В ответ многозначительно замолчали, а шум воды, раздающийся на заднем плане, продолжал быть невольным свидетелем их странного ночного диалога. Доминик чувствовал лёгкий туман в голове, и от этого ощущения то ли притуплялись, позволяя расслабиться, то ли обострялись, заставляя чувствовать всё более чётко и честно перед самим собой. И, пока он пытался определить, что именно ощущалось в голове и на сердце, Беллами горячо прошептал:

– Я глажу себя между ног.

– Ты всё ещё одет? – уточнил жадный до подробностей Ховард.

– Да, – Мэттью втянул шумно воздух через нос, и это действо так хорошо представилось в голове.

– Расстегни штаны и сними их.

В трубке тут же послышалось настойчивое шуршание.

– А теперь стащи с себя бельё.

– Я хотел бы, чтобы вы видели это.

– Обязательно увижу, совсем скоро, – последние слова слетели с языка против воли, но при этом отражая самое волнующее желание последних дней: видеть всё, чувствовать под пальцами и губами, ловить языком терпкие капли, раззадоривающие рецепторы.

– Правда? – дыхание Мэттью участилось ещё сильней.

– Я обещаю тебе, – пробормотал Доминик, переворачиваясь на бок.

Хотелось оказаться рядом с Беллами, прижать его к стенке, исцеловать его тонкие обветренные губы и опуститься на колени, чтобы…

– …я буду ласкать тебя ртом, – озвучил Ховард свою мысль, поражаясь тому, откуда у него появилось столько наглости высказать возбуждённому подростку подобное. Но он только начал, а дороги назад, как в последнее время и бывало, уже не было. – Опущусь с поцелуями вниз по твоему телу, поцелую в живот и захвачу тебя в плен рта, оглаживая языком, втягивая щёки, помогая себе рукой… О, Боже, мой мальчик, я так хочу тебя.

Ответом на этот откровенный монолог была тишина, и Доминик напрягся, пытаясь выловить из этого молчания хоть какой-то звук. Он снова перевернулся, но уже на другой бок, ожидая хоть какого-либо шума в трубке.

– Ловлю вас на слове, – дыхание Беллами начинало успокаиваться.

– Всё будет, детка.

– До завтра, сэр, – пробормотал Мэттью в ответ и бросил трубку.

Доминик счастливо рассмеялся, утыкаясь носом в мягкое покрывало, и чувствуя бесконтрольное счастье. Может быть, между ними и была пропасть во всём – возрасте, социальном положении, количестве жизненного опыта, только это было совсем неважным в такие моменты. Ховард хотел от Мэттью не только его невинность, – он был бы рад оставить её подростку, если бы не их абсолютно взаимное желание, – но и быть постоянно рядом, купаясь в его эмоциях, наслаждаясь разговорами обо всём и ни о чём, получая от этого невероятное удовольствие. Беллами стал для него чуть ли не единственной радостью в жизни, принося с собой ещё и ворох проблем, которые вряд ли можно было разрешить в ближайшее время, потому что ему по-прежнему было слишком мало лет, и одна только мысль об этом заставляла беспокойно поглядывать в окно, когда Доминик целовал Мэттью где-нибудь в гостиной, сходя с ума от желания сделать нечто большее.

Все проблемы нужно решать по мере их поступления, напомнил себе Ховард, всё же держа в голове определённое напоминание о том, что было рано совершать необдуманные поступки, последствия которых было бы решить не так просто, как попытка сдержать своё либидо.

***

Ровно в полдень Ховард явился к дверям дома семьи Беллами, предварительно едва не проехав нужную остановку, решив воспользоваться автобусом первый раз за несколько лет. Как правило, он ездил только на работу и в магазин, изредка выбираясь в люди, и всегда делал это исключительно на машине. Дверь распахнулась почти мгновенно, и за ними обнаружились оба из сыновей миссис Беллами.

– Добрый день, сэр, – чинно поздоровался Мэттью, кивая, но сразу же отводя глаза.

Их ночное небольшое приключение переключило в его голове что-то, перестроило на новый лад, но при этом во взгляде Мэттью всё равно можно было уловить удовлетворение, которое можно было с лёгкостью списать на волнения от предстоящей поездки, если бы Ховард не знал их истинной причины.

– Привет, – Доминик протянул руку Полу, а тот её осторожно пожал, отчаянно пытаясь скрыть горящий в глазах энтузиазм.

Сложно было сказать, кто был больше взволнован предстоящей поездкой – Мэттью, Пол или же сам Доминик, слонявшийся без дела весь вечер перед поездкой, переживая на тысячу и одну тему, а заодно и размышляя о том, о чём в дневное время Ховард вообще предпочитал даже не начинать думать, во избежание некоторых неудобств в отдельных областях организма.

Через несколько минут к ним вышла миссис Беллами, добродушно улыбаясь, и она сразу же обратилась к Доминику, стоило ему только открыть рот.

– Называйте меня Мэрилин, пожалуйста.

– Тогда и мне хотелось бы быть просто Домиником, – он улыбнулся ей, а после незаметно глянул на Мэттью, заметив, как тот хитро на него смотрит.

В его голубых глазах плескалось какое-то особенное понимание того, что не только для миссис Беллами пришло время называть Доминика по имени, но и для самого Мэттью. Это было скорее кокетством с его стороны – обращаться к учителю исключительно на «вы», добавляя каждый раз в конце фразы игривое «сэр». Мистером Ховардом он был и на работе, и для родителей учеников, и в банке для сверх меры улыбчивых клерков, и для всех остальных, кто не умел так запретно произносить это короткое слово…

– …сэр?

Ховард вздрогнул, сбрасывая с себя лёгкое оцепенение и отводя взгляд с губ Мэттью.

– У нас есть ещё час, не хотите съездить в магазин?

Пол так же нетерпеливо смотрел, стоя рядом, и только кивнул, подтверждая слова своего младшего брата.

– Хочу, – на автомате произнёс Доминик; он бы согласился на что угодно, если бы Мэттью всегда просил таким тоном.

Тот бывал излишне вежливым нечасто – на людях или же, как сейчас, при матери и брате, которые считали Ховарда чуть ли не святым из-за того, что тот занимался с Мэттью бесплатно в своё свободное время. На деле же всё было… несколько иначе, и Доминик снова ощутил позывы совести, желая поскорей скрыться от добрых и светлых глаз миссис Беллами. Мэрилин – поправил он себя, прочищая горло и кивая ей, когда она показала на часы.

***

– Тебе ведь не нужно ничего в магазине, верно? – спросил первым делом Ховард, стоило ему отойти на несколько шагов от дома, пока Беллами покорно шёл следом.

– Вы напугали меня вчера, когда я позвонил вам вечером. Не ночью… – начал тот и запнулся. – Тем, что мы будем должны целую неделю делать вид, будто нам плевать друг на друга. Поэтому мне жутко захотелось оказаться с вами наедине хотя бы этот час.

– Твоё нетерпение лишает тебя возможности побыть с мамой, – назидательно произнёс Доминик, шагая по дороге. – Советую тебе вернуться, а я буду надоедать тебе всю неделю.

Беллами смиренно кивнул.

– …и тогда я обещаю тебе, что у нас обязательно появится возможность остаться наедине, в темноте номера парижской ночи… Пока за окном будет падать снег, а ветер стучать в окно, просясь внутрь.

Беллами закатил глаза, но всё равно захихикал, представив, по всей видимости, то, что ему обещали.