– Чай остынет.

Оставалось только сесть на место и наблюдать за тем, как Мэттью медленно обувался и не переставал кидать обеспокоенные взгляды на мать.

– Завтра приезжает Джордж, – начала она, подвинув к себе чашку, предназначавшуюся её сыну, – и он спрашивает, захочет ли Мэтт провести целый день с ним, уехав в Стокпорт. Он даже не поленится потратить три часа на дорогу, удивительно.

Она замолчала и выжидательно посмотрела на Доминика, словно хотела получить ответ на вопрос, который предназначался не ему.

– Наверное, он будет рад повидаться с Дженной, – осторожно предположил он.

– Но у него могут быть свои дела, к тому же Джордж сейчас в отпуске – он мог бы приехать в любой другой день.

Промочив пересохшее от волнения горло, Доминик посмотрел Мэрилин в глаза, надеясь увидеть в них ответ на свой вполне конкретный вопрос – что она хотела узнать?

– Разве могут быть дела важнее, чем встреча с любимым родителем? – всё-таки попытался он.

– Когда мне было шестнадцать, я всеми силами избегала скучных посиделок за семейным столом. Сбегала к подругам, к тётке, в парк – куда угодно, лишь бы избежать неловких вопросов о том, где и с кем я была накануне вечером.

– И с кем же, если это и по сей день не секрет?

– С Джорджем.

Натянуто улыбнувшись, Доминик снова отпил из чашки; на этот раз вкус у чая был приторно-сладким и накатывающим тошноту.

– Он был чудесным – обходительным, внимательным и пунктуальным, как часы, – и всего на пять лет старше меня. Когда всё выяснилось, было уже поздно, и в восемнадцать я родила Пола. Через десять лет родился Мэттью, столь же незапланированный, но не менее любимый. Ещё через десять всё разладилось, но у меня остались два прелестных сына, которые поддерживали друг друга, пока у старшего не появилась своя семья и маленькая Аннабелла, с которой я вижусь гораздо реже, чем хотела бы.

Слушая буквально прописные истины, которые были известны Доминику уже давно, он старался держать лицо. Разговор вёл к чему-то более конкретному и, наверное, менее трогательному.

Но в момент, когда в истории следовало озаглавить новую часть рассказа, она встала и исчезла с кухни, вернувшись с белой рубашкой, исписанной чёрным маркером то там, то тут. Задрав порядком испачканный рукав рубашки, она показала одну единственную надпись, которую Доминик и не забывал:

«Хорошего лета с твоим Д. С уважением, М»

========== Глава 34 ==========

– Ещё в начале зимы, когда Мэттью начал очаровательно лгать о том, что Пол должным образом заботится о нём по вечерам, я удивлялась, сколько драгоценного времени ты тратишь на одного ученика со способностями чуть выше среднего. Мой мальчик говорил о том, что делает уроки и ждёт прихода Пола, но вместо этого исправлял свои оценки по английскому и литературе, а его брат даже и не думал о том, чтобы посетить дом, в котором прожил немало лет.

Мэрилин не поднимала глаз. Она говорила без каких-либо эмоций, лишь только улыбаясь, произнося имя Мэттью.

– Я перестала удивляться в тот день, когда впервые увидела тебя. И ещё меньше удивления вызвал твой подарок: ты хотел, чтобы наша семья отправилась в путешествие, пригласил даже Пола, не подумав о себе и, может быть, даже посчитав, что будешь неуместным.

Чуть помолчав, она всё же посмотрела на Доминика. Больше всего ему хотелось сказать, что в её взгляде было смирение, но он не был уверен ни в чём, особенно в том, что видел.

– Со временем я узнавала тебя, не торопя себя. Приглашала на ужины, зная, что это понравится Мэтту; гуляла с вами в парке и не принимала близко к сердцу то, что он перестал говорить со мной, наконец отыскав в безразличной толпе несколько человек, которых мог назвать друзьями. И с того момента всё пошло так, как мы оба того хотели.

Доминик, сидящий как каменное изваяние, даже не думал реагировать, хорошо понимая, что любое его слово не только не улучшит его положение, а только будет способно ухудшить его. Но отчего-то последняя фраза произвела на него впечатление, вызвав несколько вопросов, которые он хоть и хотел задать, но продолжал помалкивать, сверля сосредоточенным взглядом поверхность стола с лежащей на ней рубашкой.

– Я погрузилась в работу, отчего-то посчитав, что это поможет решить все мои проблемы, как семейные, так и личные. Погоня за дополнительными финансами и бесконечное желание помогать людям, зная, что они не помогут мне в ответ, не принесла мне должного счастья. В это время жизнь одновременно налаживалась и разлаживалась вконец.

Как бы Мэрилин ни пыталась обходиться общими фразами, Доминик отчётливо представлял всё, что она говорила. На какой-то момент ему показалось, что она и сама не знала, какие эмоции испытывала. Должна ли была злиться или испытывать опустошение, или, быть может, пройти все стадии принятия неизбежного, начав со стандартного отрицания? Если не знала она, то тем более не знал и он.

– Знаешь, это действительно было сложно понять, – наконец сказала она, помолчав добрых минут пять. Громогласное тиканье часов, висящих на стене, раздражало и вместе с этим успокаивало. Если вообще могло что-либо успокоить судорожно стучащее сердце. – Может быть поэтому мне и нужны ответы хотя бы сейчас, когда уже настолько поздно.

– Чтобы получить ответ, нужно задать вопрос, – попытался Доминик.

– Мне нравится то, как ты держишься.

Если бы графство вздумало вручать премию за умение держать себя в руках, Доминик занял бы одно из первых мест. Он попытался улыбнуться, но мышцы лица словно одеревенели, отказываясь подчиняться импульсам, поэтому на его губах отразилось некое подобие улыбки, больше похожее на нервную гримасу.

– Сегодня двадцать четвёртое июля, – она коснулась ладонью воротника злополучной рубашки. – Я нашла её в тот день, когда Мэттью даже не удосужился забросить свою грязную одежду в стиральную машину после так называемого выпускного дня, когда он и десятки других детей закончили учебный год.

Подсчитать оказалось несложно. Догадка зрела в голове Мэрилин без малого двадцать дней, и невозможно было предугадать то, что в конечном счёте она решила для самой себя.

– Каждый вечер я садилась за этот стол, наливала чашку чая и, будто бы ничего не произошло, сидела по часу или два, копаясь в памяти, заодно наблюдая за Мэттью, бродящим туда-сюда. Иногда он присаживался ко мне и начинал что-нибудь рассказывать, подкидывая новую пищу для размышлений или напоминая о том, о чём я совсем позабыла. И каждый раз он бывал в хорошем настроении – иногда задумчивый, но всегда отзывчивый и готовый говорить со мной до поздней ночи, прежде чем усталость не брала своё. И даже улёгшись в постель, я продолжала анализировать, с каждым днём путаясь всё больше в показаниях собственного разума.

Эмоционально закончив, она вновь обрела спокойный вид. Имея возможность двадцать дней обдумывать то, о чём другой и не помыслил бы размышлять, вместо этого направившись к объекту беспокойства и попросту решив всё раз и навсегда, она отчего-то продолжала стойко переносить случившееся, хоть и имела в данный момент возможность сделать что угодно. И Доминик бы позволил ей.