хоть и надеялся на лучшее. Доминик поцеловал его в последний раз в губы, спускаясь ниже, огладил пальцами бёдра, проскальзывая ими под колени, и тот сам развёл их в стороны, пряча лицо в руках, и этот жест так раззадорил, что хотелось сделать что-нибудь сию секунду, но Ховард продолжил плавно вести губами к груди Мэттью, вдыхая его запах. В комнате стояла оглушающая тишина, которую, казалось, можно было ощупать руками, и разбить её оказалось слишком легко, касаясь осторожно языком одного из маленьких тёмных сосков, отчего один протяжный и смущённый стон сорвался с губ. Умирая от любви и нежности, Доминик позволил себе сдвинуть ладонь ниже, касаясь коротких, не слишком жёстких волосков на лобке Беллами, и тот вновь наградил его сладким вздохом предвкушения.