В машине уже успел прогреться воздух, и последнее, едва заметное облачко пара повисло между ними. Ховард обвил его тонкую даже в куртке талию руками и прижал к себе, не беспокоясь о том, что верхняя одежда причиняла определённый дискомфорт. И в очередной раз нелепые, но такие правильные с точки зрения общепринятой морали мысли овладели им снова. Мог ли он забрать у Мэттью детство, заставил ли он насильно полюбить себя, привязав вообще непонятно каким образом? Всё случившееся между ними протекало размеренно и без каких-либо давлений, и Мэттью, со своей непосредственной и детской настойчивостью лишь приблизил неизбежное.
– Мы должны доехать домой, – сказал разморённый поцелуями Доминик, пробираясь ему под куртку.
– Должны, – эхом отозвался тот, снова приникая горячими влажными губами, пальцами цепляясь в плечи учителя.
– Тогда слезай с меня, и мы продолжим… наши дела уже дома.
***
Мэттью привычно направился к другой двери, со стороны зимнего сада, прекрасно зная, где лежит ключ. Доминик пару минут постоял возле машины, бегло докуривая сигарету, а после, забрав подарок с заднего сидения, подошёл к парадной двери, ища ключи в карманах пальто. В доме слышались едва уловимые слухом шаги, и Ховард улыбнулся, невольно воображая, что так было всегда – что его каждый вечер ждали, зная о том, во сколько он вернётся, снимая одежду в прихожей и разматывая шарф с шеи, предвкушая приветственный поцелуй в щёку или даже губы. Так когда-то и бывало, но сейчас не хотелось предаваться горьким воспоминаниям, потому что у него было настоящее – глядящее большими голубыми глазами, ласково и ожидающе, готовое если не на всё, то на очень многое в эту ночь.
– Хочешь перекусить? – спросил ради приличия Доминик, проходя ближе к Мэттью. – Я успел кое-что приготовить, пока скучал днём.
– Нет, не хочу, – незамедлительно ответил тот, – я хочу мой подарок. А ещё подарить мой вам.
Сжав пальцы на пакете, Ховард кивнул, направляясь к двери, ведущей в гостиную; Мэттью скользнул следом, устроился на диване и замер в ожидании. В его глазах плескался плохо скрываемый интерес, который он и не собирался скрывать от Доминика, раззадоренного ничуть не меньше.
– У меня для тебя несколько подарков, – заранее предупредил Доминик, принимаясь громко шуршать пакетом, доставая из его недр верхний предмет. – Надеюсь, этот небольшой презент будет согревать тебя зимой, когда у меня не будет возможности сделать это самому.
Он улыбнулся и накинул на плечи Мэттью тёплый шерстяной шарф, не забыв погладить его по предплечьям, ведя ладонями вниз, чтобы обхватить его пальцы.
– Это верблюжья шерсть, – сказал он, когда Беллами опустил взгляд и потянулся к шарфу, оглаживая его кромку кончиками пальцев.
– Спасибо, сэр, – произнёс он наконец, улыбаясь довольно. – Но надеюсь, что вы будете со мной так часто, как это будет возможно.
Даже молчать рядом с ним было до воодушевления приятно, тот смотрел внимательно и влюблённо даже с помесью восхищения во взгляде. Доминик никогда ещё не испытывал в жизни подобного трепета, который заставлял дрожать от удовольствия, и эти чувства и эмоции наполняли каждую клеточку тела и души, и последняя успела зачерстветь за год. С Джимом было по-другому – ярко, непредсказуемо, иногда до пугающего внезапно, и это постоянно заставляло ждать чего-нибудь необычного каждый день. И, после стольких лет с ним, за год Доминик успел окончательно огрубеть без ярких эмоций. Мэттью был совсем иным – спокойным, осторожным, любопытным; каким угодно, но всё же полной противоположностью тому, к чему Ховард привык. Но именно подобное сочетание стало для него тем, без чего он уже не мог представить себя, поражаясь тому, насколько Беллами быстро вошёл в его жизнь.
– Второй подарок ждёт тебя наверху, – произнёс Ховард после паузы, за которую Беллами успел несколько раз размотать и снова обернуть вокруг шеи шарф со смешным выражением лица.
– А третий? – спросил он, заправляя растрепавшиеся волосы за уши.
– Третий там же, – Доминик встал в полный рост, и Мэттью последовал его примеру, соскакивая на ноги и медленно ступая за ним, не перегоняя привычно, чтобы первым ступить на лестницу: это было своего рода традицией, на деле являясь попросту ребяческим жестом.
По пути наверх они оба скинули одежду, оставляя её на перилах и на ступенях, и Беллами, довольно хохоча, подтолкнул Доминика, вынуждая шагать быстрее, и не оставалось ничего кроме как запнуться и в два шага оказаться наверху, исчезая за поворотом, пока Мэттью догонял его, раззадоренный и тяжело дышащий. Он забрался на постель с ногами едва ли не с разбегу и уставился внимательным взглядом – нетерпеливо ожидающим, зная, что его ждёт ещё пара презентов, которые он наверняка уже пытался вообразить в своей тёмной макушке. Доминик улыбнулся ему и присел рядом, нарочито безразлично глядя по сторонам, едва сдерживая улыбку, потому что уже через минуту Беллами принялся громко сопеть и ёрзать, неотрывно следя за учителем.
– А где же мой подарок? – делано скучающе спросил Доминик, разглядывая узор на одеяле; он хотел научить Мэттью терпеливости, но получалось не очень хорошо. – Я подарил тебе один, и теперь хочу получить свой.
– Я… – Беллами запнулся, отворачиваясь. – Не задавайте лишних вопросов, сэр, и всё будет, – он нахально улыбнулся и упёрся руками в согнутые в коленях ноги.
– Как правило, лишние вопросы задаёшь ты, – не остался в долгу Ховард.
– Есть вещи, о которых мне жутко неловко говорить, – Мэттью опустил взгляд, разглядывая свои пальцы, сцепленные в замок.
– Ты хочешь сделать что-то неприличное? – подначил его Ховард, и тот ещё больше смутился. – Расскажи мне.
– Я хочу свой подарок, – ответил тот, гордо задрав нос, и Доминик рассмеялся тихо, вставая с постели и делая шаг в сторону встроенного в стену шкафа.
Там, за плавно и бесшумно отъезжающей дверцей, лежала небольшая коробочка, едва заметная в темноте, и Доминик дрожащими отчего-то пальцами взял её в руки и прижал к себе, словно боясь потерять в полумраке собственной комнаты. Он любил, когда в спальне горел только один торшер, поэтому попросту всегда игнорировал наличие огромной лампы на потолке, которая в одно мгновение могла бы залить помещение ярким и тёплым светом. Кривоватая тень следовала за ним по пятам, искажаясь раз за разом, пока он не присел сзади Мэттью, и тот чуть повернул голову, скосив взгляд.
– Закрой глаза, – попросил Доминик, и Беллами кивнул едва заметно, отворачиваясь, опуская голову.
Доминик помедлил, а после потянулся к коробочке, открывая её неслышно, и достал оттуда серебряную цепочку, плотными вытянутыми звеньями соединённую в не слишком длинное украшение, тихими перезвонами оглашающее тишину, которую не прерывало даже дыхание Беллами, словно он перестал дышать, боясь нарушить это недвижимое и многозначительное безмолвие. Ховард расстегнул цепочку и осторожно обхватил ею тонкую шею Мэттью, аккуратно касаясь пальцами тёплой кожи, пока он вёл ими вместе с застёжкой назад. Волосы щекотали костяшки, и подросток хихикнул, чуть запрокидывая голову, лишая обзора ещё больше, но Доминик справился с задачей необычайно легко, убирая руки.
– Можешь открыть глаза. Зеркало слева.
Подорвавшись с места, Беллами метнулся к стене, удивлённо распахивая глаза. Его пальцы медленно поползли наверх, и он коснулся ими цепочки, осторожно отводя волосы, едва достающие до шеи, в стороны, чтобы разглядеть всё получше. Мэттью был красив не только в деталях, но и в целом – его неуклюжесть делала его очаровательным настолько, насколько это могло быть милым и интересным для самого Доминика, который с каждым днём находил в этом неуверенном в себе подростке всё больше и больше приятных для себя мелочей. Все эти тонкости были чем-то обыденным, что в обычной жизни никто бы никогда не заметил, но любая банальность, когда дело касалось Беллами, становилась чем-то необычайным для чувствующего себя влюблённым Ховарда.
