– Просто не спеши, – сказал Доминик, улыбаясь чутко и понимающе; ещё бы он не понимал, потому что возбуждение так сильно накатило на них обоих, что хотелось сделать что-нибудь не просто выходящее за рамки приличия, но и грязное, отчего Мэттью бы засмущался до необыкновения сильно, пряча лицо в руках.

– Я просто не знаю, чего хочу. Мне нравится касаться вас, и я чувствую, что вам хочется чего-то ещё, – пробормотал Беллами, отводя взгляд.

– Я хочу. Как я могу не хотеть, если мне так хорошо с тобой? Но мы договорились.

Это было тем вопросом, который им нужно было поднимать достаточно часто. Подростковая гиперсексуальность Беллами делала своё чёрное дело, и именно поэтому Ховард должен был следить не только за собой и своими тёмными желаниями, то и дело терзающими его по ночам на влажных от пота простынях, но и за Мэттью, который мог хотеть большего, но при этом у них не было возможности это сделать.

– Нам некуда торопиться, Мэттью, – он старался звучать успокаивающе и убедительно. – У нас полно времени, и с каждой минутой я чувствую, как былая тоска отпускает меня, и всё это благодаря тебе.

– Иногда мне снится он, – прошептал Беллами, замолкая, но и без каких-либо объяснений было ясно, о ком он говорит. – Я не хотел бы видеть такие сны.

Сердце Доминика сделало пару судорожных ударов и, кажется, остановилось на пару мгновений, пока он пытался побороть в себе ненависть к неизвестному безликому мистеру Андерсону, которому хотелось если не набить лицо, то хотя бы высказать всё, а заодно и пожаловаться куда надо. Но запоздалая мысль о том, что он сам ничем не лучше него, приходит почти мгновенно, отрезвляя и унижая собственное достоинство. Назад пути уже не было, и Ховард отвернулся, пристыженный потоком мыслей в голове.

– Я ничем не лучше него, – сказал он в конце концов, прикусывая нижнюю губу.

Мэттью помолчал с минуту, внимательно разглядывая его, и Доминик даже боковым зрением увидел, сколько нежности отразилось на его детском лице, не отягощённом сложным жизненным опытом, но имеющим проблемы, которые не должны были случаться с подростками в его возрасте. Пытаясь отвлечься от подобных мыслей, Ховард только крепче обнял Беллами, и тот вздохнул порывисто и как-то излишне тяжко.

– Я сам захотел этого, – произнёс он после очередной многозначительной паузы после тяжкого вздоха. – Это всё меняет.

– Это ничего не меняет, – Доминик успокоился и теперь не чувствовал себя так ужасно.

– Какая разница, сколько мне? – Беллами сощурился, сжимая пальцами плечи учителя.

В последние дни Доминик находился в постоянном напряжении, пребывая в нём едва ли не двадцать четыре часа в сутки, и успокоить расшалившиеся нервы и паранойю ничем не удавалось. Он читал смежную с этим щекотливым вопросом литературу, бродил по форумам, вычитывая одну диковинней другой историю, и погружался в пучины отчаяния с каждой строчкой ещё больше. Все, как один, твердили о том, насколько это аморально и неестественно – подобные отношения никогда не приводили к чему-то хорошему, и, в конце концов, зачастую приводили к весьма печальным последствиям, которые можно было бы и не озвучивать.

– Вы слишком много думаете, сэр, – прошептал Беллами, касаясь носом щеки Доминика. – И громко.

Ховард усмехнулся и оставил лёгкий поцелуй ему в щёку, пытаясь этим успокоить мечущееся сознание, хоть шансов обрести покой у него было призрачно мало.

– Должен же хоть кто-то думать о последствиях.

– Мы уже говорили об этом, не будьте занудой, – Беллами нахально прикусил Доминика за подбородок и слез с него, укладываясь рядом, и от этого стало легче дышать.

– Моё занудство должно уберечь нас от необдуманных действий, – пробормотал Ховард, не особенно надеясь, что его услышат.

– Особенно учитывая, что вы продумали всё наперёд уже пару десятков раз.

Дерзость Беллами имела свою прелесть, учитывая то, что он позволял себе подобное не слишком часто, и поэтому это звучало очаровательно и возбуждающе – длинный язык Мэттью умело обрекал мысли Доминика в слова, даже не подозревая о том, насколько он был прав. Он всего лишь предполагал, скрывая это за очаровательным кокетством, помешанным со смущением от собственной дерзости, но при этом был настолько близок к разгадке грязных помыслов Ховарда, что становилось неловко. Не то чтобы ему было стыдно за мысли, периодически вспыхивающие в голове, особенно вечером перед сном, или рано утром, когда он просыпался раньше будильника минут на десять… Но в его голове всё ещё крепко держалась маленькая, но стойкая плотина против дурных мыслей, которую должно было прорвать со дня на день, учитывая то, что Мэттью позволял себе вытворять.

Беллами не был слишком настойчив в своих порывах, потому что он и сам смущался больше обычного, когда дело доходило до момента, когда он чувствовал под собой возбуждение Доминика, позволяя ощутить то же самое в ответ. Но он обладал какой-то особенной властью над Ховардом, и каждый раз невольно вспоминалась маленькая и вредная Лолита, крутившая Гумбертом так, как того хотелось исключительно ей. Ассоциации с капризной нимфеткой Доминику не нравились, потому что его Мэттью был совсем другим – чутким и понимающим, ласковым и одиноким настолько, насколько и он сам. И при этом невинным от макушки до пяток.

– Это единственное, что я могу себе позволить, – как ни в чём не бывало произнёс Ховард, проскальзывая ладонью под свитер Беллами, оглаживая горячую и гладкую кожу.

– Думать или… гладить меня вот здесь? – Мэттью надавил пальцами на руку Доминика и прикрыл глаза, придвигаясь ещё ближе, отчего их дыхание резво смешалось воедино.

– И то, и другое. Думать для меня иногда – предел честности перед самим собой.

Фыркнув, Мэттью коснулся носом щеки Доминика и повёл ею ниже, снова заставляя задышать быстрее.

***

Первая неделя каникул подходила к концу, и Беллами стал чаще вытаскивать Доминика на прогулки, а после приглашал к себе домой, наперёд зная, что Пол всё равно не придёт. Последние дни тот отзванивался, чинно обещал, что придёт завтра, а потом всё повторялось, и не то чтобы кто-то особенно расстраивался по этому поводу. У Ховарда была возможность чаще бывать с Мэттью, когда тот говорил, что бывает излишне часто в его доме, и это может вызвать подозрения у наблюдательных соседей; Доминик кивал, слушая сбивчивые объяснения Беллами в трубке, начиная на ходу собираться. Каждый раз, проскальзывая в квартирку, где жила семья Беллами, он чувствовал себя если не преступником, то хотя бы мелким злоумышленником, которому позволили посидеть за праздничным столом, а он после унёс все серебряные ложки.

– Какое дурацкое сравнение, – рассмеялся Мэттью, обнимая Доминика, когда тот оказался у него на пороге. – Наши соседи – это исключительно престарелые дамы с кошками, которые выходят на прогулку только ради воскресной мессы, и то не всегда. Они даже в окна не выглядывают, чтобы посмотреть, кто пытается открыть дверь с утра пораньше, потому что замок так часто заедает…

Доминик кивнул, позволяя Беллами стащить с себя шарф, и приятное трение на шее исчезло вместе с тёплой тканью, уберегавшей его от сильного ветра на улице. Ловкие пальцы скользнули к верхней из пуговиц, на чёрном пальто и принялись вытаскивать одну за другой из петелек, а Ховард заворожённо следил за этим действом, боясь даже лишний раз моргнуть, оглядывая сосредоточенное лицо Мэттью, переводя взгляд на его руки, проворно лишающие его верхней одежды.