– Когда мы были на похоронах, ты отошёл в туалет, и Глория подошла ко мне. Она спросила, как тебя зовут, и сколько детишек мы с тобой успели наплодить. В ответ я только едко улыбнулась и сказала, что только одного, ни слова больше не произнеся.

– Пророчица, – Доминик устало вздохнул. За три часа бесконечной смены магазинов он изрядно устал. К тому же, он обещал вернуться к Мэттью ближе к шести, чтобы продолжить совместные занятия ничегонеделаньем.

В то же время Доминик понимал, как сильно будет скучать по Хейли, когда она уедет в другой город, и у него не будет возможности видеться с ней так часто, как он хотел бы. Они продолжили слоняться по бутикам, таская в руках кучу пакетов с покупками, и, под конец дня, не забыв сообщить Мэттью о том, что он будет немного позже, Доминик почувствовал себя в своей тарелке, когда ему удалось абстрагироваться от всех разговоров о детях. Заодно научившись улавливать только самое важное, удачно переводя тему, как только подворачивалась такая возможность.

– Я уеду третьего, – устало выдохнула Хейли, усевшись за столик в кафе. – Я даже позвонила Глории, представляешь.

– И предложила ей часть наследства?

– Я сказала, что дом слишком большой для меня одной, и что она может жить там – только одна, – если захочет.

– Она согласилась?

– Сказала, что подумает, заодно дав обещание приехать с Ронни – это тот, с кем мы видели её на похоронах, – и забрать меня на вместительной машине. Она сказала, что туда вместится пара-тройка коробок с вещами, два чемодана и даже останется место для меня.

– Глория в своём репертуаре.

– Но я отказалась, потому что хочу, чтобы ты взял с собой Мэтта и вы побыли в Лондоне хотя бы пару дней, ему будет полезно развеяться перед началом учёбы.

– Я всё лето проволновался о том, что Мэрилин узнает, потому так никуда и не свозил его.

– Наверстаешь упущенное.

Замолкнув на время, пока перед ними расставляли принесённые блюда, они сверлили друг друга внимательными взглядами и слушали песню, сладкими голосами льющуюся из больших колонок, подвешенных ближе к потолку.

Я вижу, каково это,

Вижу, как тяжело дню и ночи,

Которым никогда не быть вместе,

Ведь они по-разному смотрят на вещи,

В отличие от нас,

Они никогда так не старались, как мы.

– За новое начало, – подняв свой бокал с соком, произнёс Доминик, – теперь-то всё будет хорошо.

– За новое начало, – Хейли кивнула и тоже отпила.

***

Переезд Хейли затянулся на два дня, потому что её обещанию взять с собой только самое необходимое, конечно же, не суждено было сбыться. Беллами пришлось отказаться от поездки из-за визита отца, и он даже лично поприсутствовал при её отъезде, не забыв пожелать ей всего хорошего.

Прогостив у подруги два дня и окончательно убедившись, что с ней всё будет в порядке, – особенно, если он будет заезжать к ней почаще, о чём она не забыла напомнить, – Доминик укатил домой. Уже по дороге он начал планировать, чем именно они с Мэттью займут остаток его летних каникул, хоть на дворе уже стояла осень, – до начала учёбы оставалось три дня.

Припарковавшись у дома, Доминик поспешил внутрь, на ходу начиная разбирать накопившуюся корреспонденцию, среди которой ничего интересного, как правило, не обнаруживалось. На этот раз, помимо счетов и газет с журналами, которые до сих пор приходили по подписке, несколько лет назад оформленной Джимом, так и прекратившейся по какой-то причине, было одно письмо. Никем не подписанное, без марок и почтовых штампов.

Доминик никогда не считал себя любопытным человеком. Его интерес, как правило, ограничивался тем, что он видел перед глазами, и редко он совал нос не в своё дело, а также столь же нечасто торопился что-либо сделать, чтобы поскорее узнать, что же скрывается в ближайшем будущем – дома, когда ему обещан сюрприз; в рабочий кабинет, если директор звал его с таинственной улыбкой; или же сейчас, сидя в прихожей на стуле и держа в руках ничем не отличавшийся от прочих конверт.

Прошествовав со всей кучей бумажек различной важности в гостиную, Доминик снова присел и, точно вздумав подшутить над самим собой, включил телевизор, не забыв вальяжно закинуть ноги на журнальный столик, – прямо так, в летних туфлях бежевого цвета. На первом попавшемся канале обнаружился сериал, повествующий о воинственно-настроенных ирландцах в период двадцатых годов прошлого столетия. Главный герой, томно глядящий перед собой, но по какой-то причине изображавший главу семьи не слишком чистых на руку дельцов, напомнил Ховарду Мэттью – скулами и выразительными голубыми глазами.

Сознание в ту же секунду переключилось на другой образ, куда более завораживающий.

Беззаботно хохочущий Мэттью, доводящий себя до такого состояния, что в очередной раз, заходясь приступом смеха, вместо нужного звука из его горла вырывается хрип, но он продолжает держаться за живот и давиться очередным смешком.

Следующий эпизод поспел аккуратно за предыдущим, не давая времени на попытку это осознать.

Горячее дыхание и странный звук. Кто-то, чьё имя Доминик выдыхает вместе со стоном, шумно выпускает изо рта его член и, со всей старательностью обхватив его влажную длину пальцами, продолжает доводить до исступления, даже не подозревая, что именно он творит. Или же напротив – хорошо осознавая?

Всё было не так уж плохо, пока Доминик мог с такой лёгкостью представлять Мэттью в нужный для себя момент. Эпизоды сменяли друг друга с незначительной скоростью, дополняя друг друга и доводя до исступления, пока наконец рассредоточенный взгляд Ховарда не упал на конверт, лежавший на краю столика.

Решив всё-таки разобраться с этим, он ещё с минуту оттягивал важный момент, а после быстро цапнул со стола конверт и достал из него вдвое сложенный листок бумаги, исписанный незнакомым почерком.

«Чужие секреты хранить тяжело, – писал кто-то, в точности повторяя недавние слова Мэрилин. – Я перечислил оставшуюся часть долга на тот же счёт и больше ничем тебе не обязан, поэтому считаю себя вправе распоряжаться имеющейся информацией так, как посчитаю нужным»

Подняв недоумённый взгляд обратно на экран телевизора, где кто-то активно перестреливался и ругался на выразительном диалекте, присущем только ирландцам и с характерной только им пылкостью, Доминик попытался разом вспомнить все встречи с Полом. Почему старший брат Мэттью каждые два-три месяца выкидывал нечто, что вгоняло в беспокойство крайней степени? И что именно натворил Ховард, помимо хорошо известного узкому кругу лиц факта, раз его продолжали третировать, даже спустя столько времени? Ответа, как всегда, не было. Зато его счёт вновь пополнился утерянными в процессе переговоров с собственной совестью средствами.

Но чем больше Доминик размышлял над сложившейся ситуацией, тем больше уверенности приобретал. Что бы ни сказал Пол своей матери, она уже не хотела слушать. Заняв позицию «что случилось, то случилось», она пустила ситуацию на самотёк и по большей части была занята попытками построить собственное счастье в новых отношениях, в чём её сложно было упрекнуть. Наверняка Пол совал свой нос не только в отношения Доминика и Мэттью, но также не забывал давать свои условно-бесценные советы и матери, при этом будучи не в состоянии удержать самого себя от походов к другим женщинам.