Том пожал плечами, продолжив удивлённо смотреть на Доминика, которого так несло только в случае, если они напивались до потери памяти.

– Не стоит, – сказал он только для того, чтобы услышать продолжение.

– Едва ли не половине плевать, где и с кем их дети гуляют, пока у них лучший балл в классе. Почему они начинают бить тревогу только в случае, если их чадо скатывается в школе? В общем, с этой лекции я ушёл почти сразу. В первый же перерыв, чтобы не показаться невежливым. Потому что я не такой, мне не нужны малолетние дети, мне не нужны подростки, мне никто не нужен. У меня нет предпочтений, нет болезней, нет маний. Я просто любил одного единственного подростка, моего Мэттью. И до сих пор люблю.

Остаток вечера они провели в тишине, продолжив потреблять всё, что попадалось под руку и могло сойти за выпивку. Через неделю Том явился вновь – на машине и при параде.

– Сегодня в Доке будет шумно, собирайся.

Доминик закрыл дверь перед его носом, ничего не сказав. С настроением творилось что-то странное. Он не признался бы даже самому себе, что депрессия подкралась вплотную, устроилась рядом и, как старый друг, обхватила своими холодными пальцами, с уверенностью глядя вперёд. Иногда он даже будто бы видел её лицо – бледное и измученное, и брал с неё пример, становясь таким же безжизненным и лишённым всякого даже желания жить.

– Дом, перестань, я тащился через весь город к тебе! Хочешь, я угощу тебя ужином? Никакого алкоголя, я обещаю.

Том громко кричал, не забыв пару раз требовательно пнуть дверь, чем вызвал интерес некоторых соседей. Доминик стоял в прихожей и смотрел в окно: в доме напротив приоткрылась дверь и из неё выглянула престарелая леди, покачала головой и нырнула обратно, а в доме чуть левее кто-то даже не поленился открыть окно, чтобы крикнуть Тому что-то нелицеприятное, потому что в следующее мгновение послышалось:

– Иди на хер! Я пришёл не к тебе.

Губы тронуло подобие улыбки. Пришлось открыть дверь.

– Так холодно, – Кирк ворвался в прихожую, как маленький ураган. – Ты правда собирался оставить меня на улице? Мог бы и предупредить.

– Не собирался, – Доминик пожал плечами.

Он побрёл в сторону кухни, там вовсю кипел чайник; усевшись за стол, заварил чай и, обхватив кружку пальцами, уставился на хлебную крошку, лежащую на противоположном краю стола, словно она была самым увлекательнейшим зрелищем, которое можно вообразить.

– Ты должен что-то делать, Дом, – Кирк сел напротив. – Должен двигаться дальше, как бы избито это ни звучало.

– Должен, – кивок.

– Поезжай куда-нибудь – в Италию, в Испанию, в Бразилию, куда угодно. Можешь смотаться со мной в Мексику, если хочешь, там сейчас куда теплее, чем здесь.

– Поеду, – ещё один кивок, всё так же на автомате.

– Ты не слышишь меня. Наверное, ты даже мысли свои перестал слушать, потому что в них только сожаление, как будто кто-то, мать твою, умер!

– Не умер, – Доминик поднял глаза и уставился на Тома, – на этот раз никто не умер.

– Вот и славно. Сейчас я уйду, а ты примешь душ, ляжешь спать и назавтра решишь, что делать со своей жизнью, чтобы перестать быть таким мудаком.

Прошествовав мимо, Том двинулся в прихожую, недолго там повозился и ушёл.

***

Доминик хорошо знал, что за депрессией неизбежно следовало принятие. Принятие неизбежного. Случившееся до сих пор не укладывалось в голове, хоть и прошло ни много ни мало два с лишним месяца. Он искал ответ совсем не там, где следовало; потерявшись в однообразных буднях, только и делал, что пил и смотрел телевизор, втайне ожидая выходных, чтобы поболтать хоть с кем-нибудь, и этим кем-то всегда был Том Кирк, в конечном счёте лишившись даже его компании.

На следующий день Доминик поднялся в свой кабинет, где давно никто не убирался, и сел за стол. Включил ноутбук, не забыв смахнуть с него толстый слой пыли, и с непривычки даже поморщился – всё его содержимое казалось чужим и непонятным. Сиротливо ютившийся в углу рабочего стола ярлык под названием «Резюме» так же неизбежно, как и всё остальное в его жизни, привлекал внимание и напоминал о том, что неплохо было бы всё-таки найти работу. Хоть какую-нибудь, временную или постоянную, высокооплачиваемую или волонтёрскую. У него был выбор – продолжать двигаться вперёд или застыть на месте, постепенно скатываясь вниз.

Прошерстив кучу сайтов, Доминик наткнулся на вакансию учителя английского. В конце подробного описания школы для трудных подростков с различными проблемами в жизни значилось: «Мы особенно приветствуем отклики от терпимых ко всему людей, включая этническую принадлежность, пол, трансгендерность, возраст, инвалидность, сексуальную ориентацию или религию»

В следующей вакансии было не менее обнадёживающее:

«Мы поддерживаем разнообразие и хотим иметь рабочую силу, которая будет отражать население Лидса. Принимаются заявки от всех, независимо от пола, сексуальной ориентации, расы, религии, семейного статуса или инвалидности»

От пыли слезились глаза и зудело в носу, поиск работы в самом деле становился чем-то сродни подвигу. На этом сайте имелось полно вакансий от школ с половым распределением, особенно от тех, где учились исключительно мальчики и юноши. Сразу откинув подобные предложения, Доминик продолжил пробираться сквозь дебри букв и цифр, ни на чём подолгу не задерживаясь.

Он даже грешным делом подумал о том, чтобы съездить в старую школу и наведаться к мистеру Брикману – тот уж точно не отказался бы взять его, особенно после фиаско с мистером Андерсоном. Доминику даже на какой-то момент стало интересно, что в итоге произошло с этим отвратительным типом, но узнать о его судьбе было негде. Разве что в самом деле отправиться в школу и уже там, подкараулив Мэттью, узнать… как будто Ховарду было бы дело до какого-то Андерсона, если бы ему позволили сказать Беллами хотя бы пару слов.

Всё-таки оставив отклик по пяти вакансиям, Доминик остался доволен собой. Он даже написал об этом Тому, вскоре получив ответ:

«Так держать!»

Решив не останавливаться на достигнутом, он помучил интернет-поисковик, выдавший множество интересных результатов на его запрос. Если верить карте, то поблизости находилось пять офисов продаж туров в тёплые страны, и, выбрав два, Доминик выписал адреса на листок. Он не был уверен, хочет ли куда-нибудь поехать, ведь путешествия приносили удовольствие только в том случае, если их можно было с кем-то разделить, или на крайний случай – кому-нибудь рассказать о поездке после.

Выехав из гаража, Доминик сверился с листком и только повернул руль, чтобы съехать на объездную дорогу, почувствовал, как в кармане коротко завибрировал телефон. Это было оповещение об оставленном на голосовой почте сообщении. Кто вообще ею пользовался? – подумал он, но всё равно приложил трубку к уху, приготовившись внимательно слушать.

– Эй, привет… – это была Хейли, грустным голосом продолжившая: – Ты, должно быть, возненавидишь меня ещё больше после этого сообщения, но куда уж хуже? Хотела сказать, что всё, что я сделала, причиняет мне не меньшую боль, чем тебе. Я пыталась всё исправить, поверь, и пытаюсь до сих пор. Но, именно за это ты никогда не захочешь говорить со мной, в тот вечер я всё сделала специально. Хотела разозлить тебя, сбить с толку его, довести до точки кипения себя. Я ненавидела тебя в тот момент, потому что ты в сотый раз отверг меня. Когда-нибудь мы встретимся вновь, разбитые на тысячу частей. Эти осколки будут рассеяны по всем городам, где мы хоть раз бывали, но собрать себя воедино мы уже никогда не сможем.