– Знаешь, иногда я, занимаясь делами на работе или приготовлением ужина, думала о том, что ты стал для Мэттью кем-то вроде воскресного папы. Который всегда приходил, когда его звали, дарил щедрые подарки и занимался с ним уроками. Я всегда умилялась, видя, сколько внимания ты даришь ему, иногда даже упрекала себя в том, что не смогла удержать Джорджа рядом, чтобы он так же заботился о Мэтте. Ты стал для него другом, наставником, идеальным примером для подражания. Мой сын начал тянуться к знаниям чуть больше обычного, пускай он и остался глупым мальчишкой, любящим только вкусно поесть и побренчать на этой своей гитаре. Его оценки улучшились, он стал проводить много времени вне дома и по вечерам уделять мне внимание – предлагал помочь с ужином, вызывался убрать со стола и иногда даже звал в кино. Если бы я знала, что ему плохо в новой школе или что ты причиняешь ему боль, я бы сделала что угодно, чтобы вы больше не виделись. Я бы натравила на тебя всех знакомых адвокатов и юристов, уничтожила как преподавательскую единицу и растёрла в порошок воспоминания о тебе, запретив Мэтту выходить из дома на долгое время – для его же безопасности. Но всё шло так гладко, будто ничего не происходило за моей спиной. Мой мальчик бывал в приподнятом настроении так часто, что я даже не пыталась заводить с ним разговоров о том, беспокоит ли его что-нибудь. У него появились друзья, отец наладил с ним хоть какой-то контакт, а ещё рядом с нами был ты – великолепный педагог и хороший друг, готовый явиться в гости по первому приглашению, но отчего-то всегда прячущий взгляд. Если бы я хотя бы однажды, вместо пустой болтовни, заглянула тебе в глаза…
Мэрилин вздохнула, тяжело и слишком громко. Она набрала в лёгкие побольше воздуха и, только собравшись продолжить, неприлично выругалась и снова встала.
– Какая теперь разница?
– Пожалуйста, продолжай, – Доминик указал на место рядом с собой, приглашая сесть.
– И снова я болтаю впустую. Наверное, пытаюсь занять словами всё пространство, чтобы мне не было так паршиво. Я, честно признаться, всё ещё хочу ударить тебя.
– Может, стоит?
– Может и стоит. Но разве это что-либо изменит? Разве хоть что-нибудь изменит случившееся? В один момент я должна была принять два вопиющих в своей ненормальности факта: мой сын любит мужчин и спит со своим бывшим учителем. Это даже звучит по меньшей мере отвратительно.
– Согласен, – он скривился для верности.
– Ни одна мать не ждёт того, что её ребёнок, едва успев лишиться последних детских мечтаний, ринется в родной дом с подружкой или другом под руку. Я не ждала этого, подобное случилось только со мной, потому что у меня не было выбора. Джордж был хорошим человеком, коим остаётся и по сей день, и был достаточно честен и передо мной, и перед собой, – она вздохнула и облокотилась на спинку дивана, наконец позволив себе немного расслабиться. Кажется, воспоминания о юности давали ей нечто вроде передышки; на губах Мэрилин даже мелькнула слабая улыбка.
– Если бы Мэттью рассказал тебе, меня бы ждали те самые толпы разъярённых адвокатов и юристов, о которых ты говорила.
– Точно, – она даже хихикнула.
– Я никогда не загадываю наперёд, но точно могу сказать одно: если ты позволишь, я буду рядом с Мэттью до тех пор, пока он сам будет этого хотеть. Если ему повстречается кто-то другой, и он решит, что наши пути должны разойтись, я покину его.
– Ты любишь его, да? – голос Мэрилин вновь сделался хриплым. – Любишь моего сына и готов ради него даже на это?
– Да, готов, – склонив голову, Доминик сжал губы. Отчего-то в глазах защипало, и во рту снова образовалась непрошеная горечь.
Впервые за вечер Мэрилин отлучилась в ванную комнату, не забыв извиниться. Она пропадала там достаточно долго, чтобы Доминик начал искать себе занятие – какое угодно, лишь бы не думать о том, что будет дальше. Он всё ещё не был уверен в итоге этого дня. Всё могло обернуться каким угодно боком и для него, и для всех, кто ему был дорог.
– Когда мне исполнилось восемнадцать, Джордж сделал мне предложение, – только появившись в гостиной, сказала Мэрилин, заставив вздрогнуть Ховарда, глазевшего в телефон.
Он пытался набрать сообщение, но потерпел несколько неудач подряд, то путая буквы, даже не надеясь на авто-исправление, то вовсе сбрасывая весь процесс неосторожным движением не очень, на его взгляд, изящных пальцев.
– Пришёл ко мне домой в дурацком белом смокинге с ярко-алой бутоньеркой в петле и надел мне на палец это кольцо, – она указала на свой мизинец, на котором красовалось крошечное золотое колечко. – Уже лет десять я ношу его как украшение и таким образом отдаю дань памяти о том, как замечательно у нас всё было. Ну, надо признать, основной причиной стало то, что на безымянный оно перестало налезать.
Смотря на Мэрилин удивлённым взглядом, Доминик внезапно почувствовал желание рассмеяться. Даже не думая себе отказывать, он расхохотался, пытаясь прикрыть рот рукой, но отбросил все приличия, когда понял, что Мэрилин присоединилась к нему и тоже начала смеяться, медленно продвигаясь ближе. Она вновь села рядом, подобрав под себя ноги, и успокоилась; её дыхание сбилось, отчего грудь тяжело вздымалась и медленно опускалась в попытках успокоить неожиданно накатившую волну веселья.
– Надо же, меньше, чего я ожидала от сегодняшнего вечера, – это подобный этому итог. Мне пора домой.
– Наверху есть две гостевые спальни, ты могла бы остаться, если хочешь.
– Оставь это, Доминик. У меня есть свой дом и сын, ждущий меня из гостей.
– Ты не сказала ему, да?
– Ты, я так понимаю, тоже. Как я уже и говорила, нам предстоит не раз обсудить всё это, чтобы я смогла прийти к окончательному выводу.
– Ударить меня по лицу или нет?
– И это тоже, – задержав на лице Доминика долгий взгляд, Мэрилин всё же направилась ко входной двери.
Мэрилин ушла в начале первого ночи. Села в такси и больше ни разу не посмотрела на Доминика, который продолжил стоять в дверях дома. Самый ужасный день в году подходил к концу, оказавшись не таким уж и разгромным. В каждом слове Мэрилин был затаён хоть какой-нибудь смысл, и Доминик, не будь он столь разбит, обязательно бы попытался отыскать во всём случившемся выгоду для себя. Единственной мыслью было то, что Мэттью никуда не исчезнет из его жизни. Им будет позволено видеться, и этого на данный момент было достаточно.
========== Глава 35 ==========
Чем ниже падал Доминик, тем незначительней становились его переживания. Ему начало казаться, что ещё немного – и он вовсе отдастся на волю судьбе, перестав бороться, зная наверняка, что все беды обойдут его, преподнеся желаемое в красивой подарочной упаковке. Это смирение пугало и, пока способность мыслить критически не была утеряна окончательно, подавало тревожный сигнал. Потратив первые полгода общения с Мэттью на попытки договориться с самим собой, пережив нападки Пола Беллами, Доминик всецело положился на отрицание – уж теперь-то с ним ничего не должно было случиться.
Очищаясь от смертельной тоски, преследовавшей его начиная с определённого периода, получившего обострение в день смерти Джима, Доминик с каждым днём находил себя всё ниже и ниже, но при этом, считая это весьма парадоксальным, более счастливым. Также он не забывал и о том, что не одно только активное грехопадение отдаляло его от накатывающей депрессии. Копящиеся беды рано или поздно лишали человека желания жить – и уж тем более существовать – достойно, и он с большой радостью ещё тогда уцепился за единственную возможность, дающую ему некое подобие человеческого облика. Вопреки всем разговорам, романтизирующим алкоголь и описывающим высокоградусные напитки, как единственный способ найти ответы на все вопросы и успокоить разбережённую душу, на деле ничего подобного не случалось. Пить ради удовольствия бывало приятно, запивать его – тоже, а всё остальное грозило не устранением всяческих проблем, а лишь усугублением нынешнего положения. Невозможно было опьянеть, только находясь среди алкогольных наименований, так же как и обрести хоть какой-нибудь покой, вливая в себя рюмку за рюмкой.
